Трапезничали недолго – дорога предстояла дальняя, опасная, и предаваться обильным возлияниям было непозволительной беспечностью. Быстро попрощавшись со знатью, Митридат подошел к единственной среди провожающих женщине – красавице Нане Ервандуни. Два сопровождающих ее брата деликатно отошли в сторону, завидев ясную девичью слезу, драгоценным бриллиантом сверкнувшую на ланитах.
– Я вернусь, – пытаясь сдержать себя, тихо обронил Митридат. – Надеюсь, что скоро. Если останусь жив…
– Верю. Я буду ждать. Возьми… – Нана положила ему на ладонь перстень-оберег из золотого сплава египетской работы с изображением священного жука-скарабея, искусно вырезанного на черном полированном камне. – Я буду ждать сколько нужно. Помни обо мне.
– Клянусь Дионисом, ты мне мила, как никто другой! Прощай…
Уже не в силах сдержать слезы, Нана Ервандуни поторопилась отойти подальше от шумной знати. Митридат, понурив голову, направился к ожидающему его Антипатру.
– Мой мальчик… – старик положил руки на могучие плечи юноши. – Пусть боги будут к тебе благосклонны и щедры. Ты уезжаешь, забирая частицу моего уже немолодого сердца. Чтобы не случилось, запомни – мой дом укроет тебя от непогоды, а очаг согреет и накормит. Когда воссияешь на троне Понта, знай – арменийцы твои друзья и союзники, верные и преданные. В том тебе мое царское слово.
Чувствуя, как к горлу подступил тугой ком, Митридат порывисто обнял Антипатра, а затем одним прыжком вскочил на своего жеребца.
– Ахей! – взревел Неоптолем, хлестнув нагайкой скакуна, и отряд галопом помчал к виднеющемуся вдалеке редколесью, где начиналась дорога к перевалу.
Горы толпились до самого горизонта, словно отара белорунных овец. Небольшой водопад с неумолчным шумом изливался в обширное озеро; берега его были пустынны и усеяны осклизлыми гранитными валунами. Вокруг озера мрачной стеной высились вековые деревья; в кронах пралеса чернели какие-то странные сооружения, напоминающие огромные гнезда. Если подойти поближе, то можно было заметить неуклюжие лестницы, верхними концами упирающиеся в основание сооружений, где виднелись дыры, закрытые звериными шкурами. У подножья деревьев, среди вытоптанной травы и опавших листьев, валялись выбеленные дождями кости животных, ореховая скорлупа и огрызки дикорастущих плодов. На редких прогалинах в беспорядке были разбросаны пятна кострищ, окруженные невысокими стенками из дикого камня. Вокруг царила тишина и безмятежное спокойствие.
Рассвет уже развесил над горами свои алые полотнища, когда в отверстии одного из необычных жилищ показались сначала волосатые ноги, а затем и торс человекообразного существа. Дикарь с обезьяньей ловкостью опустился на землю и, встав на четвереньки, по-звериному принюхался. Его маленькие глазки под сильно скошенным лбом блестели настороженно и зло. Он был полностью обнажен, но на шее у него висело ожерелье из медвежьих клыков, а мускулистые руки сжимали огромную дубину, утыканную острыми осколками кремня. Тело дикого человека сплошь покрывала густая черная шерсть, сквозь которую виднелись беловатые полоски многочисленных шрамов.
Убедившись, что вокруг поселения нет ничего такого, что могло бы представлять опасность, дикарь поднялся на ноги и издал низкий горловой звук, напоминающий рев охотничьего рога. Эхо еще отражало этот призывный клич, а из отверстий гнезд-жилищ уже сыпались на землю сородичи дикаря, проворные и быстрые, несмотря на кажущуюся неуклюжесть и тяжеловесность. Вскоре вокруг него собралось около двух сотен человекообразных существ самого разного возраста и пола, преимущественно обнаженных, за исключением женщин, носивших вокруг бедер повязки из беличьих шкурок.
Первый дикарь, видимо вождь племени, для большей убедительности размахивая свободной рукой, что-то прорычал, и соплеменники быстро разбрелись кто куда. Возле него остались только охотники, такие же могучие и угрюмые дикари с дубинами и кремневыми ножами, болтающимися на сыромятных ремешках рядом с обязательным для взрослых мужчин ожерельем. Несколько стариков и старух разожгли примитивные очаги при помощи кремней и сухого мха, дети разбежались искать хворост, а женщины, прихватив некое подобие корзин, сплетенных из ивовых прутьев, поторопились в ореховую рощу на противоположном берегу озера.
Это были дикие гептакометы, удивительное племя, строящее жилища на деревьях, – последний осколок глубокой древности, сохранившийся каким-то чудом среди трудно проходимых гор на границе Понта. Пастухи и охотники ведали о их существовании и обходили эти места как можно дальше: гептакометы не знали пощады, убить их было очень трудно, а уйти от преследования и вовсе невозможно – дикари передвигались по самым неприступным скалам едва ли не быстрее, нежели по равнине.
Довольный сноровкой сородичей, безропотно выполняющих его приказы, вождь что-то сказал одному из охотников, и тот опрометью вскарабкался к жилищу, самому большому по размерам. Судя по всему, это была кладовая, потому что дикарь спустился на землю с огромным куском копченого мяса. Вождь разрезал мясо на равные части, и гептакометы принялись с жадностью рвать его острыми зубами, похожими на звериные клыки. Глотая голодную слюну, на них с вожделением посматривали убеленные сединами старики, многие из которых были изуродованы болезнями и лесным зверьем – мясо предназначалось только охотникам. Остальные гептакометы могли отведать такой желанной и сытной еды лишь после удачной и богатой на добычу охоты.
Насытившись, вождь молча взмахнул рукой, и гептакометы направились в лесную глубь. Маленький дикарь, наблюдавший за ними из-за толстого древесного ствола, бросился, как дикая кошка, на покинутую одним из охотников кость с остатками мяса и, провожаемый негодующими возгласами стариков, тоже имевших на нее виды, умчал в сторону озера, где было его тайное убежище, – крохотная, но уютная пещера.
Охота в этот день не заладилась – олень, загнанный гептакометами на крутой обрыв, неожиданно мощным прыжком перелетел через бездонную расселину и был таков. Рассвирепевший вождь сорвал зло на виновнике неудачи, вовремя не перегородившему дорогу добыче. Им оказался такой же силач, как и он сам, но помоложе годами, претендующий на место предводителя племени. Без лишних слов вождь нанес соплеменнику удар своей палицей с такой силой, что, казалось, он расплющит молодого дикаря в лепешку. Но тот обладал поистине молниеносной реакцией. Чудом уклонившись от разящего наповал удара, он зарычал как бурый медведь и метнул в предводителя увесистый камень, рассекший ему плечо. При виде хлынувшей крови вождь и вовсе озверел. Через какой-то миг внутри образованного охотниками круга бушевал грохочущий вихрь, изредка выбрасывающий наружу щепу от дубин и осколки кремней. Опираясь на палицы, гептакометы угрюмо и безмолвно следили за поединком, не пытаясь вмешаться в давний спор сородичей.
