— За ним и приехал, в том числе.
— Вот и замечательно. Лично проконтролируешь маскировку при отправлении. И об остальном позаботишься. Если надо, держи их за сто-двести километров от линии фронта, а подведёшь только по сигналу. Хотя что-то я маханул с двумястами километров. Хватит пятьдесят-семьдесят. Чтобы ты за пару часов успел их подвести.
— Саша, организуй чайку, — выглядваю за дверь.
— А теперь, раз ты здесь, давай накидаем план действий, которые ты начнёшь по сигналу «Тайфун», — замечаю за собой новую страстишку: слабость к звучным названиям. — Сигнал получишь по радио в зашифрованном, естественно, виде.
— Я всё-таки не пойму, Дмитрий Григорич, — Фролов обхватывает обеими руками алюминиевую кружку с парящим чаем. — Атаковать укреплённые рубежи, мы непременно кровью умоемся.
— Не умоетесь, — после очередного глотка решаю, если не приоткрыть карты, то хотя бы придать уверенности. — Сейчас тяжёлые бомбардировщики отрабатывают точность бомбометания. Требование простое, чтобы из четырёх-пяти бомб хотя бы одна попадала в круг диаметром пятнадцать метров. После того, как авиаполк пешек обработает сотыми фабами передний край финнов, да после удара «катюшами», никаких укреплённых рубежей у финнов не останется. Твоей задачей, с которой ты можешь и не справится, будет догнать их. Улепётывать они будут шустро.
Далее приступаем к прорисовке подробного плана. Занимаемся этим до вечера, перед уходом Фролова я его утверждаю в штатном порядке.
9 января, пятница, время 09:25
Хельсинки, президентский дворец.
— Вы уверены, что русские ударят именно здесь? — Ристо Рюти сквозь очки смотрит на точку карты, в которую упёрся палец Маннергейма. Пресловутый Медвежьегорск.
— Ни на йоту не сомневаюсь. И наши немецкие друзья говорят то же самое. Стратегически очень правильный ход со стороны русских. Чувствуется стиль Павлова, он хочет рассечь наши силы надвое и уничтожить по отдельности.
— И у него это получится? — по интонации Рюти Маннергейм не понимает, чего в нём больше, опаски или насмешки над амбициозным русским маршалом.
— Вряд ли, — маршал решил опираться на вариант насмешки. — Наступление русских захлебнётся в собственной крови. Опыт прошлой войны позволяет нам прогнозировать именно такой исход. Стойкость финского солдата русским не по зубам.
— Павлова большие потери могут не остановить. По всему видать, он — решительный военачальник. Со своей стороны могу подтвердить, что в настоящий момент Москва сильно заинтересована в выводе нашей республики из войны. Тем самым она освободит большие силы, которые сможет отправить на запад.
— Если за месяц русские ничего существенного не добьются, Германия вынуждена будет нас поддержать.
— А если она рухнет в ближайшее время? — вопросительно блестят стёкла очков финского президента.
— Исключено. Разгромом Германией может руководить только Павлов. У русских больше нет военачальников подобного калибра. Уверен, что именно таков его план: разгромить нас и обезопасив север, сконцентрировать силы на Германии.
— Хорошо. Готовьте армию к упорной обороне.
10 января, суббота, время 11:10.
Полигон Ленинградского фронта к юго-западу от Ленинграда.
Избегался я совсем. Мотаюсь за сотни, а бывает и тысячи километров туда и сюда. Но вроде дело идёт. Проверяем ещё одну мою идею, слава ВКП(б) и одному из пророков его, товарищу Жданову. Который со слегка скептическим видом стоит рядом. Понятно, почему. Первые испытания вчера прошли неудачно. Отбомбиться пешке совсем не удалось. Приняли меры.
Испытание комплексное.
— Сейчас посмотрим, на что способны ваши ленинградские инженеры, — подначиваю Жданова. Заодно перевожу стрелки на случай неудачи.
— Хочешь сказать, что автор техзадания ни причём? — Жданов сходу раскалывает мой нехитрый манёвр.
— Так я же не учёный и не инженер, — пожимаю плечами. — Откуда мне знать, выполнима или не выполнима моя задумка. Они же сразу не сказали, что это невозможно.
— Часто заранее невозможно сказать… всё, давай поглядим!
На двоих у нас стереотруба и хороший бинокль, который мой и мало чем уступит по силе трубе. Выхожу на волю, в блиндаже окна нет.
Смотрю на небо. Летит родимый! Всё и без бинокля можно пока видеть. Раскрывается парашют. Это одна из задумок. Самолёт наводит бомбу на цель собственным полётом. На изрядной высоте. Как только оказывается точно над целью, скидывает бомбу, которая на парашюте опускается точно вниз. Ветром может отнести в сторону, значит, надо выбирать безветренную погоду или высчитывать поправку. Другая мера противодействия сносу — размер парашюта. Он очень маленький, только для того, чтобы погасить горизонтальную скорость.
Площадка для испытания достаточно велика. Там и сям раскидали останки всякой техники, иногда откровенный металлолом. Бомбам всё равно, что крушить, хоть исправное, хоть ломаное.
Парашют отцепляется и, быстро спутавшись в ком, по витиеватой траектории безуспешно пытается догнать свой бывший груз. Чёрная капля неудержимо несётся вниз. Попадёт или нет? Попала! Торжествующе ухмыляюсь, гляжу в бинокль. Остроглазый сержант-снайпер рядом и без бинокля видит главное.
Сильного взрыва нет, всего лишь слабая вспышка снизу. Корпус разваливается и вдруг с хлопком, который доносится до нас секунды через полторы, вспучивается белыми клубами тумана. Сквозь бело-голубую толщу проносятся огненные брызги, местами под наползающим облаком вспыхивает и разгорается земля. Зона поражения покрыта огнями, как прокажённый язвами.
Белые клубы добираются до одного металлического автомобильного остова. Тот вдруг вспыхивает и горит с раскидыванием искр, как бенгальский огонь. Вторая груда металлома не загорается.
— Ну-ка, сержант, пальни по тем железякам, — тычу пальцем.
— Зажигательным?
— Обычным. Не загорится, тогда зажигательным.
Раздаётся гулкий от близости выстрел. Есть! На второй куче железа вспыхивает и разгорается огненная точка.
— Вон что ты задумал… — Жданов тоже вышел из блиндажа. В месте падения бомбы полыхало и горело всё. Железо, прошлогодняя трава вместе с грунтом, голые прутья редких кустов.
— Что-то мне финнов даже жалко стало, — раздумчиво говорит Жданов. — Ты прямо зверь какой-то, Дмитрий Григорич. Как ты вообще до такого додумался?
То ли повинуясь незаметному жесту Жданова, то ли чувству субординации снайпер и остальная свита отходят подальше.
— Мне положено таким быть, Андрей Александрович. Маршал Павлов — цепной пёс Советского Союза. А чего супостатов-то жалеть? Чухонки ещё нарожают.
13 января, вторник, время 11:10.
Инженерно-аэродромный батальон, остров Коневец.
— Товарищ капитан, хватит, наверное, — раскрасневшийся сержант, не чурающийся работы вместе с рядовыми, — мороз бездельничать не позволяет, — обращается к комбату.
— Чем больше, тем лучше, — капитан кутается в тулуп.
— Товарищ капитан, весь снег в округе выгребли, не возить же его за километр! — и видя, что начальство колеблется, загоняет следующую серию аргументов. — Толщина льда и так была около метра. Щас со снежком, да покрытие, да водичкой прольём, везде больше метра будет. Опять же время, товарищ капитан!
— Хорошо! — капитан машет рукой. — Идите, погрейтесь, пообедайте. Пока машины снег прикатают.
Воодушевлённый завершением нудной работы по собиранию и разравниванию снега личный состав весело валит к большим палаткам, прячущимся от ветров за ледяными стенами.
Основная и завершающая работа начинается после обеда. Когда почти заканчивается короткий полярный день. Капитан тщательно выставляет уровни и натягивает с помощью пары сержантов тугую нить. Главное, не прогадать, слишком низко — срубать снег придётся, слишком высоко — подбрасывать лёд или подливать воды и ждать, когда замёрзнет.
