Но только это истории останется неведомым.
Польская армия уходила в… Корсунскую битву, а земля содрогалась под ней, и воронье слеталось на сабельный пир, в то время как небеса благословляли своими вещими видениями и тех, кто в этом сражении будет убит, и тех, кто возгордится своим убийством.
24
Каре, образованное повозками, пехотой и спешенными драгунами, все еще казалось Потоцкому почти неприступным. И он даже приказал оставшейся челяди браться за лопаты, чтобы насыпать за повозками валы. Но в это время случилось то, чего коронный гетман никак не мог предвидеть. Отряд все еще не спешившихся драгун, набранных из реестровых казаков, вдруг вырвался из общего каре и, демонстративно приняв сторону повстанцев, не стал переходить к ним, а тотчас же открыл огонь по охране обоза. Проходя мимо повозок, реестровики беспощадно рубили конных и пеших, и пехотинцы, которые никак не могли понять, что происходит, вместо того чтобы сопротивляться им, кричали: «Мы же свои! Побойтесь Бога, в кого вы стреляете, кого рубите, драгуны?! Мы же свои!»
– Калиновский, – приказал коронный гетман, – берите отряд и немедленно закройте брешь, образованную этими предателями! Пока в нее не хлынули казаки Хмельницкого.
– А где я возьму этот отряд? – нервно бросал польный гетман своего коня то в одну, то в другую сторону, словно бы сам искал брешь, через которую можно было бы оставить обреченную армию.
– Снимите с других участков! Введите туда артиллеристов, челядь, слуг! Ради всех святых, делайте же что-нибудь! Какого дьявола вы вертитесь возле меня?! Вы же видите брешь! Неужели не понимаете, что мы гибнем?!
– Я понял это, еще находясь в прекрасном, хорошо укрепленном лагере, который нам пришлось оставить по вашей милости.
– Сейчас не время спорить. Эй, кто-нибудь из офицеров!
Но рядом не было никого, кто бы откликнулся на его зов.
Наконец подразделения драгун и пехотинцев опомнились и начали отстреливаться, отгоняя перебежчиков все дальше и дальше. Но и повстанцы тоже прекратили стрельбу, пытаясь выяснить, что происходит. Драгунов было до двух тысяч. Ротмистр Куриловский, который вывел их, мчался теперь, размахивая повязанным на острие сабли белым платком, в просвет между казаками и татарами. И кто-то стрелял по нему, кто-то свистел ему вслед, а кто-то пытался утихомирить всех остальных, доказывая, что поляк едет к ним на переговоры.
Выстрелы затихли, как только Ганжа с пятеркой казаков ринулся ему навстречу.
– Со мной драгуны реестра! – еще издали предупредил его Куриловский. – Мы не желаем проливать кровь своих братьев по вере!
– О вере вы могли бы вспомнить чуточку раньше.
– Но все же я привел их! Вот они! – указал ротмистр на движущуюся вслед за ним лавину кавалеристов, лихую и грозную.
– Так объясни им, что они не туда наступают!
– Мы пока еще только переходим к вам, а не наступаем!
– Хорошо, воссоединяйтесь с моими казаками!
– Как бы мы не изрубили друг друга! Мы ведь в польских мундирах!
– Если кого и срубят мои казаки по ошибке, Бог им это простит, – заверил полковник.
А тем временем у штабных карет гетманов происходила яростная стычка коронного и польного гетманов.
– …О том, что мы погибаем, я знал еще в лагере под Корсунем, – всей своей мощной тушей надвигался на Потоцкого польный гетман [43] . – Не я ли требовал, чтоб мы остались там и сражались, как подобает воинам Речи Посполитой?!
– Что же вам помешало остаться?
– А то, что, по глупости короля и сената, коронным гетманом Польши являетесь вы.
Потоцкий выхватил саблю. Калиновский встретил его удар своим клинком. Однако оказавшийся рядом адъютант коронного гетмана успел разъединить их, оттеснив Калиновского к его карете.
– Это величайшая трагедия Польши, – все же решил до конца очистить себе душу Мартин Калиновский, потрясая саблей и пистолетом, – что армией этой благословенной Богом империи все еще командует такая безбожная бездарь! Которой нельзя поручить командование даже ротой ополченцев.
Пока в квадрате между штабными каретами и повозками продолжалась эта постыдная перепалка, ротмистр Радзиевский пробивался к нему, пытаясь увидеть одного из гетманов. Он был послан князем Самуилом Корецким, который предлагал повернуть всю армию лицом на восток, чтобы, прорвав кольцо окружения, вновь вырваться на равнину. Там, прикрываясь косогорами, за которыми начиналось урочище, можно было бы разбить лагерь и организовать хоть какое-то сопротивление. Сам князь, прибывший со своей Волыни с трехтысячным полком дворянского ополчения, не решался оставлять его в эти минуты, побаиваясь, как бы часть его, состоящая из слуг и надворных казаков, не ушла к повстанцам вслед за полком Куриловского.
– Ваша светлость, – едва протиснулся Радзиевский между повозками, – я от князя Корецкого!
– Какого черта ему нужно? – оглянулся на ротмистра Николай Потоцкий. – Передайте, что у меня нет подкреплений. У меня нет их, нет, нет!
– Князь просит развернуть войска!
– У меня нет ни резерва, ни армии, – даже не пытался выслушать его Потоцкий, поскольку все еще адресовался к польному гетману. Невзирая на то, что Калиновский люто сплюнул в его сторону и подался на левый фланг, где против наседавших казаков Кривоноса сражался преданный ему полк ополчения, усиленный двумя ротами наемников.
– Князь Корецкий просит повернуть войска и прорываться на равнину. – Все ближе и ближе протискивался к коронному гетману Радзиевский. И только две пули, пробившие стену кареты рядом с Потоцким, заставили наконец графа забыть о резерве и, сойдя с коня, под прикрытие повозки, выслушать гонца-ротмистра.
– А каким образом я смогу развернуть теперь всю эту орущую и паникующую массу? – озлобленно парировал гетман доводы Корецкого. – И потом, мы держимся лишь до тех пор, пока стоим под прикрытием повозок. Пока держим каре.
– Но каре уже, по существу, нет. Еще полчаса – и его расчленят.
– Передай Корецкому, что я приказал: стоять там, где он со своим полком стоит. Сражаться.
– Так и передам, ваша светлость! – потускневшим басом заверил его ротмистр, понимая, что зря теряет время.
– И еще передай: пусть половину полка перебросит на помощь артиллеристам и челяди, заполнившим брешь после дезертирства драгун реестра.
– Но они ушли с правого фланга. А князь находится на левом, поддерживает арьергард. Прикажите ему оставить лагерь и пойти на прорыв.
– Он не прорываться, он бежать хочет. К своим волынским имениям. Если только он осмелится сделать это, я прикажу казнить его как предателя. Вместе с тем офицером, что увел изменников-драгун.
– Ясно, ваша светлость.
Корецкий понимал, что коронный гетман не решится принять его план. Как понимал и то, что всю армию спасти все равно не удастся. Следовательно, спасать нужно хотя бы части ее, тех, кто еще может и способен спастись.
* * *
Пока Радзиевский протискивался сквозь запруды из подвод, орудий и свалки из трупов, князь успел собрать вокруг себя до двух тысяч воинов, в основном своих земляков.
– Что приказал коронный гетман?! – еще издали заметил он рослого ротмистра, поднявшегося на небольшой, поросший сосняком холмик.
– Стоять на месте!
– В таком случае я не слышал его приказа.
– Но он приказал стоять!
– Его приказы, как всегда, доходят с большим запозданием, и уже не имеют никакого смысла! Поручик Левандовский!
– Здесь я, господин князь!
– Хорунжий Гейдельский!
– Готов, господин генерал. – Корецкий требовал от своих офицеров, чтобы они называли его по-европейски – генералом. И давно предлагал коронному гетману провести реформу армии, чтобы ввести в ней германскую табель о рангах. Вплоть до чина фельдмаршала.
– Слушайте меня! – Перешел князь с седла на нагруженную доверху повозку. Теперь, стоя на ней, он мог видеть почти весь свой отряд. И воины тоже могли видеть и слышать его. – Бросайте все имущество, бросайте обоз! Вон там, на возвышенности, цепь казаков. Мы должны пробиться к ним, прорвать окружение и в обход урочища уйти в сторону Стеблова, а уже оттуда – на Богуслав.
– Но мы не прорвемся! Нам лучше остаться здесь! – крикнул кто-то из офицеров.
– Есть приказ коронного гетмана! – поддержал его другой.
– Приказов коронного гетмана больше не существует! Здесь приказываю я! – вернулся князь в седло. Без шлема, с распущенными волосами, закованный в мощный германский панцирь, он многим казался сейчас тем единственным рыцарем-богатырем, который только и способен разметать врага, вырваться из кольца и спасти их. Разметать и спасти.
– Все, кто знает князя Корецкого! Все, кто служит мне! Все, кто любит меня! По коням! За мной, на прорыв! С нами Бог!
– С нами Бог! – откликнулись сотни глоток. И в пространство между растянутыми в разные стороны повозками ринулись первые ударные эскадроны.
– С нами Польша! – вдохновлял их князь Корецкий, входя в центр небольшого пока еще клина драгун.
