Послесталинский Советский Союз нуждался же не просто в реформах — в перестройке экономики страны, государственного устройства и всего общества. В таких условиях от лидера требуется не просто понимание, что и как надо делать, но убежденность в правильности избранной стратегии, твердая воля в проведении ее в жизнь, способность быстро ориентироваться в меняющейся обстановке. Настоящий лидер не уповает на консенсус, а, уверенный в собственной правоте, увлекает людей за собой. Именно в этом главное отличие Хрущева и Маленкова. Маленков мог бы стать хорошим руководителем стабильной и благополучной страны, где от него требовалось бы одно: не навредить. В бурном море реформаторства такой кормчий неизбежно гибнет сам и увлекает в пучину доверившуюся ему страну. Все это россияне испытали на собственной шкуре во времена Горбачева: бесконечные метания, боязнь ответственности, страх перед принятием решений, утеря контроля над страной и, естественно, печальный конец.
По какому-то наваждению российская история XX века заплутала, каждый раз повторяет ранее совершенные ошибки. В двадцатом веке России «везло» на таких «вождей», начиная с председателя Временного правительства в 1917 году, честолюбивого юриста и краснобая Александра Федоровича Керенского. Отличный оратор, но в то же время никчемный руководитель, он постоянно искал консенсус с левыми, правыми, со своими генералами, с политиками Антанты и говорил, говорил, говорил. За что, переделав титул Главнокомандующего, его стали называть «Главноуговаривающим». Так Керенский договорился до полного развала власти, потери контроля над страной и армией и, как следствие, — потери самой страны.
Если приглядеться, то перестройка — это зеркальное отражение Февральской революции 1917 года, то есть когда левое становиться правым, а правое — левым. Как Керенского, так и Горбачева роднит их стремление к косметическому реформированию, тогда как «ведомый» ими народ жаждет не ремонта, а полного преобразования. Взаимонепонимание власти с обществом обрекает и власть, и общество на поражение. Так случилось в 1917-м и повторилось в 1991 году. Горбачев проиграл Ельцину точно так же, как Керенский проиграл Ленину, только потому, что не мог не проиграть. Он мог, конечно, проиграть и не Ленину в октябре 1917-го, а генералу Лавру Корнилову еще раньше, в августе. Тогда бы история России пошла бы по иному руслу, но судьба самого Керенского не изменилась бы. Главнокомандующий, не способный к главнокомандованию — что может быть печальнее для страны?
В 1953-м чаша сия нас миновала во многом благодаря Маленкову. В отличие от Горбачева с Керенским, он интуитивно ощущал свою неспособность к лидерству, сторонился реальной власти. Именно поэтому он сначала примкнул к Берии, а почувствовав опасность, переметнулся к Хрущеву. И вот теперь он с готовностью во всем соглашался с отцом. Иногда во время наших прогулок или домашних посиделок Валерия Алексеевна, жена Георгия Максимилиановича, женщина решительная, властная и умная, затевала обсуждение какой-то проблемы, Георгий Максимилианович соглашался и с ней.
Стало модным рассуждать об альтернативном будущем, разыгрывая партию за проигравшую игру сторону. Фантазеры-историки, фантазеры-писатели придумывают, как бы мы жили при «реформаторе» Берии? Или при реформаторе Маленкове? Или при Жукове? Естественно, хочется, чтобы жили лучше, чем получилось, хочется чуда, сказки. Но если хоть чуть-чуть приглядеться к реалиям действительности, то при Берии мы бы жили в ГУЛАГе, при Жукове — в казарме или, не дай бог, в окопах. Жукова любят сравнивать с американским генералом-президентом Эйзенхауэром, но Эйзенхауэр был человеком мягким и дипломатичным. Жуков же, если искать ему американского двойника, скорее похож на генерала Дугласа Мак-Артура, а его прихода в Белый дом в США боялись пуще чумы, и к власти не допустили. Как бы жили при Маленкове, страна узнала по горбачевской перестройке. А при Хрущеве мы жили так, как прожили.
Тяга Маленкова к постоянному контакту с Хрущевым проявлялась даже в мелочах. Наши дачи располагались неподалеку, на машине — минут пять-десять, но Георгий Максимилианович стремился к еще большей близости. Вскоре после ареста Берии, во время одной из прогулок он завел разговор: насколько удобнее было бы, если бы обе дачи соседствовали забор в забор.
— Можно пройти друг к другу так, что никто и не узнает, — фантазировал Маленков, — постучался в калитку — и ни тебе шоферов, ни охранников.
В те дни над членами Президиума ЦК еще довлела тень Берии, пугала зависимость везде и во всем от органов. Избавиться от соглядатайства, конечно, невозможно, иначе пришлось бы отказаться и от охраны. Маленков это понимал, но психологически поблизости от отца ощущал себя в большей безопасности.
Отец слушал Маленкова не перебивая: верный признак, что разговор его не заинтересовал.
— Твоя дача занимает большую территорию, — разглагольствовал Георгий Максимилианович, — можно отгородить дальний угол, сделать отдельный въезд, а между дачами, твоей и моей, поставить символический заборчик из штакетника. Возникнет необходимость посоветоваться, вышел из дома, никому ничего не говоря, откинул щеколду на калитке, постучал в дверь к соседу и обсуждай что хочешь и сколько хочешь.
— Конечно, Георгий, мысль хорошая, — равнодушно согласился отец и добавил какие-то еще ничего не значащие слова.
Мне затея Маленкова не понравилась. В дальнем углу не столько парка, сколько леса, он был настоящим парком, видимо, во времена, когда тут жил великий князь Сергей, росли грибы, в сентябре созревали орехи. Теперь орехи с грибами отходили к соседям.
Территорию дачи разгородили, сосны вырубили, провели дорогу и на обрыве над Москвой-рекой начали возводить дом в стиле помещичье-сталинского классицизма: фасад с колоннами, обширные террасы, стены внутренних помещений облицовывали деревом. В проектировании дачи активное участие принимали дочь Маленкова Воля и ее новый муж — оба архитекторы. Дачу, по аналогии с нашим «Огаревым» назвали «Новое Огарево».
Мечта Маленкова реализовалась не полностью — дачу построили, но к тому времени нужда в незаметных для посторонних глаз встречах отпала, сначала он потерял пост Председателя правительства, а затем, в 1957 году, и членство в Президиуме ЦК. Какое-то время дом пустовал. Затем ему нашли применение, там уединялись «авторские» группы работников ЦК, ученых, министров и их заместителей для написания особо важных бумаг, постановлений ЦК и правительства, отчетных докладов съездам партии и Пленумам ЦК. Калитка в штакетнике пригодилась. После работы отец нередко наведывался к «писателям», начиналось порой затягивавшееся допоздна обсуждение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
