Первый парень снова повернулся к Редо.
— Оскандалилась религия ваша, святой отец. В Кронине одни мужеложцы обедню служат, а?
Редо, увы, хорошо помнил годичной давности скандал, который ему пришлось улаживать. Один из дьяконов в кронинском Храме был уличен в мужеложеской связи с сыном известного купца. Прибыв в Кронин, Редо устроил разнос всей храмовой администрации.
— Дармоеды! — кричал Редо. — Вы ведь знали об этом! Знали — и ничего не делали!
— А что мы могли сделать? — спросил тогда главный священник Кронина.
— Запретить ему приходить в Храм кроме как на правах прихожанина!
— А у него денег много! — парировал священник. — Пристройки все развалились, так он их нам чинил!
— А у вас самих денег нет совсем, да? — кричал Редо. — Кронинский приход — самый богатый в стране! Вон какую рожу наел, сволочь!
И так далее. Провинившегося мужеложца Редо тут же лишил сана, но было поздно. Скандал был поддержан и раздут людьми Фалкона, и весть о нем полетела во все концы Ниверии, перебежала границу, распространилась по Славии и, конечно же, перевалила через горы и дала повод артанским язычникам глумиться и издеваться вдоволь. Вот они какие, мол, эти монотеисты! Ханжи все до единого! Мужеложцы!
— Что вам нужно? — раздраженно спросил Редо купеческого сына.
— Какой мне смысл и стимул ходить в ваш дурной Храм, а, скажите мне! Как я могу, к примеру, ходить на исповедь, если знаю, что исповедник мой — мужеложец?
Редо встал.
— Я не понимаю, — сказал он, заворачиваясь в плащ и кашляя, — вы в Храм ходите исповедоваться или ебаться? Вы б уж как-нибудь определились бы.
Он повернулся и пошел прочь. Болото. Ничем не проймешь. Болото.
Дай мне силы, Всемогущий, дай мне силы. Они ведь все несчастные, обделенные, и потому злобные. Ведь потому? А? Дай мне силы.
Он вошел в Храм. Паства была уже в сборе. Две трети мест были заняты, проходы пусты. Значительная часть паствы состояла из девушек и женщин, тайно влюбленных в красивого и красноречивого Главного Священника. Может, стать развратником? подумал Редо. Развратникам сочувствуют, и охотнее ссужают им суммы, даже государственные организации охотнее ссужают. Ладно.
Он поднялся на пульпит, окинул, взглядом аудиторию, и сказал:
— Тема сегодняшней проповеди — притча о добром самаритянине. Видел я сегодня одного богатого купца, который только что обманул конкурента и поэтому пребывал в благосклонном настроении и рвался давать советы…
Паства захихикала.
Мне многое дано, думал Редо. Птица и камень, если бы я вышел на улицу и громогласно объяснил бы толпе, кто такой Фалкон на самом деле, через два часа в этой стране было бы другое правительство. Но я не имею права это делать, не могу взять на себя ответственность за кровь, которая прольется, и за души людей, которые ее прольют. Дай мне силы, Создатель.
После проповеди, проводив просветленных прихожан, Редо зашел к себе в кабинет. На письменном столе лежали два письма. Первое было из мэрии и сообщало, что здание Храма, в том состоянии, в котором оно сейчас находится, представляет собою угрозу для окружающих, грозя рухнуть им на головы. Давалось три недели срока для возобновления ремонтных работ. Если работы не будут «продолжены», вопрос о сносе здания автоматически станет частью повестки дня на следующем заседании городского правления.
Второе письмо, за подписью Великого Князя, уведомляло Главного Священника, что средства на ремонт Храма правительство в данный момент предоставить не может. Следовало обратиться еще раз — через год.
Редо открыл стенной шкафчик, налил полный кубок вина, и залпом выпил.
Дай мне силы, Создатель.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. О ЛЮБВИ
Брант поспешно выскочил из дворца, и к нему тотчас подошла Рита.
— Как прошел обед? — спросила она озабоченно.
— Прекрасно. Мне понравилось. Я бы еще раз сходил.
— Хока не встретил?
— Встретил.
Рита посмотрела в сторону.
— И что же?
— Он случайно поднимался по лестнице в тот момент, когда я как раз собирался по ней спускаться.
— И что он тебе сказал?
— Я не дал ему возможности ничего сказать.
— Что сие значит?
— Я спустил его по лестнице головой вниз.
— Перестань шутить, не смешно.
— Я не шучу. Я не собирался ничего делать, и я ни в чем не виноват. Ну, возможно, я слишком поспешно вышел из банкетной залы, а он как раз читал на ходу. На ходу читать вредно. Читать нужно сидя или лежа. Или стоя.
— Ничего не понимаю.
— Я на него налетел. Нечаянно.
— А он?
— А он покатился. Вниз по лестнице.
Рита приложила руку ко лбу и прикрыла глаза.
— Безмозглый кретин, — сказала она. — Жила я на свете, забот не знала. Явился сынок, и за два дня перевернул матушкину жизнь с ног на голову. Идем отсюда, урод.
Они повернули и пошли вдоль боковой стены дворца. Брант вдруг остановился.
— Что еще? — спросила Рита раздраженно, и оглянулась. — Идем же, не стой, как вяз над болотом.
Брант рассматривал верхний, третий этаж дворца, что-то высчитывая.
— Эй! — сказала Рита.
— Сейчас, сейчас. Раз… четыре… семь. Примерно там.
— Что там?
— Окно.
— И что же?
— Ничего. Просто окно.
Рита посмотрела вверх.
— Окно, — сказала она.
— Да.
— И что в этом окне?
— Стекло. Рама, — объяснил Брант.
— И все?
— Нет, почему же. Карниз еще.
— Вот мудак, — сказала Рита в отчаянии. — Вот же, блядь, мудак! Идем же. Дубина. Змей двуногий.
Они быстрым шагом прошли несколько улиц, свернули на бульвар, и через четверть часа прибыли на Улицу Плохих Мальчиков.
С удивлением Брант обнаружил, что Нико, которого давеча они еле нашли на окраине, спящего возле канавы и почти полностью раздетого, сидит в гостиной, привязанный толстой цепью к крюку в стене.
— Чего это ты с ним делала? — строго спросил Брант.
— Ничего я с ним не делала, — раздраженно сказала Рита. — Он ходил по дому, потом нашел подвал. Я захожу, все разбросано, стрелы везде валяются, а этот идиот пытается зарядить арбалет, оттягивает тетиву от себя, арбалет повернут к нему. Вложил бы стрелу — и прямо себе между глаз.
— Тетива заела, — объяснил Нико. — Ржавый взвод. Смазывать надо иногда.
— Чего же ты не смазал?
— Не успел. — Он повернулся к Бранту. — Она на меня сзади набросилась. Не могу же я ее бить, она женщина. Это не честно, драконоборцам строго-настрого запрещено женщин бить, у нас правило такое. Драконоборцы с женщинами всегда ведут себя галантно. А ей опасно держать дома столько оружия. Оружие, правда, плохонькое, старой конструкции, но все-таки — женщина, что-нибудь не так повернет, или на клинок напорется, мало ли что. Я бы сейчас выпил чего-нибудь. Жрать тоже хочется, но это не спешно. А вот выпить — в самый раз. Я помню, когда мы с Петичем ходили в Вантит…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
