— Но, папа, — заметила Дебора, — вы говорите о десятимесячном погребении, а Сукрийяна будет лежать, если я верно считаю, с 1888 года по 1895, т. е. семь лет в летаргическом сне.
— Что же в этом, дочь моя, удивительного? Разве срок меняет дело? И через семь лет оно скорее будет необъяснимым, чем через десять месяцев? — Пензоне тебе можете сказать французскую пословицу: il n'y a jamais lе premier pas gui coute [трудно совершить только первый шаг].
Как видит читатель, мистер Токсон умел при случае и посмеяться, хотя тотчас же продолжал серьезным тоном:
— Я вам уже сказал, что Сукрийяна принадлежит к секте нирванистов. Это самая ужасная из всех индийских сект ратили Поклонники Кали, богини любви и смерти, полагают, что их религиозный идеал допустим только при абсолютной Нирване, т. е. при совершенном уничтожении. Этого ужасного учения придерживаются туги, известные душители, наводнившие в продолжение долгого времени страх на всю Индию, вопреки бесплодным усилиям английского правительства, опасные фанатики, убивающие и предающие мучениям людей в угоду своему божеству и которые сами идут на казнь в экстазе, будучи уверенными, что через пытки им откроются небеса.
— Но, — сказал Пензоне, — я думал, что эта ужасная секта навсегда исчезла с лица земли.
— Она только переменила название, — ответил Токсон. — Теперешние нирванисты представляют прямых потомков тугов, и английское правительство, из политических соображений, вынуждено закрывать глаза на их действия. Впрочем, эти нирванисты не возводят в культ, как туги, убийства, а производяткровавые истязания ради аскетических подвигов только над собой.
— И это прогресс, — справедливо заметил Пензоне. — Итак, дядя, вы уверены, что Сукрийяна принадлежал некогда к секте нирванистов?
— Твердо уверен, мой друг. Да и текст, который вы только что прочитали, не позволяет в этом сомневаться. Сукрийяна был великим человеком, нечто вроде святого среди этих фанатиков, будущий верховный жрец с того момента, когда воскреснет.
— Как, эта ужасная мумия…
— Не шути, Пензоне. Большая часть этих факиров весьма интеллигентные люди, знакомые едва ли не со всеми современными науками, говорящие на многих языках, не считая индийского и английского, которыми они, натурально, все владеют в совершенстве. Сукрийяна, конечно, принадлежит к этой части. Взгляни, впрочем, сам на него: по правильности его лица, высокому лбу легко угадать в нем человека весьма ученого и, кроме того, отважного.
И Токсон, сопровождая свою речь жестами, ударил щелчком по лбу факира.
Странное дело — череп зазвучал, как пустая коробка, и мисс Дебора, слыша этот странный звук, почувствовала во всем теле дрожь. А что касается Пензоне, то он взял в руки перевод папируса и перечитал еще раз, чтобы запечатлеть каждое слово в своей памяти. Через несколько минут молчания он сказал:
— Я начинаю, милый дядя, понимать вашу мысль. Вы буквально верите этому документу. Этот Сукрийяна, вот уже семь лет, как велел положить себя живым в саркофаг и этим он совершил действие, подобное самоубийству…
— Испытание, — перебил Токсон.
— Допустим, что испытание… Он совершил его в надежде заслужить таким экстраординарным поступком должность верховного жреца богини Кали.
— Совершенно верно.
— Наследуя это место от теперешнего жреца, кажется Тиравалювера. Спрашивается, каким образом в назначенный день он выйдет из летаргического состояния, как он воскреснет, одним словом?
— Это действительно очень интересная подробность, на счет которой папирус не изъясняется, или лучше сказать, не изъясняется более.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что, увы в этом документе очень много незаполненных мест, которые ты должен был заметить: «в день праздника богини Кали я восстану в ее святилище трижды святом. — В двенадцать часов с молитвами»… Здесь фраза обрывается, в документе пропущено. Я хотел восстановить этот пропуск, пытаясь проявить буквы, но никакой реактив не действовал. И я остался при том мнении, что следующие далее строчки совершенно стерлись.
— Что же было в этих строках?
— В этих строках Сукрийяна указывает на способ, каким его можно вывести из летаргии и погрузить в этот же сон его преемника.
— Его преемника?
— Ну да, его преемника, потому что в том месте документ еще достаточно ясен. Лишь только Сукрийяна провозгласит себя верховным жрецом, как другой факир займет его место и, по прошествии семилетнего подобного же испытания, будет провозглашен великим жрецом в свою очередь. Это обычный способ у нирванистов, чтобы добиться почестей.
— Ad augusta per angysta [через борьбу к победе], — сказал Пензоне, случайно вспомнив свою латынь.
— Что это он говорит? — спросила Дебора.
— Я говорю, кузина, что бывает странное честолюбие и что, как говорим мы, французы, «игра не стоит свечей». Но, продолжал он, обращаясь к Токсону, все это нисколько нам не объясняет, милый дядя, зачем вы хотите ехать в Бомбей.
— Вы это сейчас узнаете, — ответил мистер Токсон.
IV
Еще более странная глава
Дойдя до этого места в своем объяснении, мистер Токсон совершенно переменился. Он поднялся и стал нервно ходить взад и вперед по своему музею.
Слегка дрожащей рукой он откидывал спускавшиеся на лоб волосы. Через стекла золотых очков его взгляд блестел странным огнем.
— Вы хотите знать, — начал он, — что я рассчитываю сделать с лаковым ящиком и факиром Сукрийяной? Ящик я отвезу в Гондапур и поставлю в святилище богини Кали в день ее праздника.
— А факир? — спросил Пензоне.
— Факир? Я хочу занять его место.
— Место верховного жреца? — произнес Пензоне, изумление которого было безгранично.
— Нет, его место факира. Я хочу, когда Сукрийяна проснется, чтобы он усыпил меня в свою очередь на указанное время, т. е. на семь лет. В папирусе сказано, вы читали, что Сукрийяна должен иметь преемника. Этим преемником буду я!
Воцарилось молчание. Сообщение доктора Токсона было так неожиданно, так экстраординарно, что Пензоне спрашивал себя, не спит ли он? Что же касается мисс Деборы, то она тихонько плакала.
— Вы должны понять, продолжал Токсон, не замечая слез дочери, так он был поглощен своей идеей, что никогда мне не представится более удобного случая для пополнения моих трудов по искусству продлевания жизненного процесса. Для меня это неожиданный случай, дар судьбы, осуществление мечты, о чем я не осмеливался и думать до получения ящика.
Да, я могу сказать, что этот благодетельный ящик упал с неба, и может позволить мне, простым и легкоисполнимым опытом, добиться результата, к которому я стремился в продолжение двадцати лет!
И так — как Дебора и Пензоне, не говоря ни слова, продолжали с удивлением смотреть на него, то он с возрастающим воодушевлением продолжил:
— Я уже начертил себе программу действия. Ровно через четыре месяца наступит праздник богини Кали. Я с Деборой отправляюсь послезавтра. Через три дня мы сядем в Нью-Йорке на пароход. Я уже занял по телефону каюту на троих — одно место для меня, другое для Дебби, третье для ящика, с которым я ни на минуту нерасстанусь за все время переезда. Из Ливерпуля, куда мы отправимся из Нью-Йорка, мы сейчас же едем в Индию по обычной дороге. В Бомбее я рассчитываю быть через полтора месяца, и мне останется достаточно времени для окончания последних приготовлений и даже попутешествовать по стране с Деборой, если она того захочет.
Дебора повернула к отцу свое заплаканное личико, по которому еще скатывались слезы.
— Пусть будет так, как вы хотите, папа, сказала она. — Как я могу думать об удовольствиях, когда я еду с вами только с тем, чтобы проводить вас на смерть?
— Дитя мое, возразил Токсон с живостью, как ты решаешься произносить такие слова? Разве ты не видишь, что я проведу этот опыт в условиях полной, абсолютной безопасности, и со всей уверенностью, можно даже сказать, с математической верностью, что я проснусь в назначенный час и что только случай определит мои семилетние испытания.
— Как так? — спросила молодая девушка.
— Очень просто, дорогая Дебби. Единственное существо, владеющее секретом нирванического сна, это Сукрийяна, лежащий здесь, — и мистер Токсон, произнеся это, устремил взоры на мумию. Одно из двух: или он не проснется в день праздника Кали — в этом случае мне не придется производить опыта, — или, напротив, он проснется, и тогда будет ясно, что я могу проделать подобное же без малейшей опасности.
— Но, папа, — вскричала молодая девушка с выражением горестного нетерпения, — вы хорошо видите, что в ящике лежит только труп. Допуская даже, что — не знаю по какому чуду, — этот труп возвратится к жизни, то эти фанатики не позволят проникнуть в их тайны неверующему, врагу их расы. О, они убьют вас, и я умру от этого.
