Девочка в возрасте двадцати пяти лет, имеющая трех детей, радостно захлопала в ладоши, чуть ли не подпрыгивая от радости.
И я пошел к музыкантам, которые конечно же всегда в курсе всех дворцовых событий и слухов.
– Господа музыканты, это последняя наша встреча. Я обещал одной леди песню и вновь обращаюсь к вам за помощью. Помогите мне, не откажите в такой любезности, всего лишь подыграйте.
Высокородная знать заинтересованно потянулась к площадке для музыкантов. Оказывается, это еще не конец истории, барон нам еще и споет, ведь для этого у него самое время.
Эта песня написана в другом мире и в другое время, но она именно о том, что я сейчас чувствую.
Я взял инструмент в руки, оглядывая зал. Большинство взглядов, устремленных на меня, были откровенно насмешливыми. Ну что ж, мне не хватило времени, чтобы мы могли лучше узнать и понять друг друга, а теперь уже слишком поздно.
Послушайте песню, дамы и господа, – и черт бы меня побрал, если это не крик моей души! Слова этой песни трогали миллионы сердец в моем мире, а вы ведь ничем от них не отличаетесь. Вы – такие же люди и точно так же способны любить, страдать и чувствовать горечь утраты. Это не просто песня. Это то, что творится сейчас внутри меня, – и я дарю это вам, хочу приоткрыть свою душу. И очень надеюсь, что вы поймете меня хотя бы немного.
Где-то далеко, за спинами собравшихся аристократов, я видел Янианну со своим герцогом. Вот она что-то сказала ему, улыбнулась, провела по его щеке кончиками пальцев…
Взяв несколько вступительных аккордов, я начал петь.
Господи, до чего же хороша акустика в этом зале – но и мой голос звучал так, что я сам бы никогда не поверил, что способен на такое. Никогда у меня не получалось так хорошо, и никогда больше не получится. Мой голос метался по всему дворцу, залетая в каждый уголок, и бился об высокий потолок, пытаясь вырваться наружу, туда, где было небо и свобода, о которой я пел.
Теперь я не видел окружающих меня лиц, я вообще ничего ни видел, и меня уже не было здесь.
Я спел половину куплета под аккомпанемент одной гитары, потом ко мне присоединились музыканты. Мог ли я представить себе раньше, в своей прежней жизни, что буду петь в императорском дворце в сопровождении императорского оркестра из-за утраченной любви императрицы? Конечно же нет.
А музыканты молодцы, они вели мелодию так, словно ее исполнение было для них так же привычно, как и тех мелодий, что знакомы с самого детства.
Повернувшись к Эрариа, я взял, почти выхватил из его рук скрипку со смычком и прижал ее к щеке. Слушайте, господа, слушайте, и вы услышите в ее пении мою душу, потому что обычным голосом это передать нельзя…
Когда я закончил, в зале стояла абсолютная тишина.
Я отдал инструмент потрясенному Эрариа, переводившему свой взгляд со скрипки на меня и обратно. Помнишь, мальчик, один наш разговор, что на скрипке играют не руками, а душой? Тогда я не мог тебе показать, потому что сам не знал, как это делать. Теперь я знаю, но повторить никогда уже не смогу, да и пытаться не буду.
Я сошел с небольшого возвышения, на котором находились музыканты, и пошел по направлению к выходу.
Первым на пол полетел орден, висевший на ленточке у меня на груди. За ним последовала Золотая шпага, жалобно звякнувшая на плитках пола. Я рванул на груди орден, полученный мною за Кайденское ущелье. Но он не поддался, вероятно, потому, что я заслужил его в полной мере. Тогда я рванул на груди парадный камзол, не утруждая себя расстегиванием пуговиц, сорвал его и отправил следом.
В левом боку взорвалась жгучая боль. Обманул Цаннер, не прошло еще двух часов. Скосив глаза, я увидел быстро расплывающееся на белоснежной ткани рубашки алое пятно. Ничего, я знаю, как с этим бороться, достаточно прижать левую руку к ребрам и притянуть ее правой. Дойду, не сдохну, там карета, там Прошка, а в доме меня ждет Цаннер, он обязательно поможет.
– Рана разошлась, – произнес чей-то голос в полной тишине, сопровождающей меня к выходу.
«Какое-то дешевое представление получилось», – пронеслось в голове, в которой уже расположились два усердных молотобойца и еще кто-то, старательно закрывающий мне глаза серой мутью. Потом перед самыми глазами оказался мраморный пол, такой прохладный и приятный на ощупь, что я прижался к нему щекой.
– Он что-то шепчет… – Кто-то склонился у самой моей головы.
– В моей душе нет больше места для тебя[3], – громко произнес другой голос.
А потом пришла темнота…
– Да, ваше величество, барон пришел в себя сегодня утром, и его жизнь сейчас вне опасности. Лекарь сказал, что достаточно нескольких недель покоя. Но мой человек в его доме сообщил, что де Койн собрался покинуть столицу в самое ближайшее время.
– Ваш человек, граф?
– Да, ваше величество, он появился, как только барон приобрел дом, в котором сейчас находится. Извините, ваше величество, но дело касалось вашей безопасности, а это основная и самая главная часть моей работы.
– И куда же он хочет уехать? Вероятно, ваш человек должен знать и об этом.
– Де Койн собирается покинуть пределы Империи. Но это будет после того, как барон полностью поправит свое здоровье. Куда он хочет уехать сейчас, не знает никто, даже его ближайшее окружение.
– Понятно, граф. А как же его имущество? Ведь для того чтобы избавиться от него, ему потребуется достаточно много времени.
– Де Койн заявил своему управляющему, что скоро приедет барон Анри Коллайн, и пусть они разбираются со всем этим барахлом, так он это назвал, а ему, извините, наплевать. Причем сказал в очень резкой форме. Что касается наличного золота, то выяснилось, что у де Койна его практически нет.
– Странно, барон никогда не казался мне слишком расточительным человеком.
– Ваше величество, в последнее время им сделано очень много приобретений. Это верфь в Гроугенте, виноградники примерно там же, земли близ Монтенера, где обнаружены огромные запасы железной руды. Кроме того, управляющий за время отсутствия барона приобрел несколько фабрик по его указанию. И еще, ваше величество. Вы помните историю, вызвавшую в обществе очень большой резонанс, – я имею в виду две ночлежки, появившиеся в кварталах для бедняков? В них нищим и калекам предлагают кров и пищу. В обществе тогда разошлись во мнениях. Кто-то полагал, что таким образом мы будем только плодить дармоедов, а кто-то считал, что это очень благородная акция, и наш долг помогать таким людям. Так вот, мне удалось выяснить, что ночлежки – это тоже его работа, и в один из городских банков положена крупная сумма именно на эти цели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
