— Давай подробней, — насторожился Авдеев.
— Куда уж подробней, — вздохнул Самарин.
Он описал Дрына, его внешность и манеру говорить, попытался даже изобразить его ужимки. Авдеев мрачнел все больше и больше. Дрын был классической шестеркой, только вот чьей?.. Разговаривать не с Дрыном надо…
* * *
На следующий день к Ивлевым явился новый посетитель. В хорошем пальто, в кепке, уверенный в себе мужчина лет пятидесяти. Дрын, как сторожевой пес, выскочил к нему навстречу.
— Ты к кому, дядя?
Авдеев смерил его взглядом. Дрын был похож на собственную карикатуру — Степан очень похоже изобразил его.
— Закрой рот, зубы простудишь, — медленно проговорил Авдеев. — И зенками меня не сверли, у меня папа не стекольщик.
Дрын вдруг улыбнулся.
— Ты где сидел, дядя? По какой статье?
— Где сидел, там уже нет, — ответил Авдеев. — Хищение государственной собственности в крупных размерах. Понял?
— А чего тебя к стенке не поставили? — удивился Дрын. — Статья подрасстрельная…
— Повезло, вот и не поставили. — ответил Авдеев. — Год выдался удачный. Ты под кем ходишь?
— Тертый, — сразу назвал Дрын.
Авдеев вздрогнул, но не от страха, как предположил Дрын, а от радости. Воров в законе немного, но вероятность нарваться сразу на Тертого была невелика.
— Слыхал, что ли, о таком? — прищурился Дрын.
— Слыхал, — буркнул Авдеев. — Открывай хату, зябко мне. Не хочу насморк заработать.
Дрын открыл дверь и пропустил Авдеева вперед.
Авдеев быстро огляделся. Дом как дом, небогатый, но и не убогий. Хозяин, дядя Вася, жизнью битый, с татуировками на руках, с буквами «В», «А», «С», «Я» на пальцах, встретил гостя угрюмо. Сидел за ерунду, определил Авдеев, пока сидел — влип в историю. Обычное дело. Скорее всего, проиграл племянницу в карты.
Дядя Вася восседал во главе стола, уже накрытого к чаю. Словно ждал гостей. Мрачно уставился на вошедшего. Авдеев как ни в чем не бывало уселся, сложил руки на животе, кепку кинул в угол. Дрын суетился, разливал чай. Дядя Вася наблюдал, как чужие люди распоряжаются в его доме. Ликом был черней старообрядческой иконы. Ага, совесть-то гложет, определил Авдеев. И сам ерунды наворотил, и племяшку, невинную девушку, под марафет подвел.
Оксана пряталась где-то в доме. Ладно, с Оксаной потом.
Авдеев выпил чаю, не отказался и от водки, с хрустом перекусил огурчик. Все это время он молчал. Дрын ужом извертелся, пытаясь вызнать, что за птица к нему залетела. Авдеев держался уверенно, статью УК назвал уважаемую. Кто таков? Дрын перебирал в уме имена — но не сходилось…
Наконец Авдеев кинул Дрыну бумажку и карандашный огрызок:
— Черкни-ка мне адресок Тертого.
Дрын так и взвился:
— Ну ты, мужик, даешь! Тертый — в законе, с чего ты взял, что он с тобой разговаривать будет?
— А ты любопытный — ровно как мой следователь, — преспокойно отозвался Авдеев. — С Тертым мы давние знакомые. Должок за ним. Так что будет, будет он со мной разговаривать.
— Врешь! — обрадовался Дрын. — Тертый — вор без долгов. Об этом все знают! — Он пригляделся к Авдееву злобно сощуренным глазом. Ага, дал все-таки слабину этот мужик! Верно Тертый говорит: человек пока молчит — сила, а заговорит, выскажет, что у него на уме, — все, показал слабость. Вот тогда-то и время бить в ответ.
Но Дрын поспешил, конечно.
— Может, мне за такие разговорчики тебе перо в бок, дядя? — осведомился он.
Авдеев так на него глянул, что Дрын сразу сник. Нету у Дрына власти над такими… Черт. Поспешил.
Надо было еще выждать, еще чуток поприслушиваться.
— Я так понимаю, Оксана Ивлева пойдет в счет уплаты карточного долга Тертому? — продолжал Авдеев. Он наблюдал не столько за Дрыном — Дрын был ему понятен весь, с головы до пят, — сколько за дядей Васей. Тот сжался, словно над ним занесли дубину. Так и есть, раскаивается, старый хрен! Раньше думать надо было, когда с ворами за карты садился…
— Точно излагаешь, дядя, — сказал Дрын и ухмыльнулся.
— Ладно, адресок давай, перетолкую с Тертым, — заключил Авдеев.
И Дрын сломался — черкнул адресок. Тертый был на зоне — освобождался через месяц.
* * *
Молодой специалист, врач Марина Вдовина, считала, что больные, как и дети, нуждаются прежде всего в строгости. Пока они лежат на койке, не в силах пошевелиться, с температурой, ослабленные вирусом, — с ними еще можно обходиться ласково. Но как только они поднимаются на ноги и делают первые, еще не слишком уверенные, шаги по палате, — все, нужен глаз да глаз. Выздоравливающие — самая неприятная категория людей. Они раздражительны и нетерпеливы. Их угнетают процедуры. У них уже появились силы для того, чтобы высказывать недовольство уколами. «Полегчало — и ладно; природа сама долечит; организм сам знает, что ему надо…» — так оправдывают они свое безобразное поведение. Странно, казалось бы: лежи себе да отдыхай, радоваться надо; но нет — все они дружно рвались в бой.
Самым несносным был этот Елисеев. Отлынивал от лечения как только мог. Фактически объявил забастовку. Требовал немедленной выписки.
Поэтому, когда Марина увидела его возле своего кабинета, она поморщилась.
— Товарищ Елисеев, немедленно в постель! — приказала она, даже не останавливаясь и проходя в открытую дверь кабинета.
Елисеев просочился вслед за ней.
Марина сердито посмотрела на него:
— В чем дело? Идите в палату, больной.
— Я… Прошу прощения, но я приглашаю вас на свидание, — выговорил Елисеев.
Марина вспыхнула. До такой наглости не доходил, кажется, ни один из подвластных ей больных. Все они говорили ей комплименты, более или менее удачные, все пытались за ней ухаживать — в шутку, конечно («такая хорошенькая докторша, я прямо влюбился…»). Но чтобы вот так?!
— Что вы себе позволяете? — возмутилась Марина.
— Не знаю, — признался Елисеев. — Просто мне нужно сказать вам кое-что. Насколько мне известно, такие вещи говорят на свиданиях. Пригласить вас я, по понятным причинам, никуда не могу, так что вот… получается свидание у вас в кабинете.
— Слушаю вас, больной, — сказала Марина ледяным тоном и постучала карандашом по бумаге.
Елисеев молча смотрел на нее.
— Ну так что же, — тон Марины немного смягчился, — чем же мы будем заниматься на этом вашем свидании?
Елисеев пожал плечами. Его лицо приняло виноватое выражение.
— Не знаю… Это у меня первое свидание. Поэтому перехожу к главному. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.
Повисла пауза. Сердце у Марины оборвалось. Замуж?..
Какая глупость!.. Ей некогда выходить замуж! Танцульки, прогулки под луной, нежные признанья, стихи, в конце концов… Она никогда не считала себя вправе тратить время на подобную чепуху. Подруги считали ее «неромантичной», родственники — «сумасшедшей», сослуживцы — «фанатичной». Шутки насчет «невозможности замужества» преследовали ее даже на работе — взять хотя бы этих несносных друзей Елисеева!..
В следующий миг она осознала, что Елисеев не предлагает ей прогулки под луной и прочий романтический бред. Он предлагает ей союз. Честный и страшный. Всего себя в обмен на всю ее. Георгия в обмен на Марину. Идти по жизни рука об руку, как два товарища, как два равных друг другу человека, полных взаимного уважения.
Разве не об этом думала она, когда — правда, очень нечасто — размышляла о возможности создания семьи?
Марина молчала.
Георгий истолковал ее молчание по-своему. Ему показалось, что дело его пропащее. Однако он не простил бы себя, если бы струсил и не договорил до конца все, что собирался сказать.
— Марина, — кашлянув, произнес он, — я назову вам причины, по которым вам не следует принимать мое предложение. Во-первых, моя работа. Работа — самая важная часть моей жизни. Может быть, я и сам на восемьдесят процентов состою из моей работы. Это трудно понять и тем более пережить. Но возможно. По утрам я неразговорчивый. Я вспыльчивый. Я не умею выбирать себе одежду, что всегда вызывало смех у моих однокурсников. Я мало приспособлен к быту. Зато всеяден. Я съем все, что вы приготовите.
— Переходите к достоинствам, — тихо попросила Марина.
— Да, — сказал Елисеев и замолчал. Пауза затянулась мучительно. Марина не торопила его. Ей было страшно. Она понимала, что сейчас он приведет единственный и неопровержимый аргумент… И после этого жизнь ее изменится навсегда.
— Я буду любить вас до конца моих дней, — вымолвил наконец Елисеев. — Больше ничего гарантировать не могу. Вы согласны?
— Да, — кивнула Марина. — Я согласна.
Он посмотрел на нее серьезно, даже печально.
— Благодарю вас, Марина.
— За что?
— За доверие. Вы не будете разочарованы. Когда вы меня выписываете?
Марина засмеялась с облегчением и махнула ему рукой:
