Было утро. Я ехал электричкой в Москву. Зазвонил мобильник. Я успел различить незнакомый номер и соединился. Говорили по-французски. С каким-то странным акцентом, но по-французски. Я сумел понять, что говорит друг Элен и что-то по поводу дома. Что он приехал ко мне домой, что ли.
– Вы приехали?! – горестно воскликнул я. – Но я не дома!
– Нет, дорогой, это ты скоро будешь жить у меня дома, когда приедешь в Тюлль!
– Спасибо…
– Это тебе спасибо за твою книгу! До скорого!
Как потом выяснилось, это звонил Пьер Ландри, совершенно, разумеется, «сумашечий» владелец книжного магазина в Тюлле, для которого моя книга стала почему-то – пусть читатель только простит меня и поверит, что это не бахвальство, – самым значительным произведением современной русской литературы. Как-то так легла на душу.
Тогда, в электричке, я ничего этого не знал. Но я решился. Дело было не в том, что где-то во Франции без меня проходила моя литературная жизнь. Меня ждали люди. Не знаю почему. Наверно, так бывает, просто я этого еще не испытывал на себе. Не переживал успеха. В этом смысле вся моя прошедшая писательская жизнь была недоразвитой. Надо было решительно покончить с этим малодушием, выбираться из подполья и смело пробовать новую роль. В конце концов, успех – как показал этот звонок – он принадлежит не мне одному. И правильно будет раздать его, раздарить, разделить со всеми, кто пережил вместе со мною радость рождения желтой бабочки. Между прочим, и с Ольгой, моей женой, которая переживала что угодно – взлеты и черные пропасти моего настроения, острую нервозность моего рабочего состояния и болезнь невыписанности, вечную чересполосицу нашего быта, в котором самой захватывающей игрой была викторина «отдача долгов». Пора было предложить ей что-нибудь поинтереснее. Другого шанса не будет.
И 9 мая мы улетели во Францию.
III. Отражения на песке отлива
Издательство «Verdier», которое выпустило мою книгу, носит трогательное название маленькой птички – лесной канарейки. Она обитает в Провансе, откуда родом хозяин издательства – Жерар Бобиллье. Сообразно своему названию, издательство тоже маленькое, и до меня в коллекции «slovo», которую ведет Элен, вышло всего четырнадцать книг. Моими собратьями по коллекции оказались Варлам Шаламов, Борис Вахтин, Юрий Домбровский, Даниил Хармс и Сигизмунд Кржижановский – «абсолютно сумашечий» гений русской словесности, который дошел до нашей читающей публики лишь в этом году. Но ни одна из выпущенных книг не знала такого успеха, как «Остров…», вернее, «Éloges des voyages insensés…». Поэтому издательство брало на себя все расходы по нашему двухнедельному пребыванию во Франции, исключая три дня, приходящиеся на фестиваль в Сен-Мало.
Туда мы отправлялись сразу по прибытии. В двенадцать Матильда (имя, которым были подписаны некоторые сообщения электронной почты и которое связывало нас с реальностью) должна была встретить нас в аэропорту Шарль де Голль и доставить на вокзал Монпарнас, откуда в три часа уходил специально предназначенный для участников фестиваля «Étonnants Voyageurs» поезд до Сен-Мало. Живая Матильда оказалась миловидной молодой южанкой, которая усадила нас в такси, провезла через весь Париж и, высадив у вокзала, предложила первым делом пообедать с дороги. Сделать это оказалось нелегко, ибо, собирая вещи, я неправильно упаковал чемодан на колесиках, положив сверху книги, из-за чего балансировка чемодана оказалась нарушенной и он постоянно рыскал из стороны в сторону или издевательски подпрыгивал то на одном колесике, то на другом. Тем не менее мы отобедали, Матильда провела нас в вокзал и показала платформу, на которой в два часа был назначен сбор участников фестиваля. Проговорив все инструкции, она живо улыбнулась, так что сразу стало ясно, что ей хочется уйти. Я поблагодарил ее за гостеприимство и сказал, что она, безусловно, свободна. На прощанье Матильда еще раз указала мне на перрон и повторила:
– Ici à deux heures.
– Я понял, – подтвердил я. – Здесь в два часа. Спасибо. Au revoir.
– Au revoir, – отозвалась ее улыбка и в следующий момент растаяла. Мы с Ольгой остались одни. Вокруг туда-сюда ходили незнакомые люди. Перегруженный книгами чемодан со смещенным центром тяжести, придурочно болтающийся на своих крошечных колесиках из стороны в сторону, упакованные в плотный картон фотографии, которые я вез «для выставки» и которые к этому часу обрели уже излишний вес и громоздкие, негабаритные размеры, плюс два тяжелых рюкзака не оставляли нам надежды на беспечную прогулку в окрестностях вокзала. Искать камеру хранения не имело смысла: Франция, как и Россия, борется с международным терроризмом, поэтому все возможные камеры хранения на ее территории давно упразднены. Хотелось пить. Я подошел к автомату, продающему напитки, и убедился, что бутылка пепси стоит здесь 3,5 евро. Я не сторонник экономии за границей, но это было уже слишком.
Оставив жену в зале ожидания, я вышел на улицу. Прямо через бульвар был супермаркет «АТАС». Инвалид в своей коляске, ехавший по проезжей части улицы, остановился вместе с машинами, чтобы дать мне, пешеходу, перейти на зеленый свет. Не знаю, что меня больше потрясло, – то, что он остановился, или то, что не боялся передвигаться по городу в потоке машин. В супермаркете я долго искал бутылку воды. То есть воды было навалом, но вся она была в упаковках. В конце концов я нашел одну отдельную бутылку газировки за пятьдесят евроцентов и вернулся к жене на вокзал. Тупо ждать, время от времени делая глоток воды, было как будто не очень-то весело. Без пятнадцати два я сходил на перрон, чтобы взглянуть, не начал ли уже собираться народ, и – о боже! – увидел стоящий на восьмом пути поезд на Сен-Мало и тянущуюся к нему через весь зал огромную очередь, которая еле двигалась, обтекая стол, за которым каждого человека из этой очереди отмечали в списке, после чего вручали ему целую пачку бумаг.
– Что там? – спросила меня жена.
– Там какая-то невообразимая толпа. Мне кажется, нужно подождать полчаса, и она рассосется.
Тут я ошибся. Когда мы подхватили-таки свои пожитки и пристроились в хвост очереди, она не стала короче, но зато стала намного толще. Появляющиеся на вокзале новички тут же находили знакомых в этой очереди, радостно вскрикивали и мгновенно пристраивались к ним. Я ненавижу этот принцип студенческой столовки, но тут уж делать было нечего. Когда минут через сорок мы подошли к столику, за нами едва ли набралось полтора десятка человек.
– Golovanov! Petrova! – воскликнула девушка, проверявшая паспорта и сверявшая списки. В голосе ее звучало явное облегчение. Кажется, наше появление здесь входило в какой-то более обширный план, в который наше отсутствие внесло бы сбой. Она протянула нам пачку бумаг, необходимых, чтобы сориентироваться в Сен-Мало, и указала рукой на поезд. До отправления оставалось пять минут. Мы пошли вдоль вагонов. Свободных мест уже не осталось. По счастью, проходя мимо предпоследнего вагона, я заметил в тамбуре два незанятых откидных сиденья. Тамбур во французских поездах – это гораздо более человечное место, чем тамбур электрички или поезда дальнего следования. Здесь никто не курит – потому что курение по всей Европе повсеместно запрещено, тамбур есть в некотором смысле просто часть вагона, в которой расположены полки для багажа и туалеты. Не самое, согласен, отличное место для человека, собирающегося проехать триста километров.
– Ничего, – сказал я. – Сядем здесь. Моя вина. Но не стоять же нам все-таки…
Поезд тронулся. Довольно быстро промелькнули предместья Парижа, и началась la campagne, то есть загород, деревня. Тут и там по обе стороны дороги видны были аккуратно возделанные поля, на которых вовсю цвело что-то желтое – видимо, какая-то масличная культура. В промежутках между желтыми полями по зелени пастбищ ходили тучные кровы и крутобокие овцы. Я вспомнил, как года два назад мы с другом проехали на машине чуть не всю Новгородскую область и только в одном месте увидели количество коров, достаточное для того, чтобы назвать его стадом.
Воспоминание пробудило во мне злость. С ней пришлось повозиться, чтобы убрать, как непродуктивное чувство. Французы не виноваты в том, что в новгородской земле больше не пашут поля и не водят коров. В этом виноваты наши государственные умники. И думать об этом во Франции глупо.
Чтобы аккуратно сбросить пары, я развернул брошюру с планом мероприятий фестиваля «Удивительные путешественники». В ней, кстати, подробно был расписан состав участников. И, соответственно, тех, кто составил нам компанию в поезде. Итак, писатели – 200 человек. Пятьдесят кинорежиссеров. Тридцать звезд телеканала SCAM. Плюс критики, журналисты, телевизионщики, представители издательств и весь обслуживающий персонал фестиваля. Плюс неучтенные, но вездесущие тусовщики. В общем, неудивительно, что нам не хватило места в вагоне. Я еще раз перелистнул брошюру. Идейными вдохновителями фестиваля должны были, видимо, стать писатели-битники. Музыкальным символом – Боб Дилан. Брошюра открывалась презентацией новой книги итальянского журналиста Фабрицио Гатти «В шкуре изгоя». Она – о беженцах из Африки. О тех, кто на убитых грузовиках, нагруженных так, что не видно, собственно, машины, ничего, кроме нижней половины зарывающихся в раскаленный песок колес, с подвязанными к основной массе груза коробками, тюками, велосипедами и ритуальными барабанами, сидя на кучах этого груза, как неподвижные птицы, пускаются в путь через Сахару, чтобы через Ливию или Тунис – все равно как – достигнуть порта, где современный контрабандист в пустом трюме переправит их в Европу, в магическую, вожделенную, волшебную Европу… Я поразглядывал фотографии – надо сказать, отличные – и отметил про себя, что никогда не влезал так плотно в чужую шкуру, как итальянский журналист Фабрицио Гатти.
