Когда Томас сообщил, что Гидеон после похорон вернулся в заповедник, я не думала, что он вернулся из-за меня. Если честно, я не знала, чего ожидать. Мы целый год хранили тайну, целый год блаженствали. Случившееся с Грейс стало нашим наказанием, нашей расплатой.
С Грейс ничего не случилось. Она сама приняла решение.
Мне не хотелось думать об этом, поэтому я с головой ушла в уборку сарая, надраивая пол, пока он не засверкал. Делала новые металлические игрушки для азиатских слоних. Подрезала кустарники, которые в северной стороне африканского вольера переросли забор. Раньше это была работа Гидеона, хотя и я умело обращалась с садовыми ножницами. Я постоянно искала себе занятие, чтобы не иметь возможности думать о чем-то еще, кроме поставленного передо мною задания.
Гидеона я встретила только на следующее утро, когда он привез на вездеходе сено в тот же сарай, где я делала лечебные яблочки, чтобы накормить слонов. Я уронила нож, бросилась к двери и уже подняла руку, чтобы помахать ему, но в последнюю минуту спряталась в тени.
И правда, что я ему скажу?
Несколько минут я наблюдала, как Гидеон выгружал сено, – мышцы его напрягались, когда он складывал тюки в пирамиду. Наконец-то собравшись с мужеством, я вышла на солнечный свет.
Он замер и уронил тюк, который как раз поднял.
– Сира опять хромает, – сказала я. – Когда будет время, посмотришь?
Он кивнул, старательно отводя глаза.
– Что еще надо сделать?
– В кабинете сломался кондиционер. Но это потом. – Я скрестила руки на груди. – Прими мои соболезнования.
Гидеон пнул тюк, и между нами взметнулось облачко пыли. Он впервые с тех пор, как я подошла, поднял на меня глаза. Они были такие красные и опухшие, что, казалось, внутри лопнули сосуды. Я решила, что его мучает стыд.
Я потянулась к Гидеону, но он уклонился, мои пальцы лишь коснулись его. Потом он повернулся ко мне спиной и подхватил второй тюк сена.
Я, жмурясь от солнца, вернулась в сарай. К моему изумлению на том месте, где минуту назад была я, уже стояла Невви и ложкой накладывала в подготовленные мною яблоки арахисовое масло.
Ни я, ни Томас не ожидали, что Невви так быстро вернется. В конце концов, она только что потеряла ребенка.
– Невви… ты… вернулась?
Она продолжала работать, не глядя на меня.
– А где мне еще быть?
А через несколько дней я потеряла свою дочь.
Мы сидели в домике, Дженна плакала, потому что не хотела спать. В последнее время она стала бояться засыпать. Сон Дженна стала называть «Время уходить». Она была уверена, что если закроет глаза, а потом откроет, то меня рядом не окажется. И что бы я ни говорила, как ни убеждала ее в обратном, она рыдала и старалась справиться с усталостью, пока сон не одолевал ее.
Я пыталась петь ей, баюкать. Складывала из долларовых банкнот слоников, которые обычно отвлекали малышку, и она переставала плакать. Наконец Дженна засыпала в позе, ставшей в эти дни для нее привычной – когда я прижималась к ней всем телом, словно раковина улитки, такой импровизированный защитный домик. Я только-только встала, когда в дверь постучал Гидеон. Ему нужно было помочь поставить забор из проволоки под напряжением, чтобы иметь возможность пройтись грейдером по участкам африканского загона. Слонихи любили рыть землю в поисках свежей воды, и эти ямы были опасны как для самих слонов, так и для нас и нашего транспорта: можно было упасть туда, удариться головой или сломать ось у автомобиля.
Поставить такой забор в загоне с африканскими слонами можно только вдвоем – один будет натягивать проволоку, второй отгонять животных от вездехода. Мне не хотелось идти с Гидеоном по двум причинам. Во-первых, я не хотела, чтобы Дженна проснулась и сбылся самый ужасный ее страх – что я на самом деле ушла. Кроме того, я не знала, каковы сейчас наши с Гидеоном отношения.
– Томаса попроси, – предложила я.
– Он уехал в город, – ответил Гидеон. – А Невви моет Сире хобот.
Я посмотрела на дочь, крепко спящую на диване. Я могла бы разбудить малышку и взять с собой, но ее так долго пришлось убаюкивать… Да и Томас, если узнает, будет, как всегда, в бешенстве. Проще уделить Гидеону двадцать минут и вернуться до того, как Дженна проснется.
Я выбрала последнее. Работа заняла всего пятнадцать минут – так быстро и слаженно мы работали в тандеме. От нашей синхронности щемило сердце; мне так много хотелось ему сказать.
– Гидеон, – сказала я, когда мы закончили работу, – что мне сделать?
Он отвел глаза.
– Ты скучаешь по ней?
– Да, – прошептала я. – Конечно, скучаю.
Лицо его посуровело, ноздри затрепетали, подбородок словно окаменел.
– Именно поэтому мы больше не можем встречаться, – пробормотал Гидеон.
Я не могла дышать.
– Потому что я сожалею о том, что Грейс умерла?
Он покачал головой.
– Нет, потому что я не сожалею.
Рот его искривился, раздался всхлип, и Гидеон упал на колени. Зарылся лицом в мой живот.
Я поцеловала его в макушку, обняла, прижалась крепко-крепко, чтобы он не сломался.
Через десять минут я уже неслась на вездеходе домой, где увидела широко распахнутую входную дверь. Может быть, в спешке я забыла ее закрыть? Вот о чем я подумала, когда вошла в дом и поняла, что Дженна пропала.
– Томас! – завопила я, выбегая на улицу. – Томас!
Она должна быть с ним, она должна быть с ним… Так я молилась. Думала о том мгновении, когда малышка проснулась и обнаружила, что меня нет. Она заплакала? Испугалась? Пошла меня искать?
Я была уверена, что научила ее правилам безопасности; что она способна усвоить урок, что Томас ошибается, – ей ничего не грозит. Но сейчас я смотрела на вольеры, на дыры в заграждениях, через которые так ловко пробираются малыши. Дженне было почти три. Она знала, как себя вести. А если она вышла на улицу и перелезла через забор?
Я связалась по рации с Гидеоном, который, услышав ужас в моем голосе, тут же примчался.
– Проверь сараи! – взмолилась я. – Вольеры…
Я знала, что наши слонихи работали с людьми в зоопарках и цирках, но это не означает, что они не бросятся на того, кто посягнет на их вотчину. Еще я знала, что слоны предпочитают более низкие, мужские голоса, – я всегда старалась, чтобы мой голос звучал сипло, когда я обращалась к слонихам. Зачастую, когда человек нервничает, его голос становится пронзительным, и слоны ассоциируют высокие, женские голоса с тревогой. И детский голос тоже попадает под эту категорию.
Я знала историю человека, жившего в заповеднике на холме, который пошел прореживать кустарники и взял с собой двух маленьких дочерей. Внезапно их окружили дикие слоны. Он велел девочкам лечь и свернуться калачиком, чтобы быть как можно незаметнее. «Что бы ни происходило, – велел он, – голов не поднимайте». Две крупные самки подошли ближе, понюхали детей и протиснулись между ними, но ни у одной из девочек и волос с головы ни упал.
Меня рядом не оказалось, чтобы приказать Дженне превратиться в крошечный комочек. К тому же она не боялась слонов, потому что видела, как я общаюсь с ними.
Я проехала на вездеходе через ближайший вольер с африканскими слонами, поскольку полагала, что слишком далеко Дженна уйти не могла. Я промчалась мимо сарая, пруда и возвышенности, где прохладным утром иногда лежали слоны, остановилась на вершине самого высокого хребта, достала бинокль и попыталась разглядеть хотя бы какое-то движение.
Двадцать минут я со слезами на глазах объезжала окрестности, не представляя, как объясню Томасу, что наша дочь пропала, а потом по радио прохрипел голос Гидеона:
– Я ее нашел.
Он велел идти мне к домику, где я увидела сидящую на коленях у Невви дочь, которая сосала леденец, – ладони у нее были липкими, а губы вишневыми.
– Мама! – обрадовалась Дженна, показывая мне леденец. – Мороженое.
Но я не смотрела на нее. Я не сводила взгляда с Невви, которой было наплевать на то, что я буквально дрожу от злости. Она положила руку на голову моей дочери, словно благословляя.
– Кто-то проснулся и расплакался, – сказала она, – и отправился тебя искать.
Она не обвиняла, она объясняла. Я была виновата во всем, я оставила ребенка одного.
Внезапно я поняла, что не буду орать, не буду упрекать Невви за то, что она забрала девочку, не спросив прежде моего разрешения.
Дженне нужна была мать, а меня рядом не оказалось. Невви нужно было дитя, чтобы она могла оставаться матерью.
В тот момент казалось, что само небо благословило этот союз.
Самое странное поведение у слонов я наблюдала в Тули-Блок на берегах высохшего русла во время продолжительной засухи в том месте, где проходило множество различных животных. За ночь до этого там заметили львов, утром на склоне появился леопард. Но хищники ушли, и слониха по кличке Мареа родила детеныша.
Это были обычные роды – стадо встало в круг задом к слонихе, а когда слоненок появился, все в экстазе затрубили. Мареа удалось, придерживая, поставить новорожденного на ноги. Она вываляла его в грязи и представила стаду – каждая слониха касалась детеныша, приветствуя его.
