Музыкальная комната во время концерта с ее восточной отделкой, ее почти удушающей жарой, с ее обитателями, лежащими на диванах, походила, по мнению Аделаиды, на комнату во дворце султана. И там, милостивый, громадный, полностью гармонирующий с созданной им обстановкой, лежал сам султан – король Георг IV.
Да, было бы громадным облегчением вернуться к семейной жизни в Буши.
НА ШАГ БЛИЖЕ
Вряд ли следовало ожидать, что честолюбивые герцог и герцогиня Камберлендские отстранятся от дел в Англии. Хотя они не были там с тех самых пор, как королева Шарлотта приказала им покинуть страну, но с живейшим интересом следили за всем, что в ней происходит.
– Скоро, – сказал Эрнест Фредерике, – мне нужно будет вернуться туда.
– Мы потеряли трон для нашего Георга, – грустно сказала Фредерика. – Тот толстый ребенок в Кенсингтонском дворце, кажется, отличается отменным здоровьем.
– Так может быть не всегда.
– Все возможно. И Аделаида не родит – по крайней мере это очевидно.
– Я слышал, Георг очень болен. В общем-то, никто бы не удивился, если бы он внезапно умер. Да и у Фредерика здоровье не намного лучше. Их обоих раздуло от водянки.
– Но есть еще Кларенс.
– Будь он проклят! Он – главное препятствие.
– Нет, все дело в этом толстом ребенке, которого теперь называют Викторией. И я думаю, ее дорогая мамаша сейчас напускает на себя такую важность, что семья немного сердита на нее.
– Могу сказать одно, – вмешался Эрнест, – я стану королем, прежде чем умру. Королем Ганновера. Маленькая Виктория не может получить Ганновер. В силу Салической правды они не примут женщину-правительницу – даже драгоценную маленькую Викторию.
– Могу поклясться, что это бесит мамашу Кент, – герцогиня плотно сжала губы. – Подумать только, наш красавец Георг был бы королем Англии, если бы не девчонка. Это сводит меня с ума.
– Меня тоже, – согласился Эрнест.
– И ничего поделать нельзя?
Они с опаской взглянули друг на друга. Существуют методы, с помощью которых можно не допустить восшествия на престол рано развившихся детей. Но о подобных методах нельзя говорить вслух, даже таким людям, как они. И не по моральным причинам, а потому, что никогда нельзя быть уверенным в том, что никто не подслушивает. Кроме того, такие затеи в данный момент бесполезны. Вот в чем все дело. В данный момент.
Йорк, Кларенс, а затем Виктория, и если все они не дойдут до трона, тогда за ними последуют Эрнест, герцог Камберлендский, со своим сыном Георгом.
Блестящая перспектива – если бы не жизни, стоящие на пути к ней.
– Наступит момент, – сказала герцогиня, – когда нам нужно будет поехать в Англию.
– В свое время, – ответил ее муж.
И он увидел себя – так, как она видела его, – с короной на голове. Король Англии. А почему бы и нет? Только два стареющих брата стоят между ним – и, конечно, пухлая испорченная маленькая девчонка.
* * *
Аделаида и Уильям вернулись к спокойной домашней жизни. Супруги еще раз съездили на континент. Она оставила детей Иды у себя, и та не жаловалась. С ними и с семейством Фицкларенсов Аделаида чувствовала себя матерью. Луиза зависела от нее и бывала несчастна, когда ее не было рядом. Девочка даже не жаловалась на свою болезнь, так как считала, что она сблизила ее с тетей Аделаидой.
Постоянным источником волнений служили любовные романы девочек Фицкларенсов. Свои секреты они всегда доверяли Аделаиде. Теперь Мэри была замужем за капитаном Фоксом из голландской семьи, а София, самая старшая дочь, объявила об обручении с сэром Филиппом Сиднеем. Только две самые младшие девочки, Августа и Амелия, еще не обручились, но им исполнилось только двадцать один и восемнадцать лет соответственно.
– Я уверен, что если бы Дороти увидела сейчас свою семью, она была бы счастлива. И больше всего ее обрадовало бы то, как они любят свою мачеху.
Милый Уильям. Возможно, он и бестактен, но у него доброе сердце, и она должна быть благодарна за это.
Герцог очень любит карты и вечерами садится играть в «папессу Иоанну» с Аделаидой, Луизой и с любым членом семьи Фицкларенсов, который свободен. Он смеется, когда выигрывает, хотя ставки никогда не превышают шиллинга за вечер. Как бы смеялись его братья Георг и Фредерик над его простым развлечением. Но Аделаиде нравилось.
И со своего места на стене улыбалась Дороти, глядя на женщину, занявшую ее место в Буши.
* * *
Здоровье короля ухудшалось. Он уехал в свой загородный дом в Виндзоре и жил там в максимально возможном уединении. Георг сильно страдал от подагры и водянки, и бывали моменты, когда ноги и ступни распухали так, что даже не мог на них встать.
Он проводил время, планируя восстановление замка, в котором в то время мог жить только человек, готовый терпеть ужасные неудобства. Постоянные встречи с людьми, выбранными им для решения этой задачи, представление о том, каким станет восстановленный замок, сильно поддерживали его и заставляли забывать о боли.
Но вряд ли можно назвать такое существование счастливым. Король ни за что не хотел, чтобы его видели подданные. На него обрушивали поток насмешек, и ему приходилось признать, что даже самые элегантные одежды не в состоянии скрыть ту гору мяса, в которую он превратился. Желание не показываться людям на глаза стало навязчивой идеей. Он приказал посадить деревья вокруг дома, чтобы никто не мог увидеть жилище, и расставил слуг в определенных местах, чтобы никто не мог нарушить его уединения. Георг даже приказал закрыть некоторые просеки в лесу, чтобы пользоваться ими мог только он один, а когда ездил в Лондон и обратно, то делал это в закрытой карете – так сильно не хотел, чтобы подданные видели его. Это разрешалось только друзьям, министрам и тем, кто не мог не встречаться с ним.
Искусство, музыка, литература по-прежнему доставляли ему наслаждение, и когда он жил в «Павильоне», там устраивалось множество концертов в музыкальной комнате, где король и его гости возлежали на диванах и слушали величайших музыкантов того времени. В такие моменты счастье ненадолго возвращалось к нему, и он полагался на свою врожденную элегантность и обаяние. Но когда Георг приходил в свои апартаменты, оставался один и видел свое отражение в зеркале, то погружался в состояние депрессии.
Только мысль о красивых вещах могла доставить ему удовольствие, а свои боли он мог облегчить лишь планируя новые изменения в «Павильоне» и Карлтон-хаусе. «Буду ли я еще жив, чтобы насладиться ими?» – думал Георг. Он опасался, что проживет недолго. Но реставрированный Виндзорский замок, красота Карлтон-хауса и его великолепный «Павильон» будут его эпитафией. Люди будущих поколений скажут: «Подданные осыпали его бранью, но это был человек изысканного вкуса».
