Тишина… Мое чутьё спит… Я не понимаю, где опасность…
Элеонора не шевелится, молчит. Она тоже не понимает, что происходит.
Тишина…
Укрепляю кожу суммой. Даю сигнал костюму проснуться… Тело начинает слабеть. Я не успел нормально пополнить сумму, но то, что сейчас ночь, упрощает дело. Ночью всегда проще. Моя рубаха начинает шевелиться. Глаза Элеоноры слегка расширяются от этого зрелища, но она ничего не говорит.
Тишина…
Медленно разворачиваюсь лицом к закрытой двери, выгибаюсь, готовясь сорваться в любой момент:
— Покажись. Я знаю, что ты там.
Тук. Тук.
В дверь стучатся.
— Войдите, — тихо приглашаю я незваного гостя.
Элеонора нервно фыркает. Мол, ну-ну, приглашай в МОЮ палату.
Дверь медленно открывается. Поначалу кажется, что за ней никого нет, но вот проходит мгновение и на пороге появляется высокая и худощавая женщина. Чернокожая, с зубом хищника в левой брови. Густые кустистые брови, огромный нос, лицо в шрамах, как после оспы. Черные короткие кудри. Одета, как и полагается Филзели — в странном, сшитом из разных материалов балахоне.
Она ничего не говорит. Скользит взглядом по сжатым в моей руке кунаям, лежащей на полу Элеоноре. Задерживает взгляд на ней.
Позволяю себе легкую улыбку:
— Так вот кто шляется за мной по пятам.
Негритянка качает головой, говорит хрипловато и с ужасным акцентом:
— Не шляюсь. Ищу, думаю, решаю. Ты заметил. Ты убил Нинео. Но ты ребенок. Как?
Нинео? Кого я убил? А, понял. Филзели в особняке Хидана. Наверное, не стоит удивляться, что они об этом знают. А по поводу, как я заметил её…
Да никак. Просто сработало чутье Шиилы. И вряд ли это будет так и дальше работать. Просто в данный момент происходит что-то важное, поэтому Шиила решила, что меня надо предупредить… И мне срочно надо понять, что тут за важность.
— Что тебе надо?
Негритянка долго не отвечает, осматривает палату, видит камеру, закрытую в пузырь. Наконец говорит:
— Много чего надо. А ты можешь что-то дать?
Улыбаюсь:
— Конечно. Могу дать по щам, если не объяснишь, зачем следишь за мной. Не знаю никакого Нинео. Ты что-то навоображала себе, — вру я.
И куда только смотрят стражи. Любой маломальский шпион может разгуливать по школе, как у себя дома.
Негритянка разворачивается, выходит, закрывает за собой дверь.
Проходит несколько минут, прежде чем я позволяю себе спрятать кунаи. Не думаю, что она продолжит следить, один раз спалившись. Подхожу к Элеоноре, двумя руками хватаю ее за талию, усаживаю на кровать. Хм, она легче, чем кажется. Или это я такой качок?
— Ты настоящий рыцарь, — иронично морщится Элеонора, сжимая в руке круглую подвеску. — И друзей у тебя много. Филзели вон за тобой…
Перебиваю:
— Скорее, за тобой.
— Не поняла?
А я, похоже, понял. Предупреждение Шиилы спасло Элеонору. Не заметь я негритянку, то она бы дождалась, когда я уйду и занялась Элеонорой.
Объясняю:
— Я не уверен, что она следила именно за мной. Она ждала тут, у твоей палаты. И давно.
Тот, кто следил за мной у комнаты отсталых имел другой ритм сердцебиения. И не было этого странного сопения носом. Уж такие вещи я различаю.
Сажусь рядом с Элеонорой:
— Это, конечно, лишь теория, но ты не заметила, что она… похожа на тебя?
— С ума уже сошел, Константин? В каком месте она похожа на меня? И к чему ты ведешь?
Пожимаю плечами:
— Телосложение, рост, пол. Сорвать с тебя шкуру, нацепить на негритянку и вуаля, — хмыкаю, — новая Элеонора. Уверен, ты знаешь, как филзели маскируются.
В глазах Элеоноры проявляется ужас:
— Что? Да ты бредишь. Думаешь, филзели могли провернуть такое прямо в школе? В меня? Зачем? Какой смысл?
— Говорю же, это лишь теория. Но могу придумать тысячу причин, почему я прав. Вы, учитель Элеонора, Валет, но незаметный. Я уже говорил, что теперь никто не будет интересоваться вашим самочувствием. Но у вас еще остались возможности учителя и члена главенствующего клана. Так что у вас очень удобное, — беру теплую ладонь Элеоноры в свою руку, — тело.
Элеонора вздергивает бровь, но руку не вырывает. С ироничной улыбкой поглаживаю ее тыльную стороны ладони. Продолжаю:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ваше тело открывает множество возможностей. А по поводу рисков… Вы, наверное, забыли, что сейчас происходит? Эти соревнования определят судьбу всего мира. Убийства, предательства, коварство — в ход пойдёт всё. И поверьте мне, это только начало. Скоро школьные коридоры покраснеют и станут липкими из-за кровавых луж. И вы, — с намёком киваю на обмотанные жгутами ножки, — вряд ли переживете и неделю, учитель Элеонора. — Вы станете частью одной из луж…
Аккуратно кладу руку Элеоноры ей на обнажённое бедро. Она наконец замечает, что почти голая, опускает подол халата. Склоняет голову, тяжело вздыхает:
— Ты… умеешь утешать женщин, Константин. Этого у тебя не отнять.
Какое-то время тихо. Элеонора берет подвеску в руки, смотрит на нее.
Щелк.
Старинные часы на цепочке открываются. Они давно не работают, но не это важно. На обороте крышки фото — молодая, лет под двадцать, Элеонора, стоит рядом с женщиной, похожей на нее и мужчиной, которого тяжело назвать человеком. Весь в шрамах и струпьях. Лицо — месиво, где с трудом можно отличить нос от рта.
Элеонора понижает голос так, что мне приходится подсесть к ней рядом:
— Это мой отец. Он… фрагоровец.
— Я так и думал. Но… разве фрагоровцы не бесплодны?
— Бесплодны. Большая часть из них. Мой отец… другой. Я расскажу тебе, Константин. А ты… ты поможешь мне? Я устала. Устала настолько, что… — кивает на свои ноги, грустно ухмыляется. — Знаешь, сначала из этих жгутов я сделала себе петлю, но… Даже тут смелости не хватило.
Элеонора меняется на глазах. Из стервозины превращается в уставшую женщину, отчаявшуюся настолько, что приходится обращаться за помощью к своему ученику. Что ж… За сотни лет жизни я убедился в одном. Природа запретила женщинам быть сильными. Чем сильнее они кажутся, тем больше в них слабостей. Но ирония в том, что женщины никогда не превзойдут мужчин в умениях скрывать свои слабости.
Понимающе улыбаясь, тоже понижаю голос до шепота, перехожу на «ты». Очень удобный языковой инструмент сближения:
— Это же ты помогла Гэкару? В тот день, на отработке, вы с ним были заодно? Тогда-то вы и узнали код от склепа, верно? Я еще думал, как он умудрился за мной проследить…
Элеонора кивает:
— Это было непросто, но да. Но Гэкару и сам был очень талантливым мальчишкой.
Она стала рассказывать. До рождения Элеоноры ее мать жила на окраине Европейского кластера рядом с радиоактивный областью. В небольшой шахтерской деревне. После Новой Смуты Европа остро нуждалась в любых источниках энергии, поэтому не стеснялась отправлять людей в облученные угольные залежи, утверждая, что уровень радиации там «в пределах нормы». А постоянные смерти никого не волновали. Мало того, шахтёрская деревня была окружена забором и попав туда, обратно уже не выйти. Ведь в цивилизованном мире не нужны больные и немощные.
Элеонора говорит со стеклянными глазами:
— Когда мама заболела раком, ее не выпустили. У нее были деньги, но она не могла их потратить на лечение в Германии… Понимаешь, Константин? Они не выпустили мою мать, но зато тоннами вывозят и жгут радиоактивный уголь, засоряя атмосферу. В чем… смысл? Ты знаешь?..
— Знаю. Если из шахт побегут больные и немощные, то рабочую силу туда уже не завлечь. А уголь никто не замечает. Он не жалуется, не болеет раком, никого не пугает.
— А ты знал, что радиация почти безвредна для одарённых? Ты не понимаешь, да? Сейчас половина промышленности в Европе на угле, добываемом вблизи радиоактивных областей. Уголь сгорает, ядовитый дым расходится во все стороны… И кто от этого больше всего страдает, а? Кто вымирает, как ты думаешь? А? Константин? Кто? Мир сейчас не может прокормить всех. Кто-то должен жить, кто-то умереть. И в Вельтешафте решили, что выжить в Европе должны только они. Не задумывался, почему в великие кланы берут только одаренных? Это фильтрация, Константин. Великие кланы знают, что невозможно выжить в таком мире. Радиация рано или поздно доберется до всех. И сейчас кланы выжимают из лишенных все, чтобы обеспечить свое выживание в будущем. Как скот… Подоил, зарезал и забыл… Только Фрагоры понимают, что происходит на самом деле.
