— Да, — повторил он. — Надо поспать.
Забыться долго не удавалось. А когда наконец удалось, стали сниться какие-то причесанные и отредактированные эпизоды прошлых событий. Он несколько раз просыпался, смотрел на свернувшуюся калачиком Молли, слушал журчание воды, голоса, доносившиеся через открытую балконную дверь, женский смех из ступенчатого кондоминиума напротив. Раз за разом, подобно плохой карте, возвращалось видение смерти Дина, хотя Кейс и повторял себе, что никакого Дина там не было. Да и вообще ничего не было. Кейс где-то услышал, что количество крови у среднего человека примерно равно ящику пива.
Всякий раз, когда разбитая голова Дина ударялась о дальнюю стенку кабинета, Кейс ощущал присутствие какой-то другой мысли, смутной и темной, ускользавшей, как рыбка из пальцев.
Линда.
Дин. Кровь на стене кабинета.
Линда. Запах паленого мяса во мраке купола. Молли, протягивающая мешочек имбиря, забрызганный кровью. Это Дин приказал ее убить.
Уинтермьют. Кейс представил себе, как маленький компьютер шепчет текущие подобно ручью слова человеческой развалюхе по имени Корто, и в некой затемненной больничной палате постепенно формируется примитивная псевдоличность, получившая затем название Армитидж… Псевдо-Дин говорил, что работает с тем, что есть, использует реальные ситуации.
Но что, если Дин, настоящий Дин, приказал убить Линду по приказанию Уинтермьюта? Кейс нащупал в темноте сигарету и зажигалку. Закуривая, он убеждал себя, что нет никаких оснований подозревать Дина. Ровно никаких.
Уинтермьют способен создать нечто вроде личности. Насколько тонкие формы может принимать его манипулирование людьми? После третьей затяжки Кейс раздавил сигарету в пепельнице, отвернулся от Молли и попытался уснуть.
Монотонно, как неотредактированная симстим-запись, перед глазами разворачивались воспоминания. Пятнадцатилетним подростком он прожил целый месяц с девушкой по имени Марлен в номере на пятом этаже гостиницы, за которую платил раз в неделю. Лифт там уже лет десять не работал. А когда ночью в крохотной кухне включался свет, было видно, как по серому фаянсу засоренной раковины тучей ползают тараканы. Они с Марлен спали на полосатом матрасе без простыней.
Первую осу, которая начала строить свой серый бумажный домик на оконной раме со вздувшейся краской, Кейс не заметил, но вскоре гнездо разрослось до размеров кулака, насекомые летали в переулок на охоту и, подобно миниатюрным вертолетам, гудели над гниющим содержимым мусорных баков.
В тот день, когда оса ужалила Марлен, они уже выпили по дюжине пива.
— Убей этих блядей, сожги их! — Ее лицо одурело от ярости и жары. Пьяный Кейс достал из вонючего шкафа «дракона» Ролло. Кейс подозревал, что Марлен продолжала встречаться с этим самым Ролло, своим предыдущим дружком — огромным велогонщиком из Фриско, темный ежик волос которого украшала обесцвеченная перекисью молния. «Драконом» называли огнемет, похожий на большой электрический фонарик. Кейс проверил батарейки, горючее и подошел к открытому окну. Гнездо встревоженно загудело.
Воздух был мертвенный, неподвижный. Из гнезда вылетела оса и закружилась вокруг головы Кейса. Кейс включил зажигание, сосчитал до трех и нажал на спуск. Под давлением в семь атмосфер мимо раскаленной добела спирали ударила струя горючего. Пятиметровый язык почти бесцветного пламени ударил в гнездо. Оно обуглилось и полетело вниз. В доме напротив кто-то зааплодировал.
— Говнюк! — едва держась на ногах, зашипела Марлен. — Придурок! Ты не сжег их, а только сбросил вниз. Они вернутся и убьют нас.
Голос девчонки действовал на нервы, Кейс представил себе, что она горит, в обесцвеченных волосах трещит ярко-зеленое пламя.
Выйдя на улицу с «драконом» в руке, Кейс подошел к почерневшему гнезду. От удара об землю оно развалилось. Обожженные осы копошились на асфальте.
Кейс увидел то, что скрывала серая бумажная скорлупа.
Ужас! Перед ним предстали все стадии фабрики рождения: ступенчатые клетушки, заполненные яйцами, беспрестанно жующие челюсти слепых личинок, словом, постепенный переход от яйца к личинке, к куколке, к взрослой осе. В воображении предстал своего рода биологический пулемет, чудовищный в своем совершенстве. Чужой, нечеловеческий. Забыв включить зажигание, Кейс нажал на спуск. В самую гущу ползающей у его ног жизни ударила струя горючего.
В конце концов Кейс вспомнил о зажигании, гнездо громко взорвалось, опалив ему бровь. С пятого этажа донесся громкий хохот Марлен.
Он проснулся с ощущением исчезающего света, но в комнате стоял полный мрак. Послеобразы, вспышки на сетчатке. Небо за окном начинало светлеть. Голосов снизу не доносилось, только шум бегущей воды.
Во сне, перед тем, как облить гнездо топливом, Кейс заметил на нем аккуратно выгравированные буквы «Т-Э» — фирменный знак Тессье-Эшпулов.
Молли заставила Кейса покраситься, утверждая, что его муравьиная бледность слишком бросается в глаза.
— Господи, — простонал он, глядя на свое голое отражение, — и ты считаешь, что это выглядит натурально?
Стоя на коленях, Молли натирала его левую лодыжку содержимым последнего тюбика.
— Нет, но теперь ты похож на человека, который покрасился и, значит, не плюет на свою внешность. Все. На ступню не хватило.
Она встала с колен и швырнула тюбик в большую, ручного плетения, корзину. Ничто в номере не было сделано фабричным способом или из синтетических материалов. Все очень дорогое — и все в самом дурном, на взгляд Кейса, вкусе. На огромной кровати — темперлон, тонированный под цвет песка. Уйма светлого дерева и тканей ручной выделки.
— Ну, а ты сама, — спросил Кейс, — ты-то будешь краситься? Тоже ведь не выглядишь особо загорелой.
Молли щеголяла свободным костюмом из черного шелка и черными сандалиями.
— Я — экзотическая особа. У меня есть даже большая соломенная шляпа. А ты — дешевый жулик, только и ищущий, где бы чего урвать, так что этот «мгновенный загар» как раз для тебя.
Кейс угрюмо уставился на свою бледную ступню, а затем оглядел себя в зеркале.
— Кошмар. Ты не возражаешь, если я оденусь? — Он подошел к кровати и стал натягивать джинсы, — Как спалось? Вспышек света не замечала?
— Ты метался во сне, — сказала Молли.
Они позавтракали на крыше гостиницы, которая представляла собой нечто вроде луга, утыканного полосатыми зонтиками и не совсем, на взгляд Кейса, натуральным количеством деревьев. Он рассказал Молли о своей попытке прощупать бернский ИскИн. Вопрос о посторонних ушах стал теперь чисто академическим. Если Армитидж и подслушивает, то уж прямо через Уинтермьюта.
— И очень реально? — Молли жевала круассан с сыром. — Вроде симстима?
Кейс кивнул.
— Реальное как все вот это, — добавил он, оглядываясь по сторонам. — А может — еще реальнее.
Усилиями генной инженерии и химических воздействий окружающие деревья были низкорослыми, узловатыми и невероятно старыми на вид. Кейс вряд ли сумел бы отличить сосну от дуба, но здоровый вкус уличного мальчишки подсказывал ему, что эти деревья смотрелись слишком приятно, слишком законченно и слишком деревоподобно. Между деревьям на чрезмерно живописных холмах с сочной зеленой травой стояли пестрые зонтики, укрывавшие постояльцев отеля от резкого сияния ладо-ачесоновского солнца. Из-за соседнего столика послышалась французская речь — ну да, конечно, та самая золотая молодежь, которая крутилась вчера над рекой. Кейс заметил неравномерность загара, которая получалась локальным повышением содержания меланина в коже: многочисленные тени образовывали линейные узоры, подчеркивали рельеф мускулатуры; глаз зацепился за маленькие крепкие бугорки на груди девочки, за руку одного из мальчиков, лежащую на белой эмали столика. Кейсу они представлялись живыми гоночными машинами, не хватало только наклеек с рекламой их парикмахеров, сделавших им прически, модельеров, сконструировавших им белые парусиновые брюки, сапожников, сшивших им кожаные сандалии, ювелиров, создавших простые и строгие украшения. Следующий столик занимали три японки в грубых кимоно, ожидающие своих мужей-сарарименов; овальные лица женщин покрывали искусственные синяки — стиль очень консервативный, в Тибе такое и не встретишь.
— Что это тут за вонь? — спросил он у Молли, сморщив нос.
— Трава. Так всегда пахнет после стрижки газона.
Армитидж и Ривьера пришли, когда Кейс с Молли допивали кофе. Они странным образом напоминали конвоира и конвоируемого им преступника — отставной полковник в строгом, защитного, цвета костюме и иллюзионист, в дорогой, но удивительно похожей на тюремную робу блузе из серого, с легкой рябинкой, льняного полотна.
— Молли, лапочка, — заговорил Ривьера, не успев даже сесть, — выдай мне еще одну порцию. Я уже по нулям.
