Дикая магия, конечно, поработала и здесь. Это полуобрушившееся святилище могло быть рабочим покоем магов, и, вероятно, они и сами во время урагана работали там!
А потом…
Знакомое ястребиное лицо вдруг сверкнуло меж ним и тем, что он пытался так ясно разглядеть, и Фирдуна немедленно вышибли с мысленной тропы. Он успел узнать тварь из Пустыни. Почувствовала ли она, в свою очередь, именно его? Ещё раз юношеское безрассудство могло бы погубить его…
Быстро завихрился его мысленный узор от одной точки защиты до другой. Все хорошо держалось. Больше не надо приключений на свою голову; он должен держаться долга, который его обязали исполнить здесь и сейчас.
В обширном покое Нивор выпрямился в кресле. Руки его лежали на столе, а меж ними пребывал перстень. Ободок выковали из серебра, потемневшего от времени, а большой камень, сильно выдававшийся над ободком, был тускл, клубился серым и темнел так же, как и металл, окружавший его.
Пальцы Эйдрит перебирали струны арфы, опиравшейся на её колени. Звучала не песнь со словами, скорее, казалось, музыка просто отвлекала её внимание от прочих, находившихся в этом помещении.
Звук голоса, как и звук арфы, умолк, когда Керован заговорил:
— Тревога.
— Да, люди из владений Мантий озабочены своей собственностью, — ответил Нивор, перекатывая перстень с одного пальца правой руки на другой, пока наконец он не упокоился на указательном пальце, почти полностью скрыв сустав. — Но они слишком хорошо помнят Дорогу Скорби и не желают больше такого странствия. Их помощь невелика, но они будут соблюдать порядок в собственной стране, а когда им сообщат из Лормта, что все защиты действуют, воспользуются ими. Не осуждай их, Керован. Вспомни ночь, когда ты расположился лагерем на этой дороге, вспомни то, что услышал и почувствовал!
Да, Керован слишком хорошо помнил эту ночь на дороге, когда бросил вызов Рейлу, притворившемуся его единственным другом, и вдруг почувствовал великое бремя отчаяния, которого не мог понять раньше.
Джойсана показала на перстень и спросила:
— Каково назначение этой вещи?
Нивор простёр вперёд руку и посмотрел на кольцо, а потом с удовлетворением в голосе ответил:
— Проводник. Он предупреждает о присутствии врат, а также о том, действующие они или нет. Он поведёт нас туда, куда велит идти долг. Он ещё и оружие. Нет, — и маг быстро окинул взглядом присутствующих, — Гнездо, конечно, надо защищать. Нравится нам или нет, но земли Мантий тоже наш долг. Здесь истинное сердце нашей силы и оно не должно быть брошено на произвол судьбы, когда мы отправимся в путь. В поход пойдут самые бесстрашные. Но в Пустыню и дальше, на запад, мы идём не с армией; мы посылаем только тех, кто обладает некоторыми дарами, каждый из которых подходит к другому как символ к символу в заклинании! Из Гнезда — Фирдун!
Тот, которого только что назвали, как раз вошёл в зал, привлечённый музыкой, и теперь остановился, пристально глядя на мага. Может быть, он самое слабое звено здесь?
Глаза Нивора сверкнули, и он направил палец с перстнем прямо на юношу. Как только он это сделал, камень вспыхнул лиловой молнией и угас едва ли не так же мгновенно, как и загорелся.
— Так Голоса решают, кто будет нашим проводником. Твой дар ещё проявится, и он нужен будет и в походе, а не только на здешней службе! Ещё, — отодвинув кресло, Нивор встал, — в поход отправятся двое спутников. Сильвия уже увидела их сквозь нашу защиту.
Они услышали стук копыт, доносившийся из окна, выходившего на внутренний двор замка. Фирдун первым устремился к двери, через которую только что вошёл, остальные последовали за ним.
Сильвия устроилась рядом с источником и играла пальцами в воде, её кроткая улыбка несла мир уже самим своим появлением. Рядом стояли два странника.
Мужчина едва вышел из возраста юности, так же, как и девушка, чьи тёмные волосы венчал обруч с серебряной луной. У мужчины были жёлто-коричневые волосы, он носил доспехи, которые являлись мечтой величайших людей этого мира: кольчужную рубаху и шлем кванской стали. Его единственным оружием оказался меч, свисающий с пояса из жёлтого меха того же цвета, что и его волосы, затянутый тяжёлым камнем в форме головы рычащего парда.
Девушка в лунной диадеме облачилась в одежду для верховой езды тёмно-зелёного цвета, и этот цвет, казалось, менял оттенки с каждым её движением. Вторая серебряная луна покоилась на её груди. На коленях, когда она сидела в седле, девушка хранила короткий жезл, едва ли длиннее волшебной палочки, вокруг большей части которого вились гирлянды лунных цветов, вот-вот готовых расцвести и распространявших своё благоухание среди царящего всюду дневного света.
Кони приехавших отличались от тех, которых Фирдун когда-либо видел — чуть выше и мощнее кайогских ухоженных жеребцов, оба серые в яблоках различного оттенка. Глаза одного, когда он повернул голову, чтобы посмотреть на них, горели ярко-зелёным цветом, затмевавшим, казалось, и сами зрачки.
— Ивик! — радостно приветствовал Нивора мужчина. — Как видишь, мы хорошие и послушные дети!
Маг рассмеялся:
— Я ещё поверю в это относительно Эйлин, но относительно тебя, Кетан, это ещё большой вопрос! Дай же мне посмотреть на тебя! — и маг обернулся к людям из Гнезда и объяснил: — Это наши новые спутники: Эйлин, Лунная Дева и Целительница, и её приёмный брат Кетан, оборотень и воин.
Оборотень! Фирдун вздрогнул. Все знали об оборотнях из Серой Башни, сражавшихся против Тьмы, но он всегда представлял их себе только в зверином обличье. Этот Кетан не походил на другого человека, кроме как цветом волос и пояса, от которых Фирдун не мог оторвать взгляда.
— Наши скакуны, — Кетан говорил так, будто все ещё раскачивался в седле, — не пасутся с другими конями. Они не хотят быть причиной смуты, и лучше бы их разместить отдельно.
Несмотря на их особенности, о которых Нивор (кого приехавшие называли Ивиком) поведал им, люди Гнезда с удивлением поняли, что новые соратники ничем не отличались от других путешественников, которых вот уже много лет привечали в замке. Они не походили на кайогов, но Кетан, по крайней мере, мог быть принят за сына одного из князей Мантий.
О Джойсане, Эйдрит, Элис и Гиане Эйлин узнала все за то мгновение, когда они приветствовали её. В самой же Эйлин было что-то от госпожи Сильвии — чувство мира и покоя от одного только её присутствия.
Тревор тотчас направился к серым скакунам, нависавшим над ним точно горы, и протянул к ним руки. Оба наклонили морды, обнюхивая его пальцы.
Кетан встал позади ребёнка и объяснил:
— Это Труссант, а это — Морна. Они скакуны оборотней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
