— Ты всерьез полагаешь, — спросил Краймонд, — что невозможно придумать лучшей общественной системы, чем западная парламентская демократия?
— Нет. Я, во всяком случае, не могу. Разумеется, возможны…
— Да-да, небольшие улучшения, как ты говоришь.
— Серьезные улучшения. Конечно, люди могут выжить при тирании, а будучи свободными, влачить полуголодное существование, но мы о другом. Свободное общество…
— Сомневаюсь, что ты понимаешь смысл свободы. Ты воображаешь, что это просто возможность работать спустя рукава плюс соблюдение прав человека. Но нельзя быть свободным, когда все общественные отношения уродливы, несправедливы, иррациональны, — когда общество больно, искалечено, — мы должны подготовить почву…
— Демократия способна на самоусовершенствование…
— Где ты замечал, чтобы буржуазная демократия совершенствовала себя? Ах, да оставь! Нужно увидеть все это, Джерард, пережить, выстрадать, понять, насколько разорваны все связи. Ты мнишь себя непредубежденным плюралистом — но ты выработал для себя простую уютную мелкую философию жизни, все в ней унифицировано, все удобно увязано в несколько успокоительных идеек, которые освобождают тебя от необходимости думать! Но мы обязаны думать — и это такой ад, философия ад, она противна нашей природе, доставляет несказанные муки, нужно объять необъятное, а это не удается, не получается все связать и не обманывать себя, что концы сходятся с концами, когда они не сходятся… не притягивать насильно, видеть целое ясно в его почти непротиворечивости… Боже, как это тяжело!..
— Ты подразумеваешь свою книгу… — сказал Джерард.
Он готов был взорваться, но сдерживался. Возвращение к книге было выходом из положения.
— A-а… книга… — Краймонд встал и потер глаза. — Да, это ад… она требует от тебя последней капли чертова мужества, чтобы двинуться дальше после лучшей возможной формулировки… м-да…
— Жажду прочесть ее, — сказал Джерард, тоже вставая. Он был без сил. — И все-таки одно меня озадачивает: твое желание называть всю эту канитель марксизмом. Я, конечно, знаю, что утопические идеи раннего Маркса сейчас модны… Но зачем загонять себя в этот концептуальный тупик?
— Тупик… да… тупик… но это не такой уж тупик… не такой, как ты думаешь. Да… так… мне хотелось бы переубедить тебя, именно тебя. Я мог бы открыть тебе много чего. Мне теперь особо не с кем поговорить. Конечно, ты не идеальный собеседник, потому что знаешь так мало. Но мне легко говорить с тобой… возможно, по причине нашего давнего знакомства.
— А с комитетом поговорить нет желания?
— Станут ли они слушать? Нет… неудачная идея. Другое дело с тобой, но…
— Все же подумай. Спасибо, что пришел.
Они вышли в холл, Краймонд надел пальто и шарф. Достал из кармана пальто скомканную кепку и держал ее в руке. Неловкая пауза, словно они собирались пожать друг другу руку. Джерард открыл дверь, на которую Патрисия, пока длился их разговор, повесила рождественский венок из остролиста. Краймонд вышел и быстро, не оглядываясь, зашагал прочь. Джерард закрыл за ним и прислонился к двери.
«Очень необычное утро», о котором Роуз говорила Джерарду по телефону, она провела с Джин. Все более и более тревожась за свою подругу, Роуз не знала, что предпринять. Она не писала Джин, боясь, что Краймонд может прочитать письмо и в чем-нибудь обвинить Джин. Она не могла просто «заглянуть» к ней, потому что существовал риск натолкнуться на Краймонда; не было и никакого смысла звонить ей, поскольку, даже если к телефону подойдет Джин, она вряд ли сможет разговаривать, когда Краймонд под боком, а если одна, все равно может не захотеть говорить, или ответит как-нибудь грубо, или даже бросит трубку, чем окончательно расстроит Роуз. Ей не хотелось ставить Джин перед неожиданным выбором между грубостью по отношению к ней и предательством по отношению к Краймонду. Пожалуй, никакого выхода вообще. Совершенно отдельно от этих проблем скорее практического свойства Роуз беспокоило, что подумают о ее намерениях и мотивах. Тут любое общение с Джин могло все осложнить. Краймонд, несомненно, человек недоверчивый, собственник, а вероятно, и насильник. Решит, что Роуз подослал Джерард или же Дункан. Ситуация очень деликатная. Или следует отказаться от встречи с Джин и не совать нос в чужие дела? Но это было не по ней. Потому ли, что она заботилась о финансах Джин, или из любопытства? Роуз сгорала от желания поговорить с Джини, выведать, что там у них происходит. Жаждала увидеть Джин, взглянуть на женщину, которая теперь принадлежала Краймонду. Хотела узнать все из первых рук, чтобы потом доложить Джерарду. Хотела удостовериться, насколько вероятно возвращение Джин к Дункану, а еще выяснить, каким образом помочь Джин, если той нужна ее помощь. Вместе с Джерардом они обдумали множество вариантов, она наедине с собой обдумала, наверное, все возможные. Джин может понадобиться помощь извне, чтобы сбежать или, по крайней мере, решиться на мысль о побеге. И наверняка ей нужен знак от друзей, подтверждение, что ее по-прежнему любят, или просто известие, что Дункан тоскует и ждет ее возвращения. Если же все обстоит иначе и Джин не требуется ни поддержки, ни помощи, это тоже важно. Тогда Роуз и Джерард придумают, что сказать Дункану, если вообще что-то скажут. Ну и конечно, Роуз хотелось все знать потому, что просто хотелось все знать, это было так интересно. Однако что наконец заставило ее действовать, так это просто стремление увидеть Джин, обнять ее и поцеловать.
Такая возможность появилась, как только Роуз стало известно о том, что в определенный день в определенное время Краймонд собирается к Джерарду. План Роуз был таков: пораньше с утра поехать в Южный Лондон, найти телефонную будку поближе к дому Краймонда и, когда станет ясно, что он уезжает, позвонить Джин и сказать, что она случайно оказалась рядом и нельзя ли заглянуть к ней на минутку. План сработал. Джин коротко ответила: «Приходи» — и спустя несколько минут Роуз была у нее.
Они расположились в комнате, которую Краймонд именовал игровой, Роуз уселась на пальто, которое скинула на диван, а Джин расположилась напротив, на стуле, который подтащила от письменного стола. Их встреча в дверях была эмоциональной, но не бурной. Они стиснули друг дружке руки, но тут же отпустили и обниматься не стати.
В комнате было темновато, горели только две лампы под абажурами, одна на письменном, вторая примостилась на другом столе, на груде книг. Было прохладно, пахло парафином от обогревателя. Джин выглядела похудевшей, усталой, похоже, без всякой косметики, в коричневой вязаной кофте поверх темно-синего шерстяного платья и, видно, только что сняла фартук. Однако красота ее нисколько не потускнела, даже напротив: слегка взъерошенные темные волосы пышней и длинней прежнего, в темных глазах яростный блеск. Она походила, как однажды сказала Роуз, на иудейскую героиню. Сидя лицом к лицу с ней, Роуз почти боялась ее, была в растерянности, готова расплакаться, но боялась еще и того, что Джин может неожиданно заплакать злыми, бурными, дикими слезами. Начать разговор оказалось невероятно трудно.
— Я была в Боярсе, в снегопад. Луг замерз.
— На коньках каталась?
— Да. Лили Бойн тоже была там. Она прекрасно катается. Я была удивлена.
— Не понимаю, чему тут удивляться.
— Ну, не то чтобы… пожалуй, нет… просто не ожидала.
— Как Тамар?
— Не слишком. Почти ничего не ест и выглядит несчастной.
— Можешь как-то повлиять на нее?
— Пытаюсь. Кажется, она заходила к тебе.
— Полагаю, по твоему наущению.
— Ну… хотела бы увидеть ее снова?
— Нет.
— Она очень любит тебя. Ему что, не нравится, когда к тебе кто-то приходит?
— Зачем ты явилась?
— Повидаться. И узнать, не могу ли я что-то сделать для тебя.
— Для меня — нет, ничего не надо.
Помолчав, Роуз спросила:
— Он оттуда направится прямо домой?
— Кто этот «он» и откуда направится прямо домой?
— Краймонд от Джерарда направится прямо домой?
— А он у Джерарда?
— Да! Ты не знала?
— Он не всегда говорит, куда идет, — ответила Джин. — А я не спрашиваю. Так что не знаю, направится ли он прямо домой.
— Похоже, ты не много знаешь о нем.
— Я не слежу за каждым его шагом.
Джин сидела, сложив ладони на коленях, и пристально смотрела на Роуз, ожидая очередного вопроса, как на допросе.
— Это Краймонд стрелял по той мишени?
— Кто же еще.
— Помнится, он был метким стрелком, выиграл какой-то приз. Надеюсь, он не готовится к революции.
— Думаю, просто забавляется так.
— Что вы поделываете?
— Что ты имеешь в виду?
— Я о вас обоих, что вы делаете весь день: сидите дома, ездите куда-нибудь, развлекаетесь, ходите в гости, на концерты, вы счастливы?
