"Времени нет. Значит, нужно сегодня", - подумал Пихт.
Он посмотрел на Гехорсмана. Карл сидел, безучастно глядя на дорогу. В последний момент Пауль засомневался в том, что немец сможет взорвать "Штурмфогель", и решил это сделать сам, едва представится возможность.
В столовой за кофе ни Пихт, ни Вайдеман, ни Гехорсман не проронили ни слова. Только когда они направились к своим стоянкам, Вайдеман, пряча глаза, бросил Пихту:
- Ты не подходи в воздухе близко. Можем столкнуться.
- Ладно, - ответил Пихт.
Ровно в шесть Вайдеман запустил двигатели. Пихт закрыл фонарь и тоже включил зажигание мотора.
- Прошу взлет, я "Сигнал", - передал он.
- Прогрейте мотор, черт возьми! - крикнул Зандлер.
Через минуту Пихт был в воздухе. "Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Но как? Меня же эсэсовцы не пустят на стоянку... А если когда "Штурмфогель" встанет на дозаправку?.. Тогда без помощи Карла все равно не обойтись".
О себе Пихт не заботился. Он думал сейчас о своей ближайшей задаче взорвать "Штурмфогель".
Могуче гудел мотор. Винт золотили первые солнечные лучи. Поголубело небо, скрывая звезды в наступающем дне. В висках больно стучала кровь. Пихт посмотрел на высотомер. Семь тысяч метров показывали его короткие белые стрелки. Пихт надел кислородную маску и открыл краник. В нос ударила холодноватая струя. Он услышал свое дыхание - резкий вдох и выдох. Справа задышал вместе с ним индикатор подачи кислорода. Два белых сегмента то сбегались, то разбегались, открывая и закрывая клапан.
Пихт посмотрел вниз. "Штурмфогель" сидел на земле. Удивившись тишине в наушниках, он взглянул на регулятор рации. "Когда же я отключился? Надо быть внимательней!"
Он включил рацию и сразу же услышал крик Зандлера:
- "Сигнал", "Сигнал"! Будь ты проклят!
- Я "Сигнал". Прием.
- Почему вы молчали?
- Что-то стряслось с рацией.
- Немедленно идите на посадку! "Неужели все пропало?"
- Что произошло?
- Какие могут быть вопросы! Немедленно на посадку!
Пихт убрал газ и двинул ручку от себя. "Мессершмитт" быстро потянуло к земле.
Пихт прошел низко над полосой. Около "Штурмфогеля" стояло много людей.
- Прошу посадку, - сказал он положенную фразу.
- Да. Сделайте одолжение, - буркнул Зандлер.
"Конечно, они что-то пронюхали". Толкнувшись о бетонку, машина проскочила по полосе в лес и нырнула под маскировочную сеть. Пихт откинул фонарь.
- В чем дело? - спросил он у техника.
- Отравился оберштурмфюрер. Зандлер объявил пятиминутный траур.
К Пихту подошел Вайдеман.
- Почему ты молчал в воздухе? - холодно спросил он.
- Да вот рация... Эй, ефрейтор! Позови прибориста. Пусть проверит рацию!
Вайдеман, помявшись, спросил:
- Скажи, когда тебя сбили, как тебе удалось улизнуть от русских?
- Я же писал объяснительную записку командиру эскадры. Упал вдали от окопов, на земле шел бой. Спрятался в березовой роще, и там меня поймали. Бросили в кузов машины вместе с оберштурмфюрером Циммером... Грузовик застрял...
- Знаю. Как долго ты находился в плену?
- Да каких-нибудь часа два.
- А остальные дни?
- Говорю же тебе, прятался в березовой роще.
- Трое суток?
- А что же я должен был делать? И ночью и днем ходили русские. Я решил ждать, пока фронт не откатится.
- Ну, хорошо. - Вайдеман постоял с минуту и отошел.
"Действовать, действовать", - лихорадочно билась мысль. Пихт увидел Гехорсмана и незаметно приблизился к нему:
- Карл, когда-то ты обещал помочь мне...
- Обещал, - отозвался механик.
- Мы не должны пустить "Штурмфогель" в небо.
- Мы не в силах это сделать.
- В силах! - с ударением произнес Пауль.
- Как?
- Взорвать!
- Невозможно! Ведь это предательство!
- Предательство? Ты боишься предать Гитлера, который убил твоих детей? Если мы уничтожим опытный "Штурмфогель", мы приблизим час мира. Мы спасем тысячи людей. Ты же имеешь допуск к "Штурмфогелю"?
- А кто поможет мне?
- Когда "Штурмфогель" сядет на заправку и Вайдеман уйдет, сделай так, чтобы горючее потекло мимо горловины бака.
Гехорсман испуганно поглядел на Пихта и быстро пошел к стоянке. Время траура кончалось, начинались полеты.
Проводив "Штурмфогель" в воздух, Гехорсман почувствовал в ногах такую усталость, что сразу же лег на траву.
От земли тянуло теплом. Травинка, покачиваясь, касалась дряблой, морщинистой щеки, как будто гладила, успокаивая. В далекой синеве неба висели невесомые перышки облаков. Гехорсман вспомнил себя мальчишкой. Отец, слесарь в мастерской по ремонту паровых котлов, в выходные дни уезжал за город и брал ребятишек с собой. Братья носились по высокой траве, ловили бабочек, сшибая их прутьями. А Карл ложился на спину, вот так же, и глядел в небо. Он смотрел на облака не отрываясь, и они рисовали ему одну картину любопытней другой. То появлялся всадник, то выплывали какие-то диковинные звери, люди с длинными бородами, ладьи викингов.
"Карл вырастет отчаянным лежебокой", - смеялся отец. "Нет, он станет изобретателем, как Эдисон и Уатт", - возражала мать. "Поживем - увидим", отвечал, покашливая, отец.
Отцу удалось открыть свою мастерскую, и в четырнадцать лет Гехорсман был уже неплохим слесарем. В первую мировую войну он попал в авиационные мастерские. Тогда самолеты были тихие и ненадежные, но летали на них отчаянные парни. Летали знаменитые асы: Иммельман, Удет, Рихтгофен, Бельке. а Геринг, теперь вторая фигура в империи, был просто штафиркой...
После войны миллионы голодных бывших солдат бродили по улицам. Но Карлу повезло. Хотя прусская королевская авиация и была запрещена Версальским договором, но самолеты исподтишка строили, и нужда в авиамеханиках была.
Карл никогда не задумывался, что наступит такое время, когда с самолетов будут убивать людей. Это он увидел уже в Испании. Но не особенно огорчился. В конце концов, смерть от огня самолета менее страшна, чем от солдата, который целится в твою голову. Гитлер? Да хоть дьявол, лишь бы у людей была работа и им было бы что есть. Гехорсман старался на жизнь смотреть без забот. Сложности, считал он, выдумывают сами люди. Он просто спал, ел, женился, растил детей... И только когда поседела рыжая голова, когда он потерял всех детей на войне, когда в России он обжигал пальцы о раскаленный от мороза мотор и услышал о растоптанных городах, казнях, расстрелах, насилиях, лагерях, болезнях, он впервые задумался о себе и Германии. Он был ее сыном и не мог не задуматься о ней. А Германия разбойничала в России и Франции, в Голландии и Австрии, на Балканах и в Африке. Слово "немец" люди произносили как проклятие. Но среди немцев он узнал Пихта, Ютту, Эриха Хайдте... Пихт был человеком. И на фронте не раз выручал... И вдруг он предлагает взорвать "Штурмфогель"...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
