И все-таки Томас тверже меня. Спустил отцу с фонарем зонт.
Каждый час я выглядываю в южное окно, из которого открывается вид на башню. В северное просматривается аллея. Обзор хороший — потому мы и ночуем в караульне. Хотя кто забредет в замок посреди ночи? Никто, тут и гадать не надо. Тем не менее, чувствую себя настоящим дозорным. И шестьсот лет назад здесь несли вахту…
* * *
В очередной раз подхожу к окну. Странно… В ярком лунном свете каменная громада не такая уж мертвая. Понимают ли древние стены, что в их объятиях снова дремлет пленник?
* * *
Четыре утра. В нескольких дюймах от моей руки оживают мамины часы — сидящий на корточках человечек поглощен важным делом.
Томаса, похоже, и пушечный выстрел не разбудит. Почему-то рядом со спящими людьми кажется, будто вы в разных мирах. Элоиза гоняется во сне за кроликами: поскуливает, подергивает лапами… Аб, немного почтив нас своим присутствием, после полуночи отправился на охоту.
Отца завтра нужно выпускать, непременно.
Даже если он не покажет наброски?
Вчера вечером, когда мы спускали в башню фонарь, у него было такое необычное лицо… Точно у святого, которого посещают видения. Может, из-за отросшей щетины?
Главу я дописала. Разбудить Томаса или не стоит? Сна у меня ни в одном глазу. Погашу-ка лампу, посижу при луне.
* * *
Все равно светло. Помню, как записывала ночью первую главу дневника. Сколько всего с тех пор произошло!
Помечтаю теперь о Саймоне. Теперь? Ха! Словно я на миг о нем забывала! Даже когда я вроде бы волновалась об отце, внутренний голос ехидно повторял: «Не-е-ет, милочка, никто тебя не волнует, кроме Саймона».
Только бы Роуз разорвала помолвку! Тогда он, рано или поздно, непременно придет ко мне. Правда?
Ой, на годсендской дороге автомобиль! Странно, почему-то при виде фар начинаешь гадать, кто раскатывает по ночам в нашей глуши…
Боже! Свернули на аллею!
Что же делать? Спокойствие, только спокойствие. Подумаешь, ошиблись поворотом. Сейчас сдадут назад. В худшем случае развернутся у подъемного моста.
Нет… Если кто доедет до замка, то непременно остановится поглазеть.
А вдруг отец, заслышав шум мотора, позовет на помощь? Услышат его голос? Вероятно. Ночь тихая.
Поворачивайте же, поворачивайте! Упрямцы.
Беда надвигается, но я до последнего не выпускаю из рук дневника…
Все, катастрофа.
Из автомобиля выходят Топаз и Саймон.
XVI
Я вбежала в кухню. Топаз чиркала спичкой, пытаясь зажечь лампу.
— Роуз здесь? — откуда-то из темноты раздался голос Коттона.
— Роуз? — озадаченно переспросила я.
— О гос-споди… — пробормотал он.
Вспыхнул свет. Какой же несчастный вид был у Саймона!
— Она исчезла, — коротко сказала Топаз. — Не пугайся, Роуз жива-здорова. Она оставила письмо. Только… — Мачеха метнула взгляд на Коттона. — …оно ничего толком не объясняет. Очевидно, Роуз сбежала утром, пока Саймон отвозил миссис Коттон к друзьям. Там он задержался на ужин, вернулся поздно. Я весь день позировала Макморрису, а вечером отправилась с ним в театр. Пришла домой вслед за Саймоном, он как раз читал записку. Мы решили, что она уехала к тебе, и… помчались прямиком сюда.
— В любом случае с ней все в порядке, — успокоила я Саймона. — От нее пришла телеграмма. Но там никаких подробностей. Роуз обещает черкнуть мне письмо, как только сможет, и умоляет ее понять.
Лишь тут до меня дошло: речь не о нашей с ней ссоре, а о побеге!
— Откуда отправлена телеграмма? — быстро поинтересовалась Топаз.
— Не обратила внимания. Сейчас гляну.
Я бросилась вверх по лестнице.
— А Мортмейн спит, как младенец! — воскликнула внизу мачеха.
Душа ушла в пятки: только бы она не кинулась его будить! Слава богу, обошлось.
Я разложила телеграмму у лампы. И ахнула:
— Это же из приморского городка, куда мы ездили на пикник!
— Каким ветром ее туда занесло? — Томас удивленно наморщил лоб. — И почему эта балда ничего внятно не объяснила?
— Да нет… Все она объяснила, — горько бросил Саймон. — Спасибо, Топаз, что пытались щадить мои чувства. Напрасно… — Он достал из кармана клочок бумаги и положил рядом с телеграммой. — Читайте.
Я склонилась над запиской. Нацарапано карандашом.
«Дорогой Саймон!
Клянусь, вначале я не лгала! Я и правда думала, что люблю Вас. Умоляю лишь простить меня.
Роуз»
— Ничего не поделаешь… — проронил Томас, метнув на меня выразительный взгляд «а-что-я-говорил».
— Отчаиваться рано, — быстро проговорила мачеха. — Я объясняла Саймону, что это, возможно, нервы. Помолвка, свадебная суета… Легко сорваться. Через день-два она опомнится. А пока уехала к морю все обдумать.
Саймон посмотрел на часы.
— Вы, наверное, устали, не сможете сейчас выехать? — сказал он Топаз.
— Куда? За Роуз? По-моему, это не очень разумно. Может, ей нужно побыть одной?
— Я не стану тревожить Роуз и против ее воли настаивать на встрече. Поговорите с ней сперва сами. Мне просто хочется чуть лучше понимать, что происходит.
— Тогда конечно! Погодите, только перемолвлюсь с Мортмейном… — Она шагнула к лестнице.
Я метнулась ей наперерез.
— Его там нет.
— Снова в Лондоне?
— Нет… Видишь ли, Топаз… — Я в панике оглянулась на Томаса: выручай!
— Что стряслось? Вы от меня что-то скрываете?! — От испуга она позабыла изображать контральто.
— Ничего, Топаз, с ним полный порядок, — протараторила я. — Только наверху его нет. А вообще у нас хорошая новость, правда… Ты очень обрадуешься.
Наконец соизволил вмешаться брат.
— Отец второй день сидит в башне Вильмотт, — невозмутимо сообщил он перепуганной мачехе. — Мы заперли его там, чтобы он работал. Эксперимент, по его словам, удался.
По-моему, Томас обрисовал положение дел кристально четко, однако Топаз ничего не поняла и набросилась на нас с вопросами. Еле объяснили, что к чему — и вконец вывели ее из себя.
— Угробили отца! — неистовствовала она.
— Вчера вечером он был цел-невредим, даже трепыхался. Правда, Томас?
— Не трепыхался. Вполне успокоился, — уточнил брат. — И на твоем месте, Топаз, я бы по здравом размышлении оставил его взаперти еще на несколько дней.
Но мачеха уже нашаривала в буфете ключ от башни.
— Где ключ? Ключ! Немедленно! Не то разнесу дверь топором!
Ах, как ей все это нравилось! Судя по замогильному голосу, от подлинной тревоги Топаз не осталось и следа.
— Придется открыть, — сказала я брату. — Все равно я завтра его выпустила бы.
— А я бы нет. Только эксперимент загубим, — упрямо пробурчал он, но фонарь все-таки принес.
Мы вышли во двор. Луна зашла, небо усеивала лишь россыпь звезд.
— Подождите, возьму еще фонарик из автомобиля, — сказал Саймон.
— Вы уж извините за наши семейные неурядицы, — вздохнула я, шагая рядом с ним через мост. — Вам сейчас не до того.
— До того или не до того, но пропустить такое нельзя, — улыбнулся он.
В башне стояла мертвая тишина.
— Только не кричи, что бежишь его спасать, — предупредила я мачеху. — Понимаешь, каково проснуться от дикого вопля?
— Если он вообще проснется…
Честное слово, чуть ее не ударила! Надоел уже этот спектакль. Я и сама нервничала не на шутку. Отец, конечно, не умер, но… вдруг мы свели его с ума? Он и до начала эксперимента был, на мой взгляд, слегка не в себе.
Мы подошли к лестнице. Из башни по-прежнему не доносилось ни звука.
— Ключ! — шепнула Топаз Томасу. — Хочу оглядеться там в одиночестве.
— Не спеши, а то оглядишься в полете. Вниз головой, — усмехнулся он. — Мы с Кассандрой откроем дверь, установим лестницу — тогда и спустишься к отцу, точно добрый ангел.
Образ доброго ангела ей понравился.
— Ладно, — согласилась мачеха. — Только пусть он увидит первой меня.
— Не шуми, аккуратней, — шепнула я брату, когда мы подобрали лестницу. — Хочу взглянуть на него, пока он не проснулся.
Я взяла у Саймона фонарик.
Дверь открылась почти бесшумно. Я направила луч вниз. Отец неподвижно лежал на кровати. Я похолодела… Из оцепенения меня вывел легкий храп: слава богу, живой!
В свете фонаря дно каменного «колодца» выглядело необычно. Длинные, истосковавшиеся по солнцу побеги белели в темноте, словно прожилки листьев. Ножки старой железной кровати странно торчали в стороны — видимо, расползлись под весом отца. Рядом лежал предусмотрительно раскрытый зонт. Хвала Небесам! Значит, умом отец не тронулся. Еще больше я возликовала, заметив на столе четыре стопочки листов, аккуратно придавленные камнями.
Мы тихо закрепили лестницу. Топаз чуть не приплясывала от нетерпения. Спускаться ей пришлось не «по-ангельски», вперед спиной, зато внизу она быстро вошла в роль.
