Жизнь отсутствовала. Или скрывалась. Все выглядело мертвым, застывшим. Даже воздух, не знавший ветра…
Я ехал, крепко вцепившись в луку седла, и старался не свалиться в темноту, подступавшую всякий раз, когда о ней забывалось.
— С вами все в порядке? — тревожно спросила Сара.
Не помню, ответил ли я, увлеченный своим занятием, — может, и нет…
Был полдень, когда мы остановились. Не знаю, ел я или не ел. Скорее, ел. Помню другое…
Мы находились у одной из морщин, покрывавших эту странную поверхность, и я прислонился к земляной стене. Напротив была другая стена — быть может, точно такая же. И на ней, этой другой стене, я увидел пласты — различной толщины, от нескольких дюймов до четырех или пяти футов, и различной окраски… И я стал вживаться в эпохи. Я напрягал все свои силы, стараясь раствориться во времени, я надрывался и не мог бросить своего странного занятия. Я был обречен продолжать его, слабо надеясь, что в какой-то момент будет достигнута точка, за которой уже ничего нет и которая научит меня всему или хотя бы даст почувствовать это «все»…
Время стало вещественным. Оно превратилось в конкретный предмет, осязаемый и упоительно бесхитростный. Годы и эры не откатывались назад, но стояли передо мной в виде живой хронологической таблицы. За зыбкими делениями временной шкалы, как сквозь грязное оконное стекло, виднелась планета, какой она когда-то была, — и я расхаживал вдоль этого стекла, вдоль шкалы и вдоль времени…
Следующим из того, что я помню, было пробуждение. Время вдруг выгнулось, и сквозь него пролилась чернота ночи.
Я лежал между двумя одеялами и смотрел в небо. Это было невиданное, незнакомое мне небо. Оно озадачивало и ошеломляло.
А спустя минуту — как если б кто-то подсказал мне ответ — все вдруг стало понятным. Я знал теперь, что смотрю на мою Галактику. Над головой ярко сиял ее центр, а от него шли крученые ответвления и убегали окраинные сектора.
Я повернул голову и увидел над горизонтом сверкающие звезды сферических скоплений — или же, что представлялось маловероятным, более близкие звезды, соседствующие с той, вокруг которой вращалась планета с лежавшим под одеялом мной. Это были отверженные системы, покинувшие ее много эпох назад и обретшие наконец покой на темных задворках галактического пространства…
Всего в нескольких футах от меня догорал костер. Около него лежал кто-то скрюченный и накрытый одеялом. Чуть поодаль мерно качались лошадки. Тусклое пламя отражалось в их полированной шкуре…
Чья-то рука опустилась на мое плечо, и, дернув головой, я увидел Сару.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Великолепно! — ответил я.
И это было правдой. Я чувствовал себя здоровым и свежим. Моя голова была свободна от неприятных воспоминаний — как у первого человека совершенно нового мира…
Я сел.
— Где мы, Сара?
— В сутках пути от города, — ответила она. — Тук требовал, чтобы мы остановились гораздо раньше — из-за вас… Однако я решила иначе, подумав, что вы были бы против такой остановки…
Я покрутил головой:
— Нич-чего не помню!.. Так, значит, Тук требовал привала?
Она кивнула:
— Вы еле держались в седле и выглядели ужасно, хотя и отвечали на вопросы… То место, кстати, было совершенно непригодно для отдыха…
— А где Хух?
— Бродит. И заодно охраняет. Он сказал, что не нуждается в сне.
Я встал и потянулся с собачьей обстоятельностью. Самочувствие было восхитительным! Боже, как чудесно я себя чувствовал!
— А как у нас насчет еды, Сара?
Она поднялась на ноги и рассмеялась.
— Что это вас так развеселило? — спросил я.
— Вы, — ответила она.
— Я?!
— Да. Потому что поправились. А я очень волновалась. Мы все волновались…
— Это чертов Хух виноват. Вылакал мою кровь.
— Я знаю. Он объяснил мне, что иначе было нельзя.
— Непостижимо… — передернувшись, сказал я.
— Хух сам по себе непостижим…
— Да. И нам крупно повезло, что он с нами. Подумать только! Я чуть не оставил его там, в песках! И собрался уже! Нам ведь и без него было куда как весело…
— Если вы не дадите костру потухнуть, я приготовлю вам поесть, — деловито сказала Сара.
Рядом с костром лежала куча приготовленных веток. Я присел на корточки, подбросил несколько из них в огонь, и пламя ожило.
— Жаль, что у нас больше нет лазерного ружья. Без него мы слишком уязвимы…
— Но у нас есть мое ружье! — возразила она, — Достаточно мощное! В хороших руках…
— Вроде ваших.
— Вроде моих!
Куча одеял рядом с нами не шевелилась.
— Что Тук? — спросил я, кивая на эти одеяла, — Есть ли надежда на выздоровление?
— Вы слишком жестоки по отношению к нему. Нетерпимы… Он другой, поймите! Не такой, как вы или я… Вам, кстати, не приходило в голову, что мы с вами во многом похожи?
— Приходило, — сказал я.
Она принесла сковородку и, присев рядом со мной, поставила ее на угли.
— Мы-то с вами всегда прорвемся, Майк! Но вот Тук… Он может сломаться…
Я подумал о том, что, возможно, с исчезновением Смита жизнь Тука стала для него самого бессмысленной… Не потому ли он так носится с этой куклой? Лишь бы к чему-то прилепиться, что-то к себе прижать… Хотя куклу-то он полюбил еще при Джордже… А если он знал или подозревал, что Джордж должен исчезнуть? Вполне возможно?..
— И еще одна вещь, о которой вам следует знать… — продолжила Сара, — Это касается деревьев. Вы увидите сами, как только рассветет… Наш лагерь разбит на холме, с которого просматривается довольно большая территория. И множество деревьев — двадцать или тридцать. Так вот. Это не какие-ни— будь самосейки. Они посажены, вне всяких сомнений.
— Как фруктовый сад," вы хотите сказать?
— Да. Как фруктовый. С безукоризненной регулярностью. В шахматном порядке. Для кого-то когда-то это было действительно садом…
Глава 11
Мы продвигались все дальше и дальше.
День следовал за днем — а мы все шли и шли, с рассвета до глубоких сумерек. Погода стояла хорошая, без дождя и почти без ветра. Дожди здесь, судя по всему, вообще были редкостью.
Рельеф время от времени менялся. Бывали дни, когда нам приходилось то и дело карабкаться на крутые горы, чтобы тут же спуститься на истрескавшуюся, рваную равнину. Случались и другие дни — когда мы шли по земле настолько ровной, что чувствовали себя ползущими по огромному блюдцу с загнутым краешком-горизонтом.
То, что раньше казалось фиолетовым облаком, тяжело опустившимся вниз, стало теперь горной грядой, багровеющей вдали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
