вы только думаете! Он срывал с нее перстни, причем так быстро, как будто в одном из них пряталась бомба с таймером.
Викентий, ты придурок.
Хорошо еще, что твой перформанс выбил боярыню из колеи и она не успела отреагировать. Кроме Слов и Повелений — вот почему Мурин первым делом завязал ей рот — здесь были еще и артефакты. Любой перстень мог оказаться одним из них. И вправду оказаться бомбой.
Тем временем, Мурин грубо перевернул боярыню на живот, связал ей руки за спиной, выдернул из ушей длинные висячие серьги — ну, вынул, конечно, а не прям с мясом — а затем скрутил и ноги в красных расшитых сапожках.
— Викентий Георгиевич!
Я встал. Да, сам. Да на ноги. Пусть они и подкашивались — я стоял. И даже сделал шаг. А потом — еще один.
— Викентий Георгиевич!
Мурин, оставив боярыню, бросился ко мне и подхватил под руки.
— В… перед… — смог выговорить я, после чего мы двинулись к моим девочкам, по-прежнему лежавшим у стены. Без сознания.
* * *
Откат уже прошел, поэтому то, что я упал перед ними на колени — это не слабость. Это мои собственные чувства.
Александр… нет, к нему никаких чувств у меня нет! Но парнишку все же жалко…
Тетя Анфия…
Настя…
Аглашка…
Я осторожно коснулся рукой щеки моей скоморошки. Теплая… Мягкая… Аглашка сопела, как и все остальные, как человек, который просто спит.
Спит и не просыпается.
— М! Мммм!!!
Рядом извивалась Клава, обмотанная веревками, как батон колбасы «Вязанка» и явно этим обстоятельством недовольная. А может, тем, что рот ей заткнули какой-то тряпкой.
Я потянулся к поясу за ножом… а, его ж сразу отняли… Мурин протянул мне свой. Пара взмахов — и Клава свободна.
— А… тьфу… тьфу! Тьфу!!! — она яростно отплевалась, потом вскочила на ноги, явно настроенная мстить и карать… И остановилась. Обвела взглядом церковь, заваленную мертвыми телами. Мда, как-то нехорошо получилось… Навряд ли в церкви можно убивать… или только кровь проливать нельзя? Эти церковные правила — они такие… такие непонятные…
— Они все — мертвые? — Клава, наконец, окончательно отплевалась и сформулировала вопрос.
— Да.
— Жаль. Я б тому, что меня связал… — кровожадно оскалилась моя пухляшка. И тут ойкнула, взглянув на спящих, — Их же будить надо!
— Сейчас разбудим, — солидно ответил я, прямо как настоящий боярин. Наверное.
Клава повернулась ко мне огромными, чуть испуганными глазами:
— Викешенька, ты не понимаешь! Они же Повелением усыплены!
* * *
Повеление, по своей сути — приказ, который нельзя не выполнить. Как особый мамин голос в одной из прочитанных мною в интернете книжек, помеси Простоквашино и Лавкрафта: «Когда таким голосом говорят «иди спать» — то спать укладывается весь дом, низколетящие птицы и проходящий мимо милицейский патруль». Но, как и любой приказ — оно не навечно. Потому что нет в этом мире ничего вечного. И выполняться он будет ровно столько же, сколько выполнял бы тот же самый приказ, только без Повеления, замотивированный по самые глаза обычный человек. А обычный человек не будет спать вечно, рано или поздно он проснется. Так что через сутки примерно мои девочки и так бы проснулись. Только нет их у нас, суток этих. Надо их сейчас будить. Только не проснутся они. Потому что сон под Повелением — все же необычный сон.
Нужно, чтобы кто-то Повелел им проснуться.
Я задумчиво посмотрел на связанную боярыню… Так. Стоп.
Развязывать ее — несколько рискованно. Тут рядом как минимум два человека, которым она может успеть что-то Повелеть. А я боярин еще молодой и как защитить своих людей от чужого Повеления…
Вот я болван.
Я же — сам боярин! И сам могу приказать им проснуться!
Правда, не знаю, как… Но могу же!
— Проснитесь! — гаркнул я. Даже Клава подпрыгнула от неожиданности.
Чёт не сработало…
— Викентий Георгиевич… Вы Повелеть должны… — осторожно произнес со спины Мурин.
Да я сам знаю. Что Повелеть, а не просто крикнуть. Морозова, вон, не кричала, просто сказала… у нее еще глаза при этом потемнели…
Так. Похоже, сначала нужно войти в особый режим, режим Повеления, так сказать. Понятно. Войти в режим. А как?
* * *
— Проснитесь. Проснитесь. Проснитесь.
Кажется, даже боярыне надоело слушать мои монотонные увещевания и она начала тихонько биться головой о пол. Ну или она так ржет, мне отсюда плохо видно.
Я сидел на коленях перед спящей Аглашкой и думал о том, что я — какой-то неправильный боярин. Даже Повелеть как следует — и то не получается.
Странно. Почему не получается-то? Мне казалось, что, когда я дотронулся до Источника, то вся информация о том, как пользоваться его силой, подгрузилась автоматически. Например, о том, как его в транспортное положение сверн…
Аааа!!!
Я застонал и начал биться головой о пол.
— Перед Повелением надо Богу помолиться? — с сомнением спросил Мурин у Клавы.
— Да нет… — растерянно спросила она.
— А что он делает?
Что делаю, что делаю… Головой о пол бьюсь! Той самой бестолковой головой, которой я забыл подумать!
Мой Источник — уменьшен, для переноски. А в таком состоянии доступ к его силе — НЕВОЗМОЖЕН!
Беги, разворачивай, б-боярин!
Глава 46
Я вам уже говорил, какой на Руси пекут вкусный и питательный хлеб? Нет? Странно. Знаете, чем он отличается от современного хлеба? Мякишем. Он совершенно не похож на современный. Он мягкий, упругий, жуется, как будто это не хлеб, а… да, чем-то на колбасу похоже, вареную. Хотя на вкус — хлеб и хлеб. Но, можно сказать — сочный, даже запивать не нужно. Корочка толстая и хрустящая и обалденно вкусная. И вроде бы пекут из обычной муки, но, честное слово — одного ломтя хлеба на завтрак хватает для того, чтобы наесться.
Ну, это в обычный день.
Я проглотил остаток ломтя, запил медом из кувшина и отрезал благополучно возвратившимся ко мне ножом пласт копченого мяса. Кажется — медвежатины, но я не уверен. Это Мурин что-то упоминал про медведей, но мясо ли от них или мясо у них отбили — я не разобрал. А сам Мурин уже скрылся.
Я перемалывал зубами кусок жесткого мяса, урча от удовольствия, как тот самый медведь. Таков уж откат у Быстрого Слова — есть хочется просто неимоверно. Благо, что моя семья оказалась
