Для Владимира Старицкого участие во втором, после 1553, заговоре против царя будет означать смерть. Но не слишком ли долго князь Владимир испытывал терпение своего кузена? Как писал Грозный во втором послании Курбскому: «А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Какие у него достоинства, какие наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним? Что же ваши дяди и господины уморили отца его в тюрьме, а его с матерью в тюрьме держали? А я его и его мать освободил и держал их в чести и благоденствии; а он уже от всего этого отвык».
Вот уже 400 лет, начиная с Курбского и кончая Лунгиным, нам врут о событиях 1567. Умело, расчетливо и основательно.
Но факты, которые не удалось полностью скрыть и замазать, показывают, что суровые решения Ивана IV определялись государственной логикой, а не маньяческим желанием кого-то убить и покалечить. А то, насколько сурово царь реагировал на государственную измену, зависело от нравов эпохи. Иван Грозный боролся с заговорами, как любой волевой сильный монарх 16 века – разгромом и казнью заговорщиков.
Ожесточенная борьба боярства против Ивана Грозного делало шансы русского государства на победу в Ливонской войне всё более призрачным. Как писал историк 18 века Василий Татищев, «он Казань и Астрахань себе покорил… и есть ли бы ему некоторых беспутных вельмож бунты и измены не восприпятствовали, то бы, конечно, не трудно было завоеванную Ливонию и часть немалую Литвы удержать».
Разрушенная уния
С масштабным московским заговором Челяднина и Старицкого были связано богатое высшее духовенство и торговая знать Новгорода и Пскова, чьи материальные интересы страдали из-за военных действий, идущих уже 9 лет в непосредственно близости от их городов.
Запись Переписной книги Посольского приказа указывает на следующий документ: «Статейный список из сыскного из изменного дела 78 (1570) году на Новгородского Епископа на Пимена и на новгородских Дьяков и на Подьячих и на гостей и на Владычных Приказных и на Детей Боярских и на Подьячих». Кратко приводится и суть дела – указанные новгородцы вместе с боярами Басмановыми, с казначеем Фуниковым, печатником Висковатым, князем Афанасием Вяземским договаривались «о сдаче Вел. Новгорода и Пскова». «Архиепископ Пимен хотел с ними Новгород и Псков отдати Литов. королю…»[46]
Само «сыскное изменное дело» 1570 года таинственным образом исчезло на рубеже 18 и 19 веков. Тоже произошло и с другими сыскными делами времен опричнины – так и чувствуется умелая рука сентиментального гуманитария, поработавшего с рукописями.
Маститые историки, не менее таинственным образом, теряли всякие аналитические способности, когда речь заходила о событиях того времени.
Сергей Соловьев скептически пишет: «Летом 1569 года явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю, что у них уже написана и грамота об этом и положена в Софийском соборе за образом богоматери. Иоанн отправил в Новгород вместе с волынцем доверенного человека, который действительно отыскал грамоту за образом и привез к государю; подписи – архиепископа Пимена и других лучших граждан – оказались верными; говорят, что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и других граждан».
На мой взгляд, мнение уважаемого историка о том, что какой-то бродяга умело подделывал подписи архиепископа и «лучших граждан», выглядит сомнительным.
Как далее пишет Соловьев: «По возвращении царя в Москву началось следствие о сношениях новгородского архиепископа Пимена и новгородских приказных людей с боярами – Алексеем Басмановым и сыном его Федором, с казначеем Фуниковым, печатником Висковатовым, Семеном Яковлевым, с дьяком Васильем Степановым, с Андреем Васильевым, с князем Афанасием Вяземским; сношения происходили о том, чтоб сдать Новгород и Псков литовскому королю, царя Иоанна извести, на государство посадить князя Владимира Андреевича. Это сыскное изменное дело до нас не дошло, а потому историк не имеет права произнести свое суждение о событии».
Тем не менее, псевдорики судят и еще как судят.
Факты показывают, что заговорщики были связаны с врагами страны, которым намеревались отдать не только завованные ливонские териитории, но и коренные русские земли.
Обратим внимание на события, предшествовавшие появлению царя в Новгороде.
11 января 1569 г. литовцы под командованием гетмана Александра Полубенского захватили важнейший пункт русской обороны на Северо-Западе, в псковской земле – доселе неприступную Изборскую крепость. Согласно описанию Р. Скрынникова, изменники, среди которых были братья Сарыхозины и боярин Тимофей Тетерин, связанный с Курбским, ночью открыли врагам ворота крепости.
События 1569 г. весьма напоминали события 1240 г., когда, вслед за сдачей Изборска псковским боярином Твердилой, немцы оккупировали Псков и часть Северо-Западной Руси.
Согласно Переписной книге Посольского приказа 1626 г., в царском архиве хранился «извет про пскович, всяких чинов людей, что они ссылались с литовским королем Жигимонтом». Не правда ли, реальные события подтверждают «извет»?
В сочинениях грозноведов-опричноведов обычно дается рассказ о «новгородском погроме», базирующийся на соответствующих страницах Н. Карамзина. Из Карамзина следует, что опричники день за днем убивали людей в каких-то невообразимых количествах, а новгородцы стояли в очередь на убой, как стадо баранов.
Внося свою ноту, Р. Скрынников замечает: «Не следует думать, что превосходно вооруженное новгородское дворянство спокойно наблюдало за насилиями опричников».
Действительно не следует. И если бы опричники действительно подвергали население Новгороду тотальному уничтожению, то новгородское дворянство смело бы их с лица земли. А не просто бы «проклинало мучителей», как предполагает вроде бы объективный Скрынников. Новгородская «кованная рать» насчитывала до двух-трех тысяч детей боярских и занимала важное место в московском войске. Однако мы не видим никаких признаков выступления дворянского ополчения против «царя-тирана».
И посошная рать, пешее и конное народное ополчение, набиралось, в основном, из новгородского простонародья, которое было привычно к ратному делу. Неужели бы оно спокойно наблюдало за истреблением горожан, а затем стало бы в очередь к палачам? Однако во время «новгородских казней» мы не видим никакого восстания народного ополчения на «царя-тирана».
Если бы в реальности шло это многонедельное страшное уничтожение населения, неужели бы новгородские люди, привыкшие за века к бесконечным войнам, столько раз проявлявшие отчаянную удаль, не попытались бы защитить свои семьи, не попробовали бы подороже продать свои жизни?
В высших новгородских слоях действительно находили опору и мятеж Андрея Старицкого 1537, и грабительская власть Шуйских в начале 1540-х. Можно вспомнить и 1444 год, когда новгородский совет господ собирался заключить договор с польско-литовским королем Казимиром, предусматривающий совместные военные действия против Москвы, и события 1471 г., когда новгородские бояре, ведомые Борецкими, брали от короля Казимира литовского князя в наместники и готовили переход новгородских земель под власть Литвы. Однако в 1471 новгородская рать, огромная по численности, собранная наспех из кого попало, вышла все-таки на бой против московских дворян, хотевших всего-лишь выдворить из города литовца. А в 1570 г. в Новгороде не было никакого сопротивления, не было и малейшой попытки вооруженного отпора при якобы совершавшейся резне. Чудеса? Такие «чудеса» вполне устраивают грозноведов-опричноведов, но никак не годятся для думающего человека.
Все эти «чудесности» легко отменяются простым рациональным доводом. Репрессии носили точечный характер и не затронули широких слоев новгородского обшества. Русская Вандея не состоялась.
Вообще, псевдорики с обезьянньей ловкостью увиливают от ответа на вопрос: почему, несмотря на «кровавую тиранию», приписываемую Ивану Грозному, против него никогда не восставали ни верхи (кроме крупных феодалов), ни низы русского общества. Хотя Московская Русь времен Ивана Грозного была страной с сотнями тысяч вооруженных людей, подготовленных для ведения боевых действий. Это и дети боярские, и дворяне, и служилые по прибору, и стрельцы с казаками, и посошные ратники. Все они обладали организованностью, органами самоуправления и огромным боевым опытом.
Этот вооруженный народ мог бы в любой момент смести 3–4 тысячи опричников, как крошки со стола. Русь ведь знала превеликое множество выступлений, направленных против верховной власти (достаточно вспомнить восстания Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева, бунты периода Новгородской республики). Но за 37 лет царствования Ивана ничего такого не было.
