С базара они ушли вместе. Крыгин шел рядом с женщиной, а полковник, с трудом передвигая ноги, плелся за ними. Так добрались они до старой окраины Стамбула, до улочки, круто поднимавшейся по склону холма. Ни один экипаж никогда не проезжал по этой улице, на которой не было ни мостовой, ни тротуаров, а только щербатые каменные ступени между домами.
По зыбкой деревянной лестнице с прогнившими ступеньками они поднялись на застекленную веранду второго этажа ветхого дома. Большинство стекол было давно выбито. В двух дверных проемах вместо дверей висели грязные, выцветшие попоны. Одну из комнат без окон занимал полковник с женой, вторую — другая белоэмигрантская чета. Тут же, на веранде, стояла небольшая жаровня с тлеющими углями и помятым чайником на ней.
Крыгин сказал, что сходит в замеченную им на улице лавочку купить чего-нибудь к чаю. Но старик полковник засуетился и заявил, что пойдет сам. Зная, что у него нет денег, Крыгин дал ему несколько монет.
Молодая женщина некоторое время молчала, а затем, едва сдерживая слезы, заговорила. Пока отсутствовал муж, она спешила рассказать Крыгину всю свою жизнь. Теперь полковнику было шестьдесят два года, а ей двадцать пять… Она дочь провинциального чиновника, обремененного многочисленной семьей. В 1912 году умер ее отец, оставив жену с детьми без каких-либо средств. Оборотистая сваха нашла ей, старшей дочери, жениха, пятидесятипятилетнего полковника в отставке, помещика средней руки. Что было делать? Мать со слезами благословила дочь на неравный брак. И вот с 1913 года она замужем… Полковник оказался человеком добрым, относился к ней скорее по-отцовски, не донимал ревностью. Но от этого молодой женщине было ненамного легче. С начала войны 1914 года полковник был призван в армию. Домой, в имение, он вернулся весной 1918 года, когда у помещиков отбирали землю. В надежде на лучшее будущее полковник увез ее на юг, где бывшие царские генералы сколачивали белую армию. В Ростове-на-Дону полковник получил какую-то тыловую должность. Дальше… Что было дальше? Паническое бегство в общем потоке, и вот они очутились в эмиграции без всяких средств. Как жить дальше? Перейдя на шепот, уже давая волю слезам, молодая женщина рассказала о своих соседях по комнате. Это тоже офицерская чета. Муж пьянствует, жена торгует собой, выходя по вечерам на улицу. Когда она приводит «гостя», муж на время уходит из дому. «Это ужасно, когда я думаю, что обстоятельства будут толкать и меня на этот путь. Нет, лучше утоплюсь!»
Судя по всему, полковник умышленно задерживался. Крыгин смотрел на красивое лицо молодой женщины, на котором лежала печать безысходной тоски. После долгого молчания он предложил ей уехать с ним в Египет.
И без ее рассказа он не только знал, но и видел, как жены белых офицеров торговали собой на стамбульских улицах. Он хотел уберечь молодую женщину от трагической участи, от тягот белоэмигрантской жизни.
Михаил Крыгин не увел чужую жену тайно: они оба честно сказали о своем решении старику полковнику, когда тот возвратился из лавки. Тот выслушал их с облегчением. Потрясения последнего года и жизнь в эмиграции еще больше состарили его. Он чувствовал, что в жизни вышел на последнюю прямую, без каких-либо надежд, без средств. Со слезами на глазах простился он со своей молодой спутницей, по-отцовски перекрестил ее и поцеловал в лоб.
Крыгин взял узелок с вещами и повел ее к себе. Женщина пошла с ним. Вначале не было любви, любовь возникла позднее, настоящая, преданная, жертвенная. К сожалению, потом она сыграла роковую роль в жизни обоих, но шестнадцать лет они были счастливы.
На главной улице Стамбула, Истикляр Каддеси, находилось пышное здание российского посольства, выстроенное во времена императрицы Екатерины II на земле, символически привезенной на кораблях из России. Как прибывшие на одном судне с Врангелем Крыгин и Рагозин получили в здании посольства небольшой угол в некогда красивом зале с колоннами, теперь этот зал, так похожий на зал Дворянского собрания в Москве, в котором Крыгину довелось побывать на одном из новогодних балов, был заполнен эмигрантами и больше напоминал вокзал, переполненный пассажирами.
Спустя дней десять Крыгин с женой и Рагозин покинули Стамбул и после недолгого плавания на грязном греческом пароходе прибыли в Александрию, а оттуда вечером того же дня — в Каир.
Большой красивый город на величественной реке встретил их непривычной жарой. Тысячи иностранных туристов со всех концов света заполняли многочисленные отели. Их привлекали памятники древней египетской цивилизации: пирамиды, сфинксы, развалины грандиозных храмов и дворцов фараонов, в музеях удивительные по художественному мастерству изделия из золота и драгоценных камней. Но все это мало теперь интересовало обездоленных эмигрантов.
Не теряя ни дня, они послали в испанское посольство ходатайство с предложением своих услуг королевским военно-воздушным силам.
В ожидании ответа Крыгин и Рагозин взялись за первую попавшуюся работу. Недавно блестящие офицеры российского императорского флота нанялись в городской муниципалитет шоферами поливных машин. Унизительное занятие все же обеспечивало им питание на каждый день и жалкую лачугу на окраине. Работая по пятнадцать часов в день, они в полной мере испытывали бесправное положение пролетариев в капиталистической стране. Под палящим зноем африканского солнца с утра до вечера поливали они улицы богатых кварталов Каира.
Рагозина, потомственного дворянина, такая жизнь ничему не учила. Он только озлоблялся, свысока, презрительно отзывался о египтянах и вообще об иностранцах. Жизнь пролетария не проясняла его сознания. Крыгин же воспринимал жизнь по-иному, начинал задумываться. Хотя до полного осознания существующей в мире социальной несправедливости ему было еще далеко. Но первый толчок все же был дан. Так прошел год в ожидании ответа от испанского посольства.
Однажды, поливая фешенебельную улицу, где прямо на тротуарах были расставлены столики дорогих кафе и ресторанов, обалдевшие от жары и усталости Крыгин и Рагозин сильной струей воды облили сидевших в тени разодетых бездельников. Бокалы, бутылки, тарелки — все под напором воды полетело на землю. Вмешалась услужливая полиция, и оба неловких поливальщика были тут же уволены с работы.
Через несколько дней пришел ответ из испанского посольства. Командование испанской авиации соглашалось принять русских офицеров в морскую авиацию, но только в качестве нижних чинов. Крепко выругав испанцев, оба капитана второго ранга согласились на унизительные условия.
Начинался 1922 год.
