молиться за врагов, если ударят по левой щеке, подставить правую, – и вдруг христиане, нёсшие святой образ, «слава Богу», никого не избили, никого не ограбили. А вот в Белостоке прошло «неблагополучно»: «церковная процессия» окончилась грабежом, зверством, рекою крови!
Говорят, евреи бросили бомбу. Это ложь. Но пусть это будет правда. Пусть оскорбили религиозное чувство.
Ужели же Христос меньше имел право наказать оскорбляющих и распинающих Его? А Он молился за них. Кто же эти добрые палачи: святые? апостолы? пророки? Может ли оскорблённое религиозное чувство искать себе удовлетворение в чужих магазинах, грабежах, убийстве?!
Нет, эта церковная процессия, нёсшая лик Спасителя, в душе своей несла лик сатаны!
Да вы попробуйте хоть раз в своей жизни заменить холодные, безучастные слова «старик-еврей», «еврейский мальчик», «еврейская девушка» – словами «мой отец», «мой сын», «моя дочь».
Мои – и убиты, разорваны, обесчещены! Это дочь мою, милую, родную мне, разрезали на куски и с наглым смехом бросили в толпу. Это моего сына, которого я с грудных лет и любил, и ласкал, у постели которого не спал долгие ночи, разодрали на части, и голову его на штыке носили по городу на потеху пьяным хулиганам!
Переживите это! Переживите убийство евреев как убийство родных вам, и вы поймёте, что после белостокского погрома по-прежнему жить нельзя.
Великий грех – в искупление своё требует великого подвига. Христиане, забывшие Христа, – вот кто виновники белостокского погрома. Смойте же позорное пятно с своей совести – достойным покаянием кайтесь всенародно в церквях, на собраниях, идите на проповедь, убеждайте, умоляйте друг друга прекратить ужас погромов.
Со святыми упокой!457
Лейтенант Шмидт, Каляев, убивший великого князя, Балмашёв, убивший Сипягина, неизвестный человек в морской форме, покушавшийся на жизнь Дубасова458, и десятки тысяч других, казнённых русским правительством, – кто все эти люди?
Разбойники или святые?
Христиане привыкли от черносотенных пастырей и продажных газет слышать на этот вопрос резкий и определённый ответ: революционеры, бунтовщики, забастовщики – это кровопийцы, безбожники и злодеи459.
Наша Церковь проклинает их за то, что они убийцы.
Но когда губернаторы, солдаты, полиция сжигают селения, засекают до смерти, расстреливают без суда – Церковь молчит.
Когда революционеры убивают министра – о душе убитого молятся во всех храмах.
Когда правительство убивает революционера – оно запрещает служить панихиды. Правительству мало казнить – оно боится, что Бог услышит молитвы и простит убийцу. Оно принимает административные меры, чтобы грешник попал в ад!..
Правительство и продажная часть духовенства говорит вам: Каляев, Балмашёв, Спиридонова и др. – злодеи.
Мы говорим – святые.
Бог сказал «не убий» – и мы веруем, что всякое убийство грех. Но грешат и святые, и за великие подвиги им прощаются грехи их460. Простятся ли так же грехи этим убийцам?
Мы глубоко убеждены, что да, простятся461.
И Каляев, и Балмашёв, и Спиридонова, и десятки других, им подобных, убившие должностных лиц, сами идут на верную смерть.
Многие ли среди христиан, проклинающих этих людей, готовы отдать свою жизнь за счастье своего народа? Пусть убийца заблуждался462, пусть нельзя убийцам достигнуть счастья, но ведь тот, кто бросил бомбу, убеждён, что, убив злодея-губернатора, он спасает народ. Он убивает не для своей выгоды; он знает, что его повесят. Он отдаёт свою жизнь – лишь бы легче жить народу.
Какие же они злодеи! Разве злодей может так любить свой народ, чтобы за счастье этого народа отдать свою жизнь?
Подумайте, какая пламенная, безграничная любовь к людям должна быть у того, кто отдаёт себя на расстрел, спокойно входит на виселицу – за лучшую долю других.
Казните меня – мне ничего не нужно, лишь бы счастливы были остающиеся.
Кто из христиан скажет так?
Это мученики – и грех им простится за ту великую, святую любовь, которая толкала их на преступление.
Они грешны; но в тысячу, в миллион раз грешнее те, кто не убивал и равнодушно из окон своих тёплых квартир смотрел, как солдаты расстреливали на улице безоружный народ.
Они грешны; но они бесконечно ближе к Богу, чем те, кто осуждает их.
Они бросали бомбы – потому что не могли перенести мучений своих братьев. Они убивали – из любви к народу. А те никого не убивали, потому что никого, кроме себя, не любили.
Так ужели же Ты, Господи, оттолкнёшь от себя тех, кто приносил Тебе в жертву жизнь свою, за смерть прося счастья своему народу? Ужели Ты оттолкнёшь и не простишь их грехов? Разве не раба Твоя эта чистая русская девушка с глазами светлыми и добрыми, как у ребёнка, которую терзали и мучили, как святую первых веков, звери, называющие себя православными? Ужели Каляев не Твой? Ведь он светился весь той пламенной любовью, которую Ты искал в своих учениках.
Ужели Ты не примешь к Себе всех этих чистых, прекрасных, Божией красотой сиявших юношей и девушек, которые за братьев своих шли на эшафот.
Они были чисты сердцем. Они жаждали правды463. Они плакали вместе с кровавыми слезами народа. Их убивали и мучили. Верим мы, что они Бога узрят, насытятся, утешатся464. И что Ты примешь их, не знавших Тебя, а потому согрешивших – но душой и жизнью служивших Тебе465. Да, мы верим, что Ты примешь их и успокоишь великим вечным покоем, со святыми Твоими466.
Как император был отлучён от причастия
Это было очень давно, много веков назад. Святой Амвросий Медиоланский отлучил от причастия императора Феодосия467.
Вот как это случилось.
В городе Фессалоники готовились к народному празднику. Любимым удовольствием фессалоникийцев был цирк, где особенно увлекались конскими бегами. Случилось так, что лучший наездник, любимец народа, за какой-то проступок как раз незадолго до начала празднеств был посажен правителем в тюрьму.
Народ потребовал освобождения, а когда власти отказались выдать его, начались беспорядки, во время которых были перебиты почти все власти города.
Император Феодосий, человек вспыльчивый и взбалмошный, развращённый властью и правом делать всё, что вздумается, не давая никому отчёта, готов был казнить чуть не всех жителей города.
В это время св. Амвросий был в Милане.
Он с несколькими другими епископами поспешил написать императору письмо, чтобы предотвратить жестокую расправу. Император сначала обещал действовать снисходительно. Но обещания не исполнил. Царедворцы, высшие сановники, которые окружали его трон, наклеветали на народ, изобразили этот мятеж как дело революционное, чрезвычайно опасное и, чтобы крамола не развивалась, науськивали царя подвергнуть виновных жесточайшему наказанию.
Царь
