— Хреновое у вас гостеприимство, — бросил Армон, не меняя позу.
Ромт мигнул. В золотых глазах мелькнуло… удивление.
— Какие гости, такое и гостеприимство, — хмыкнул он, но клыки спрятал и выпрямился. — Ходи- оглядывайся, оборотень.
Дернул хвостами и ушел в заросли травы.
— Отлично, — процедил Армон. Постоял, раздумывая, и пошел следом, решив, что Ромт не станет ждать его, притаившись в кустах. Насколько понял рихиор, Ромт был бойцом, а такие в кустах не ждут и предпочитают честный поединок.
По крайней мере, он на это надеялся.
Глава 21
Полудрема… Кажется, мне снилось что-то приятное. Светлые волосы, разметавшиеся по покрывалу… пухлые губы и дерзкий язычок, скользящий по моему телу все ниже и ниже… Инстинктивно вжался в мягкое и упругое, что было рядом. Подмял под себя, перевернул, не открывая глаз. Сон перемешался с действительностью, сновидение с явью… Под сухими губами теплая кожа… Скула… Шея с торопливо бьющейся жилкой, косточка ключицы…Запах горьких трав… Зрение не нужно, на ощупь лучше, выпуклее, ощутимее… Горячее. Еще ниже и язык описывает круг вокруг напряженного соска, втягивает его в рот. Ладони сжимают женскую грудь… Пах горит огнем, мне почти больно от желания разрядиться. И гортанный низкий стон Одри вызывает новую волну возбуждения, она накрывает меня с головой, прошибает разрядом позвоночник и выжигает мозг. На хрена мне мозг? Я хочу лишь чувствовать, лишь трогать, лишь входить в это тело, что выгибается подо мной. Напряженные до дрожи органы чувств ловят ее дыхание, ее звуки, ее движения и вкус. Хочется растянуть это до бесконечности. Хочется оказаться в ней немедленно. Мои штаны спущены, и я упираюсь членом в мягкий впалый живот, и даже от этого нажатия губы раздирает хрип, который я загоняю внутрь, не позволяя ему сорваться…
Еще один ее стон, и реальность окончательно вытесняет дрему, я открываю глаза.
В сером свете зарождающегося утра ее глаза тоже серые, лишь розовая каемка вокруг радужки ярче, чем обычно. Взгляд затуманенный, зрачки расширены, губы приоткрыты, голова откинута, открывая шею для поцелуев. Или клыков. Я ловлю все эти столь очевидные сигналы женского возбуждения, и они распаляют еще сильнее, посылая вдоль хребта новые разряды дикого, почти неконтролируемого желания. Я понятия не имею, когда успел стащить верх ее платья, не помню, как задрал подол и избавился от своих штанов. Инстинкты сильнее разума. И тело в полусне просто сделало то, что запрещало сознание…
Дернулся, то ли пытаясь облегчить давление, то ли прижаться теснее к женскому телу. Дыхание срывалось, словно я уже двигался в ней, сердце качало кровь рваными толчками, перед глазами — туман. И хочется захрипеть. Или зарычать зверем.
И необходимо двигаться… Не просто хочется — это какая-то жизненная непременность, потребность, почти звериный инстинкт, желание оплодотворить свою самку.
Одри моргнула, и ее взгляд стал более осмысленным.
— Лекс… что ты…делаешь! Боги…
Злость накатила одновременно с потребностью прижать ее к камню и заставить.
— Мой член трется о твои влажные губы, тебе пояснить, что я делаю? — слова прозвучали грубо, голос оказался хриплым, словно с перепоя. Но проклятье, она испугалась, и это просто взбесило. Понимание, что сейчас все закончится.
Одри вновь дернулась и попыталась прикрыться. Я посмотрел на синюю жилку на ее шее. Ну раз так…
— Нет! Не кусай меня! — она вцепилась мне в плечи. — Пожалуйста… не надо!
— Не надо?
Демоны, Бездна, гниль, смрадная задница!
Хочу ее. Паскудство, но хочу до одурения. Не могу… сдержаться.
— Мне это нужно… — глотка пересохла, и слова царапали небо, застревая внутри. — Мне нужно.
Вот гадство, я почти готов попросить. Или заставить.
— Не надо…
Слова прозвучали жалобно, и я закрыл глаза, пытаясь хоть как-то отрешиться от вида ее — полуголой, растрепанной, желанной. Подо мной. Руки затекли, удерживая мой вес, мышцы дрожали. Я весь дрожал, не понимая, как сдержать это вожделение, изо всех сил загоняя его внутрь. Но проклятье, как сдержаться, когда она так близко? И она готова. Я чувствую это. Она влажная, сладкая, тесная. Я помню… Помню удовольствие. Хочу снова. А она… просто боится… Надо лишь вогнать клыки ей в шею, а член в ее нежные складочки. И все. И плевать… На все… плевать.
Откатился так резко, что ударился боком о торчащий камень, и боль слегка отрезвила. Я ощущал себя пьяным, больным, злым и неудовлетворенным, я ненавидел ее и себя за эту беспомощность, за то, что против воли тянуло к ней. И за то, что я не мог себе позволить.
Разум знал, что, поддавшись соблазну, я сделаю лишь хуже, я не понимаю природу нашей связи, а значит, не стоит ее упрочнять. Но чувства, инстинкты, эмоции — все вопило от желания быть с ней и в ней, тело корчилось от дикого, злого, мучительного вожделения.
Штаны болтались где-то внизу, у сапог, и я натянул их рывком, вышел из нашего укрытия.
Голое тело на холоде слегка остыло, но, к сожалению, не так, как мне хотелось бы. Прижался лбом к ледяному камню, сжал зубы. Что надо делать, чтобы спустить напряжение, я знал. Но не хотел. Словно это была жалкая подделка взамен чего-то настоящего. А я, кажется, впервые в жизни хотел настоящего, не желая удовлетворяться подделкой…
И это тоже бесило.
Вернулся через полчаса, когда остыл достаточно. Во всех смысла. Одри сидела на прежнем месте, только оделась и замоталась в плащ. Вскинула на меня встревоженные глаза, заметалась взглядом по голому телу. Я скрипнул зубами, понимая, что лишь от одного ее взгляда мой орган вновь реагирует. Со злостью поднял и натянул рубашку, дернул завязки. Ненавижу пуговицы. Привычно закатал рукава, чтобы иметь возможность соединить запястья. Кожей ощущая взгляд Одри.
— Лекс, послушай…
— Не хочу. — Злость снова обожгла нутро. — Не хочу ничего слушать. Ты права, Одри. Нам действительно не стоит трахаться. — Посмотрел ей в глаза, ловя в них обиду. Растянул губы в усмешке. — Я просто слегка… изголодался по женскому обществу. Я инкуб, мне это необходимо. А с утра стоИт даже на деревяшку. Так что… я слегка забылся. — Склонил голову в шутовском поклоне. — Не принимай на свой счет. Все нормально. И нам пора двигаться, надеюсь, найдем что-нибудь на завтрак по дороге.
