Он кончил говорить, и довольно долго длилось молчание. Я старался найти выход из положения, принимая во внимание те доводы, которые только что привел мне в качестве аргументов наемный убийца. Волнующее любовное похождение завершалось здесь, за столом, холодным сговором.
— И чем же я могу вам помочь? — спросил я.
— Вы дадите нам свой автомобиль.
— Не проще ли вам отнять его силой?
— Надо полагать, вы стали бы оказывать сопротивление. И тогда дело приняло бы очень неприятный оборот.
— Только не говорите мне, что вы питаете отвращение к подобным делам.
— О, вы меня не так поняли. Речь идет о мирном соглашении. Я не намерен убивать вас. Хотя нисколько не сомневаюсь в том, что Леппринсе послал вас в погоню за нами в надежде, что я вас убью. Впрочем, сейчас не время для объяснений. Вы дадите нам машину или нет?
— А почему, собственно, я должен вам ее дать? — спросил я.
— Ради нее, — ответил Макс, — si vous l’aimez encore[52].
Когда шум мотора затих вдали, я встал и покинул дом дядюшки Виролета. На площади все еще торчало несколько зевак: остальных разогнала скука. Наиболее терпеливые все еще дожидались и теперь смотрели на меня с бычьим спокойствием и вместе с тем презрительно, осуждая за то, что я сорвал желанное для них представление, и сожалея, что миновала для меня опасность.
Вернувшись в дом сеньоры Клары, я лег на диван у себя в комнатушке и, куря сигареты, долго размышлял о своей жизни и обо всех перипетиях, которые теперь заставляли меня начать все заново, когда мне стало больше лет, но осталось меньше иллюзий и не было никаких перспектив. Мне вспомнились слова Кортабаньеса: «Жизнь… это сплошная карусель, она кружится и кружится, до тошноты, а потом… высаживает тебя в том самом месте, где… ты на нее взошел».
Мои размышления внезапно были прерваны криками, доносившимися с улицы. Вскоре ко мне явился тот самый парень в лохмотьях, который несколько часов назад приходил с поручением от Марии Кораль. Он пришел очень взволнованный, а за ним толпой ввалились односельчане.
— Сеньор, сеньор, идемте скорее!
— Что случилось?
— Жандармы везут сюда вашу машину. Идемте скорее!
Я пулей выскочил из дома. Все жители селения собрались на шоссе, держа в руках фонари. Все ближе и ближе вырисовывались в темноте едва различимые контуры. Когда они достигли первых фонарей, я увидел двух жандармов в треуголках, в плащах и с ружьями за спиной, которые толкали перед собой, придерживая на подъеме, машину Леппринсе. Я приблизился к машине: за рулем в неестественной позе сидел Макс с бледным, как мел, лицом. Руки его безвольно повисли, рубашку покрывали пятна крови. Очевидно, он был мертв.
— Жандармы убили иностранца, — услышал я.
Вместе со всей свитой я дошел до казармы. И там после недолгого ожидания пожилой, худощавый капрал с подвитыми усами рассказал мне о том, что произошло.
— Два жандарма, патрулируя по ущелью, увидели автомобиль, выезжавший отсюда, — он указал на приоткрытые ворота со стороны темной улицы, которая в данную минуту была совершенно пустынной. — Они крикнули: «Стой!» — и машина остановилась. Они подошли к машине и увидели двух человек: этого покойника и женщину.
— Что стало с женщиной?
— Дайте мне договорить. Это очень важно. Жандармы потребовали у них документы, как положено по закону, но каково же было их удивление, когда они увидели, что покойный — прошу вас это учесть — выхватил из-за пояса револьвер, собираясь выстрелить. Естественно, жандармы отреагировали должным образом и выстрелили в него из своих ружей.
Капрал снял с головы треуголку и вытер пот цветастым носовым платком. Появился рядовой и почтительно доложил:
— Вот «Уголовный кодекс», который вы просили.
Капрал положил треуголку на стол и достал из кармана очки в проволочной оправе.
— Клади сюда, Хименес. Этот сеньор — владелец автомобиля. Я беру у него показания. Потом я вызову всех вас.
Рядовой поднес руку к треуголке и ретировался, пятясь спиной к двери. Капрал водрузил на нос очки и стал листать «Уголовный кодекс».
— Взгляните сюда, сеньор Миранда, здесь черным по белому написано: «Нападение и сопротивление властям». Вы это видите не хуже меня, верно? Я не хочу никаких осложнений.
— Да, я вижу. Но вы не объяснили мне, каким образом вашим жандармам удалось остаться целыми и невредимыми после нападения на них.
Капрал закрыл «Уголовный кодекс» и воспользовался им как наглядным пособием.
— Смотрите, у иностранца были револьверы малого калибра. Чтобы выстрелить поверх дворцы автомобиля, ему надо было высоко поднять руки, — он выставил палец поверх «Кодекса». — Жандармы были вооружены и выстрелили быстрее и точнее сквозь кузов. — Он положил «Уголовный кодекс» рядом с треуголкой и заключил: — Этот иностранец, наверное, был наемным убийцей из города.
— А где женщина, которая ехала с ним? — снова спросил я.
— То, что произошло с ней, самое невероятное во всей этой истории. Смотрите, у дороги с одной стороны скалистая гора, с другой — пропасть, — теперь «Уголовный кодекс» превратился в шоссе. — Так вот, когда жандармы разрядили свои ружья, женщина вскочила на спинку заднего сиденья и прыгнула в пропасть.
— О, боже!
— Подождите, самое удивительное впереди. Жандармы заглянули вниз, думая, что она разбилась, но не обнаружили там никаких следов. Она испарилась.
— Слава богу! — воскликнул я и объяснил капралу: — Она цирковая акробатка.
— Значит, ей удалось соскользнуть со скал, как козе. Но так или иначе, зря она совершила столь геройский поступок. И скоро вернется, если еще жива.
— Почему вы так решили?
— На ней легкое платье, а здесь тепло только пока светит солнце, по ночам очень холодно. К тому же она сбросила с себя туфли перед тем, как спрыгнуть вниз, мы нашли их на заднем сиденье автомобиля. Чувствуете, чувствуете, как холодает?
Я посмотрел сквозь зарешеченное окно казармы. Дул ледяной ветер, и мне показалось, что со стороны гор донесся волчий вой.
— В этих краях водятся волки?
— Если верить словам местных жителей, водятся. Сам я ни разу не видел их, — равнодушно ответил капрал. — Ну, а теперь, если не возражаете, запишем ваши показания.
Я старался отвечать как можно уклончивее. Впрочем, для этого мне не приходилось делать особых усилий. Я действительно не знал ни фамилии Макса, ни сколько ему лет, ни откуда он родом, ни каких-либо других сведений относительно его личности. Что же касается Марии Кораль, то тут я, надо сказать, покривил душой, заявив, что ничего о ней не знаю: мне хотелось превратить ее в неопознанную жертву. Капрал со своей стороны не настаивал. Видно было, что вся эта история ему неприятна. Пользуясь этим, я сказал ему на прощание:
— Если найдете женщину, обращайтесь с ней поделикатнее. Она еще несовершеннолетняя.
Капрал похлопал меня по плечу.
— Вы, барселонцы, никогда ни в чем себе не отказываете.
Всю ночь я провел в ожидании Марии Кораль, сидя на крыльце перед домом сеньоры Клары, но настало утро, а цыганка не возвращалась. Среди дня я решил позвонить по телефону Леппринсе и посоветоваться с ним. Как я и предполагал, ни в одном доме селения телефона не оказалось, и я отправился в контору электростанции в надежде на то, что мне помогут инженеры.
Однако мои надежды не оправдались. На тропинке, которая вела от шоссе к зданию компании, я наткнулся на группу рабочих; они преградили мне путь.
— Куда вы идете? — спросил один из них.
— В контору позвонить.
— Нельзя. Контора закрыта.
— Закрыта? Сегодня? Почему?
— Забастовка.
— Под угрозой жизнь человека.
— Очень сожалеем, но забастовка есть забастовка.
— Разрешите мне хотя бы попытаться.
— Хорошо, проходите.
Они пропустили меня, но все оказалось напрасным. У железной ограды патрулировала группа бастующих рабочих, вооруженных металлическими кольями и другими предметами, которыми можно нанести тяжелый удар. Но вокруг все было спокойно. Я подождал: на меня никто не обращал внимания. Спустя некоторое время из здания вышло человек двенадцать. По меньшей мере двое из них имели ружья, а на шее у всех были повязаны красные платки. Те, кто стоял снаружи ограды, открыли им ворота. Вскоре появился черный автомобиль инженеров, битком набитый людьми, точно трамвай. Он выехал за ворота на шоссе и устремился в сторону Барселоны. Рабочие вошли в здание и заперли за собой двери. Какое-то время я бежал за машиной, делая знаки, чтобы она остановилась, но меня, разумеется, никто не заметил.
Я вернулся в селение и пошел в казарму жандармерии. Капрал уже ушел. Я попросил разрешения послать телеграмму.
— Телеграф не работает. Забастовщики отключили электричество, — сказал мне жандарм.
