Проклятием его был огонь.
— Вульфвер! Хенгест! Фрекфул! — Зачем запирать дверь? Они не делали этого в прошлые две ночи, даже когда к ним приходили девицы. Часть его образования, говорили они со смехом; заходи и смотри. — Вульфвер! — Почему он не отвечает? — Фрекфул! — Бац, бац, бац! Может, они упились и утрахались до состояния чурбанов — или просто ушли со своими девками, оставив его одного? Он вдруг с ужасом сообразил, что там может никого не быть. Они все могли уйти, бросив его. — Хенгест! — Крик, разбудивший его, стих. В доме царила жуткая тишина. Может, всех уже вывели? — Мама! Папа! — Он уже плакал.
Дыму все прибывало; в комнате делалось жарче. К счастью, дверь неплотно прилегала к косяку, так что он смог найти засов острием кинжала. Он набросился на нее. Он рыл, ковырял и резал, расшвыривая щепки. Медленно, как медленно! Сквозь щели в полу уже виднелся свет; далекие крики становились громче, но не приближались. Он знал, как быстро пламя может охватить дом — только что это маленькая струйка дыма, а через минуту уже огненный шар. Из глаз катились слезы, каждый вдох превращался в кашель. Хильфвер заговорил его от огня, но если дом обрушится грудой раскаленных углей, его просто завалит обломками или он сломает спину, а тело его не горит только до тех пор, пока он не умрет…
Папа! О папа, ну приди, пожалуйста! Папа тоже заговорен от огня. Почему он не пришел?
Щепка, еще щепка… как медленно! Он уже опоздал, так как видел за дверью свет — значит, огонь добрался уже до комнаты его телохранителей, но ему все равно надо продолжать попытки. Работая на ощупь, он все-таки пробился к засову, отодвинул его острием кинжала и распахнул дверь. Он окунулся в густой дым и жар, от которого любой другой пошел бы уже волдырями. Свет сочился со стороны лестницы за следующей дверью. Никаких пьяных тел тут не было, и кровати оставались такими же аккуратно застеленными, какими их оставили фралли. Вульфвер и остальные никогда уже не вернутся сюда с праздника.
Лестница была охвачена огнем. Он заговорен от огня. Будет больно, но другого выбора у него нет. Если он будет бежать быстро, он прорвется. Свою ошибку он обнаружил, уже шагнув на верхнюю ступеньку, когда поворачивать назад было уже поздно — боль! Он нырнул в пылающий ад и с воплем, от которого в легких не осталось воздуха, скатился вниз. В горящей одежде он врезался в стену на нижней площадке, перед самым входом в родительскую спальню. Дверь уже рассыпалась в груду красных головешек. Больно-больно-больно! Было так ослепительно светло, что он почти ничего не видел. В этом океане света он почти ослеп, и в целом мире не осталось ничего, кроме боли. Даже башмаки его развалились и слетели с ног, но это было уже не больнее, чем бежать босиком, нагишом по горящему полу в комнату.
По контрасту с ослепительно желтым сиянием, тело его отца казалось почти черным. Вся его одежда, конечно, исчезла. Он лежал на спине среди догорающих обломков постели. Он не горел, хотя волосы его начинали уже дымиться, а кончики ушей и пальцев почернели. Кровь, заливавшая ему грудь, была шокирующе красного цвета. Он был мертв, ибо его перерезанное горло зияло жуткой пародией на улыбающийся рот.
— Сюрпри-и-из! — словно говорил он. — Сгореть — не единственный способ умереть.
9
Радгар так и не смог вспомнить, что случилось потом, хотя показания других свидетелей складывались во вполне определенную картину. Подробности бегства были вытеснены из памяти ужасающей болью и потрясением от того, что он увидел. Он мог провалиться через пол, когда тот рухнул, но он обошелся без единого перелома или даже синяка, так что скорее он просто нашел лестницу и сбежал или скатился по ней. Этого он не помнил, как не помнил и того, как и когда выбрался из этого пекла. Какой бы долгой ни казалась ему пытка, с первой тревоги и до момента, когда обрушились крыша и перекрытия, вряд ли прошло больше нескольких минут. Люди все еще продолжали тянуться из Станхофа.
Твигепорт с его узкими улочками был куда уязвимее для огня, чем любой другой город в Бельмарке. Поэтому и бороться с пожарами здесь умели лучше, хотя помогало это далеко не всегда. Ночной дозор ударил в колокол, созывая всех дееспособных мужчин с топорами, веревками и ведрами. Спасти уже загоревшееся здание невозможно, поэтому основные усилия направлялись на спасение его обитателей и на то, чтобы не дать огню распространиться. Если пожар вспыхивал по соседству с портом, люди по цепочке передавали ведра с водой и поливали крыши соседних домов, но и от этого толку было, как правило, очень мало.
В тот вечер вдоль фьорда дул легкий ветер. Еще до того, как ударил колокол, здание превратилось в пылающий ад. Рушились перекрытия, языки пламени прорывались через крышу. Когда на место происшествия прибыли Вульфвер и его дружки — мгновенно протрезвевшие от размеров несчастья, — внимание толпы уже переключилось на два соседних дома, из которых с риском для жизни выводили жильцов. Поскольку у всех троих фейнов оставались наверху ценные пожитки, они смотрели в другую сторону.
Поэтому никто, кроме них, не увидел, как за несколько мгновений до того, как обрушилась крыша, из пекла выбрался, шатаясь, паренек — обнаженный, но внешне совершенно невредимый. Вульфвер бросился вперед и закутал его в свой плащ.
Радгар пришел в себя, когда его, спеленутого как малого ребенка, куда-то быстро несли по ночным улицам.
— Папа! — крикнул он. — Мой папа убит! — Поначалу в голове его не оставалось места для других мыслей, но чуть позже он осекся.
— Мама! Что с моей мамой?
— Не знаю, где она. — Вульфвер задыхался. Даже с его ростом и силой тащить бегом нешуточную ношу было не так легко. — И где мой старик тоже не знаю. И кто за нами охотится. Надо домой.
Навстречу им спешили люди. Почти у всех в руках были топоры, багры или пустые ведра. Никто не обращал внимания на мужчину с мальчиком, направлявшихся в сторону моря. Шаги отдавались в ночи странным эхом.
Радгар еще раз, всхлипывая, позвал мать. Потом вдруг встрепенулся.
— Куда мы идем? — Куда делись Фрекфул и Хенгест, обыкновенно неразлучные с Вульфвером? Ему смутно припомнилось, что их послали вперед… куда-то… куда? Папа мертв. Мама исчезла. Жива ли она?
— Домой. На Каттерстоу. — Здоровяк обливался потом. — Надо уносить ноги отсюдова, покуда Светманн нас всех не убил.
— Кто? Что? — Папу убили!
— Светманн. Поджег дом. Хочет сорвать договор.
Думалось плохо. И маму тоже? Месть Кровавых? Вульфвер должен знать, очень уж он уверенно все говорит… Тут они пробежали под каменной аркой и оказались в порту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
