Файстенмантель шагал, раздвигая в стороны сухие ветви. Внутри у него все клокотало от ярости. Аббат просто взял и запретил мистерию! А знал ли этот высокомерный нахал, сколько денег, времени и сил он, Конрад Файстенмантель, вложил в это дело? Устроенное раньше срока, представление принесло бы им немалые деньги, в которых именно сейчас они так нуждались. Денег в общине почти не осталось, торговый тракт, столь оживленный когда-то, теперь находился в упадке. Им просто необходимы новые средства обогащения, и немедленно! Иначе Обераммергау разорится окончательно.
Но им двигала не только жажда обогащения. В действительности этим представлением Файстенмантель стремился выслужиться перед Господом. Потому как знал, что согрешил в своей жизни немало: разорял соперников и использовал некачественную древесину, по низким ценам выкупал у мастеров работы и втридорога сбывал в Аугсбурге или в Венеции. Поэтому он и не обращал внимания на те делишки, которые они проворачивали у него за спиной. В том числе и потому, что знал, как они его ненавидят. И даже боятся. Он правил в Обераммергау кнутом и пряником. Но теперь они однозначно перешли все границы. Его подозрения теперь переросли в уверенность. Дальше так продолжаться не могло! А что касается мистерии, то и здесь ничего еще не решено. Так просто Файстенмантель не сдастся.
Где-то в гуще деревьев прокричала кукушка, возвещая приход долгожданного лета. Ей ответила вторая, и Конрад подивился, что две кукушки одновременно подали голос. Казалось, они переговаривались между собой.
«Как люди», – подумал он.
В мыслях его на мгновение возник образ младшего сына, Доминика, принявшего столь ужасную смерть. Он, наверное, тоже был кукушонком. Файстенмантель всегда полагал, что чувствительный юноша в отличие от старших братьев, крепких и прямолинейных, был не от него. Когда жена в прошлом году, уже на смертном одре, призналась в интрижках со странствующим студентом, Конрад нисколько не удивился. Поэтому в своей скорби по так называемому сыну он был весьма сдержан. Но теперь умерли и верные члены общины. Пора положить этому конец, сказать свое решающее слово. Чтобы и этот надоедливый секретарь со своим ищейкой-палачом прекратили наконец мешаться под ногами… Что бы ни сотворили некоторые обитатели Обераммергау, им не нужны посторонние, чтобы во всем разобраться!
Снова прокричала кукушка, теперь гораздо ближе. Файстенмантель сдвинул в сторону колючую ветку и оказался у подножия Кофеля: в этом месте тот гладкой скалистой стеной нависал над соснами. Следуя указаниям из записки, Конрад повернул налево и вскоре подошел к назначенному месту – ложбине, известной своей странной формой в виде спирали и насечками на скальной поверхности.
Как и на Меченой скале, поверхность здесь была испещрена древними символами: пентаграммами и изображениями языческих божеств. Поросший мхом, был отчетливо виден и дьявольский лик, а также какие-то числа и буквы. Местные жители называли эту скалу Демоновой. Ее сторонились, как Меченой скалы и Жертвенного холма, расположенных неподалеку.
Файстенмантель провел толстыми пальцами по рисункам. Впечатление складывалось такое, будто рисунков с прошлого раза стало больше. Возможно, кое-что успели нацарапать дети. А может, чем-то подобным занимались и взрослые?
Послышался отдаленный звон церковного колокола – три удара, условленный знак. Файстенмантель прислонился к холодной скале и стал ждать. Откуда-то сверху ему на голову капала вода. Он стряхнул капли со лба и услышал, как с тихим шорохом осы́пались камни – видимо, где-то поблизости сошла небольшая лавина.
Снова прокричала кукушка, в этот раз прямо над ним. Сейчас он был уверен, что кричит не птица, а человек.
Файстенмантель задрал голову, и в этот миг что-то резко потянуло его за ноги. Он вскрикнул от неожиданности и повалился в грязь. Только сейчас он заметил, что перед ложбиной лежала петля, и теперь она молниеносно затянулась у него на ногах. Конрад стал вырываться, как заяц в силках.
– Эй, что это значит? – кричал он. – Я вам покажу…
В лоб ему ударил камень величиной с кулак. Файстенмантель застонал и уронил голову набок.
Ловкие руки связали ему руки и ноги так плотно, что скупщик походил теперь на перемотанный тюк сукна. Затем кто-то вставил ему кляп в рот – на случай, если он очнется раньше времени.
Крепкие, натруженные руки подхватили его и понесли через лес к месту, где все было готово для жертвоприношения. Будь Файстенмантель в сознании, он увидел бы внушительный крест из дубовых балок, возведенный специально для него.
Но потеря сознания избавила его от этого зрелища.
* * *
Быстрыми, умелыми движениями Петер по памяти нарисовал странный круг из камней и задумчиво на него уставился. Хотел бы он знать, что означали линии, которые Вюрмзеер выложил из веток и камешков… Хотя бы затем, чтоб произвести впечатление на отца. Но, сколько Петер ни раздумывал, в голову ничего не приходило. Он разочарованно скомкал листок и бросил его в угол пещеры.
Вместе с Йосси и Макслем он сидел в убежище за Меченой скалой. Весь вечер мальчишки втроем разыскивали Франца Вюрмзеера, дошли до Унтераммергау, но тот словно сквозь землю провалился. В какой-то момент они решили вернуться в пещеру и посоветоваться, как быть дальше. Потом снаружи послышались звуки, как если бы прошла большая группа людей, но с тех пор прошло уже некоторое время. Большую часть времени они, в общем-то, молчали, вырезали деревяшки и иногда откусывали от краюхи черствого хлеба.
По крайней мере, Петер еще вчера справился с заданием, которое взвалил на него Рябой Ханнес. Он даже помог Йосси, чьи познания в латыни ограничивались лишь парой молитв. Как ни странно, но Ханнес не проявил к их работе особого интереса. Петер предположил, что латынь он знал немногим лучше Йосси. И вообще он сегодня казался каким-то рассеянным, словно мысли его были заняты чем-то другим. Но не преминул при этом выпороть кое-кого из ребят.
Йосси и Максль тоже сидели с каким-то отсутствующим видом. Возможно, потому, что маленькая Йозеффа так и не появилась в школе. Одни говорили, что она серьезно пострадала в лесу, другие утверждали, будто лежит при смерти.
– Я, кстати, рассказал папе про Йозеффу, – промолвил Петер, чтобы прервать молчание и заодно приободрить ребят хорошей новостью. Кроме того, он гордился тем, что его отец помогал людям. – Он сказал, что сегодня заглянет к ней.
Йосси поднял на него недоуменный взгляд:
– Что ты сделал?
– Ну, мой отец цирюльник. Вот я и подумал…
– Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не вмешивался в наши дела! – резко оборвал его Йосси. – Ты все делаешь только хуже!
– Но я… я ведь только хотел помочь, – жалостливо ответил Петер.
У него вновь возникло чувство, что он здесь, в общем-то, лишний. По щекам его покатились слезы.
Максль вздохнул.
– Тебе этого не понять, – начал он мягко и положил ему руку на плечо. – Да, ты хотел как лучше. Но нам никто не сможет помочь. Мы… – Он попытался подобрать слово.
– Прокляты, – мрачно закончил за него Йосси.
Он выглянул из пещеры. Над соснами уже сгущались вечерние сумерки. Налетел слабый ветер, зашумел в ветвях, словно желал попасть в пещеру, к ребятам.
– Мы прокляты, Господь тому свидетель.
– С завтрашнего дня, кстати, придется вам обходиться без меня, – заявил через некоторое время Максль и прокашлялся. – Придется помогать отцу в лесу у Лабера. Если я с ним не пойду, он мне голову оторвет.
– Боюсь, у меня тоже не выйдет, – добавил Йосси, он старался теперь говорить мягче. – Если не родители, так Ханнес уж точно найдет мне работу. Нельзя вечно от него прятаться. Сегодня утром он сказал остальным, чтоб были готовы к четырем часам. Он, наверное, уже бесится… – Йосси покачал головой: – Хотя я сомневаюсь, что он отправит нас работать в такую погоду. Над Кофелем сгущаются тучи. – Йосси печально улыбнулся Петеру. Как и накануне, мальчик был бледен, под глазами густо темнели круги. – Может, в другой раз, ладно?
