Попробуй подступись к вам, когда плохое настроение! Нахватаешь шишек.
— Ну пойми ты меня, Никитич, ведь не каприз же тут мой. Людей не хватает!
— А их всегда нехватка. Третий десяток служу в погранвойсках — и нужных людей, тем более специалистов, всю дорогу не хватало. Вы это и без меня знаете... Я ведь не прошу дать мне Жукова или Ухова. Понимаю — они на этой стройке очень нужны и даже незаменимы, кроме них в мостах никто не петрит. Понимаю и не прошу... Я тут разнюхал, Петр Андреевич: второй наш повар, рядовой Власов, очень даже неплохо кумекает в столярном деле. Вот я и прошу его выделять, когда он на кухне не занят.
— Власов — столяр? — искренне удивился Петр Андреевич. — Спасибо, Никитич, нужного специалиста обнаружил. Раз это твоя находка, я не буду возражать, бери себе повара-столяра Власова, — покладисто согласился Зимин. — А не откопаешь ли ты еще один талант: позарез нужен маляр.
— Есть у меня и такой специалист на примете, и даже с дипломом. Только мне и признался в добрую минуту. А раньше скрытничал, хитрец, опасался, что в строители зачислят, — парню хотелось на заставу.
— Молодец, что скрытничал! Нам надо все окна и двери на заставе покрасить. Вчера разговаривал с нашими шефами, обещали масляной краски подбросить. Ты смотри у меня, Никитич, только не проговорись в отряде нашим тыловикам. Народ шустрый — и маляра заберут, и краску ополовинят!
— Ну-у-у, Пе‑етр Андреич! Даже обидно такое слышать от вас! Будто не знаете, я и сам присматриваюсь, чем бы у тыловиков разживиться про запас... Как же можно старому хозяйственнику проговариваться?
Разговор этот завершался уже не в складе. Начальник заставы и старшина сидели на приступочках возле склада, покуривали, посматривали на опустевший заставской двор. Частенько так они сидели вечерами на этих вот приступочках, вели неторопливые, обстоятельные разговоры и о хозяйственных делах, и на разные житейские темы — старым сослуживцам было о чем поговорить в эти часы, когда догорал длинный и всегда хлопотливый день. Иной раз беседы эти кончались крупным спором, начальник заставы и старшина расходились по своим квартирам во взаимном неудовольствии.
Так могло быть и сегодня, раз уж припомнил старшина об этих самых стеллажах. Но молодец — обнаружил среди солдат еще одного столяра, а вдобавок еще и маляра откопал. Нет, что ты ни говори, а великое это дело — старшина-сверхсрочник на заставе!.. Очень доволен был Петр Андреевич сегодняшним разговором с Никитичем. Да и тот на своего начальника не остался в претензии...
В таких случаях беседа всегда переходила на мирные житейские рельсы.
— Женька Киселев-то наш, а, Петр Андреевич! Артист! — Старшина от полноты чувств гулко ударил ладонью по своим мягким коленям.
— Наказывать придется Киселева, — со вздохом отозвался Петр Андреевич.
— За что?
— Ночью курил в наряде. Не сосед наш, а Киселев с напарником должны были задержать этого уголовника Казаченко. Спугнули, и все лавры — соседям, а нам шишки посыплются... Ты, Никитич, пока помалкивай до времени.
— Помалкивать-то я умею, если требуется... Досадно, что так оборачивается. Наказать Киселева, полагаю, придется. И жалко ведь — парень только что начал сходиться с солдатами. — Никитич удрученно покивал: — Хоть солдаты, да еще пограничники, а какие они бывают иной раз несмышленые мальчишки!.. Ночью курить в наряде — надо же додуматься до такого! Теперь ему не только от начальства, но и от своего брата солдата перепадет на комсомольском собрании. Выдержит ли? Парень-то самолюбивый.
— Это же и меня беспокоит, Никитич. Но после сегодняшнего вечера, надеюсь, отношения у него с солдатами будут налаживаться помаленьку.
— Это точно — будут. Главное тут, полагаю, не баян, а вот хватило характеру и смелости перед всей заставой извиниться за свою глупую выходку в столовой. Я уже знаю: хорошо это оценили ребята. И все-таки перепадет ему достаточно. Выдержит — поумнеет и повзрослеет, мальчишество свое выкинет, мужчиной станет.
— Болезненное дело. И нам никак нельзя в сторонке стоять, направлять надо.
— Само собой...
Разговор вроде бы подошел к концу. Старшина по-стариковски медленно поднялся с приступок, но Петр Андреевич продолжал сидеть. Никитич снова присел.
— Стареем мы, Никитич. — Петр Андреевич переключился на новый разговор.
— Известно, не молодеем... Я уже какой год не бегаю по тревоге, торчу возле дежурного.
— И твой начальник отбегался.
— Слышал я от ребят...
— Решил писать рапорт об отставке.
Никитич молчал долго. «Возражения готовит поубедительнее», — подумал Петр Андреевич.
Но никаких возражений старшина не подготовил. Признался грустно:
— Я уже три месяца ношу такой рапорт в кармане, да все откладываю пускать в ход: то, думаю, пусть весеннее пополнение как следует приживется у нас, то вот — стеллажи на складе оборудую, а теперь до зимы отложил — надо же с дровами управиться, картошку выкопать.
— Годик бы поработал без меня, а, Никитич? Молоденькому начальнику заставы трудновато будет втягиваться. А с тобой у него хоть о хозяйстве не будет душа болеть.
— Убедили, Петр Андреевич, придется отложить пока с моим рапортом. А вам никак нельзя откладывать — с сердцем плохие шутки... Честно-то говоря, Петр Андреевич, рановато мы с вами износились.
— Зато у меня вон смена подросла. Я, к примеру, скоро дедом буду. — Эту новость Петр Андреевич сообщил бодреньким тоном, будто все это даже обрадовало его. — Скоро я тебя на свадьбу приглашу.
— Как так? — не понял Никитич.
— Обыкновенно, дней через двадцать сын мой...
— Са-анька? — не дал договорить Никитич. — Санька женится? Ну и дела‑а...
А с крыльца заставы донеслась команда дежурного:
— Выходи строиться на вечернюю поверку!
6. Жуков, Киселев и другие
Очень легко сходился с людьми Петя Жуков. Он был из числа тех парней, от которых так и веет спокойствием и добротой. Открытое, всегда веселое лицо, задорно вздернутый нос, усеянный веснушками, довольно толстые улыбчивые губы — вся его внешность была под стать характеру, уравновешенному и доброму. Для Пети Жукова не существовало плохих людей, а были такие, которым надо помогать дружески, чтобы стали лучше.
