Приехал Ельцин. Суровый и злой. Вместе со свитой пошел в зал, где сидит коллегия. Никогда я еще ни видел такого количества охранников на этажах МО и ГШ.
Заседание идет уже минут тридцать. Официанты понесли чай. У официантов хороший слух и отличная сообразительность… Решается вопрос о штурме Белого дома. Кобец с Коржаковым позвали в зал гражданского спеца по штурмам…
Ельцин в своих записках позже напишет, что спец представился «капитаном первого ранга Захаровым». Он учил наших полководцев, как надо брать Белый дом. В наших боевых уставах нет таких операций. О деталях — в «Записках президента». Там немало правды. Например, о том, как Ельцин выламывал руки высшему генералитету в ночь с 3 на 4 октября, он в основном рассказал объективно (мне довелось на сей счет беседовать со многими членами той коллегии). Правда, было и несколько принципиальных замечаний: допущены некоторые важные умолчания о том, как именно готовился его указ о штурме Белого дома и план боевого применения войск против строптивых парламентариев.
…Спустя некоторое время после октябрьских событий 1993 года по Минобороны пошла гулять сенсационная новость: коллегии Минобороны, на которой присутствовали Ельцин и Черномырдин, вообще… не было. А было лишь обыкновенное совещание узкого круга военачальников — тех, кому больше всего доверял Грачев.
Весьма возможно, что то была специально запущенная «утка», цель которой понятна — кому-то очень хотелось таким способом акцентировать внимание на нелегитимности принятого решения по применению оружия против парламента.
Если принять эту версию, то действительно, она принципиально важна прежде всего с чисто правовой точки зрения. Ибо если было всего лишь «узкое совещание», то согласие министра обороны на применение танков против БД и открытие огня, даже если оно и было санкционировано Ельциным, является противоправным. Ибо оно не опиралось на коллективное мнение и согласие большинства или всех членов коллегии. Более того, это решение по существующим правилам должно было в обязательном порядке оформляться письменно: все члены коллегии должны были расписаться на тексте принятого решения. Но, оказывается, решение даже не было оформлено в письменном виде.
Но все-таки — коллегия или всего лишь совещание?
Ельцин в «Записках президента» (запись за 4 октября 1993 года, 2 часа 30 минут) не обращает внимания на эту тонкость. На одной странице Ельцин говорит, что, когда он в здании МО поднялся наверх, — «там уже шло заседание коллегии» (выделено мной. — В.Б.). И здесь же заседание коллегии называет уже по-другому: «…наступил моральный перелом у всех участников совещания».
* * *
…Ельцин пробыл часа полтора. Уехал опять к себе в Кремль. Грачев начал готовить план штурма Белого дома и, по свидетельству некоторых офицеров Главного оперативного управления ГШ, к 5 утра подписал его. Этой же ночью мне довелось видеть зама Грачева генерала Кондратьева. Ему поручено оборудовать командный пункте гостинице «Украина» — через речку напротив Белого дома. Оттуда он будет руководить войсками.
Стало известно, что Кондратьев собрал офицеров своего аппарата и сказал: «Я не могу вам приказывать идти со мной. Кто не хочет — пусть скажет прямо». Большинство пошло. Не пошел только один офицер…
Я видел Кондратьева. Ни он, ни его люди не испытывали восторга от полученной задачи.
Утром я услышал со стороны Краснопресненской набережной короткие автоматные очереди. Началось. Вышел на улицу купить сигарет. На Знаменке заглохла машина. Солдат и полковник МВД возились у двигателя. Подошел к ним и спросил, что «там» происходит. Полковник ответил:
— Ваши депутатов берут.
Я — в ответ:
— А ваши где?
Полковник оторвался от двигателя и пошутил:
— А наши ваших брать будут.
Я юмора не понял. К тому же в Генштабе офицеры почти всю ночь говорили о том, что эмвэдэшники нашими руками хотят жар загребать, а сами в кусты прячутся. Потому я решил на эту тему с полковником выяснить отношения:
— Слушай, что-то нехорошо у нас с вами получается…
Он опять вроде бы как в шутку:
— Там, где наш Ерин не может, — у вашего Паши всегда хорошо получается. Паша БД возьмет.
Тут уж я не выдержал и совсем завелся:
— Непорядочно как-то выходит. Наше дело с врагом воевать, а ваше дело в этом говне возиться. Что, нет силенок «комод» взять?
— Да ты потише со словами!
— А что — неправда?
— Ты может еще Ельцину совет дашь, как поступать?
— А что Ельцин? Вы в штаны наложили, а нам разгребать.
— Ты мне телефончик свой дай и фамилию заодно. Чтоб Степашин тебя долго не искал.
— Ну и мудак же ты!
— Проваливай по-хорошему!
Рядом проходил генерал из штаба тыла. Полковник окликнул его:
— Товарищ генерал, вот этот пьяный подонок ведет разложение. У него, наверное, и партбилет в кармане.
Генерал лишь улыбнулся.
— Пить надо меньше, товарищи офицеры!
— Я с тобой еще встречусь, — зло сказал я эмвэдэшнику на прощание.
— Моли Бога, чтобы не в тюремной камере…
Душевненько поговорили…
Позже мне в руки-попадет документ, читая который я испытывал чувство стыда и вины одновременно. Речь идет о том, как мы расстреливали своих соотечественников…
Вот он:
«…Из оперативной сводки Министерства обороны РФ за 3–4 октября 1993 года:
«…09.00. Пришли танки, расставлены по позициям.
09.30. Старший (генерал-полковник Г. Кондратьев. — В. Б.) доложил начальнику Генерального штаба о готовности танков.
10.00. Применили танки, стрельба велась по верхним этажам, ниже 4 этажа не стреляли.
10.30. Командир 119 пдп (парашютно-десантного полка. — В. Б.) передал: Руцкой запросил переговоры с президентом (Ельциным), доложили министру обороны и начальнику Генерального штаба. Президент от переговоров отказался — «Только полная капитуляция».
10.45. Старший приказал прекратить стрельбу.
11.00. Министр обороны при переговорах со старшим сделал упрек, почему прекратили стрельбу. Ответ: «Много зевак, большое количество женщин и детей у Б. Д. Проосят их выпустить…»
И только в 17.00 появилась запись о том, что «дана команда прекратить стрельбу»…
А в памяти все еще сидели разумные слова генерала Кондратьева, сказанные накануне расстрела парламента:
— Мы находимся в Москве. Вокруг жилые дома. Ни в коем случае не применять оружие… И в Белом доме тоже наши русские люди сидят…
Кондратьев говорил так, как думал, наверное, почти каждый у нас на Арбате.
Чуть позже даже один из самых преданных солдат режима — комдив Таманской дивизии генерал-майор Валерий Евневич — и тот выдавит из себя:
