– А мне это кажется очень странным, – качала головой Елизавета Михайловна.
– Да ничего странного! – Петр Петрович сидел с видом победителя и снисходительно улыбался. – Просто кто-то там… – Он поднял палец и указал в обвалившийся потолок. – …прочел мое эссе…
– Я тебя умоляю! – Елизавета Михайловна подкатила глаза. – Ну кто мог прочесть этот затрапезный сборник?
– Есть специальные люди, которые отслеживают серьезные публикации и докладывают кому надо… – уверенно пояснил Петр Петрович. – А времена сейчас какие: Совет Европы внимательно наблюдает за моральным климатом в России, поэтому с интеллигенцией стараются заигрывать! И если во мне увидели носителя новой, революционной идеологии, потенциального лидера, то постараются приручить, задобрить, привлечь на свою сторону…
– И ты на это пойдешь?! – почти выкрикнула Ираида.
– Нет, конечно. Вы же знаете мою принципиальность! Но если мне предложат отремонтировать квартиру, то я возражать не буду…
– Я тебя умоляю!
– Но факт-то налицо!
– Не исключено, что Петенька прав, – кивнула Анна Матвеевна. – Возможно, они демонстрируют, что возврата к мрачному прошлому нет и быть не может…
«Точно, токующие глухари – подходи и стреляй: не шелохнутся, – подумал Юра. – А Шурку они гипнотизируют – словно окаменела, перебить боится!»
Неприятное чувство усилилось. Всадника на белом коне никто не хотел замечать. И элитного букета, и наилучшего торта, и знаменитого «Хеннесси», который, правда, еще таился в рюкзачке…
«Ну, со стрельбой, конечно, я перегнул, а вот, если бы мы с Шурочкой прямо здесь занялись сексом, они бы точно не обратили внимания!»
Эта мысль его развеселила, настроение улучшилось. Он обнял Шурочку за плечи и по-хозяйски поцеловал в щеку, чем вывел девушку из оцепенения.
– Между прочим, у нас гости! – сказала она. И повторила: – Мама, папа, бабушка! Юра пришел!
Интеллектуальные тетерева перестали токовать и перенесли свое внимание на жениха.
– Здравствуй, Юрочка, – заулыбалась Анна Матвеевна. – Здравствуй, дорогой! Где же ты достал такие цветы? А торт из «Праги»!
Она всплеснула сухонькими ручками и ловко раскрыла коробку.
– Какая прелесть! Последний раз я ела такой в пятьдесят третьем году!
– А я таких цветов в жизни не видела! – громко заявила Ираида. – Лиза, ты видела такие цветы?
– Нет, нигде… Очень красивые…
Погруженные в себя восковые фигуры оживали, превращаясь в обычных людей.
Закрепляя успех, Юра шагнул к столу, положил торт и выставил солидную коробку с коньяком, выведя из состояния монументальности папу-не папу.
– «Хеннесси»! Никто не поверит! – Петр Петрович вскочил и протянул гостю руку – Я вижу, парень разбогател! Как я и предсказывал! Ведь я всегда оказываюсь прав! Шура, заваривай чай! Присаживайся, Юрик! У меня тут большая победа!
Шурочка убежала в кухню, а Юра присел к столу.
– Что-нибудь с диссертацией?
Петр Петрович небрежно отмахнулся:
– Бери повыше!
Он победоносно оглядел домочадцев.
– Пусть Лиза расскажет, – посоветовала Анна Матвеевна. – У нее хорошо получается…
– У меня не хуже выйдет, – гордо заявил Петр Петрович. И перевел взгляд на гостя. – Короче, слушай: сегодня утром приходит сантехник, чинит бачок, меняет прокладки в кранах, устраняет течь под раковиной. Заметь, денег не просит! И все вежливо-культурно! Я говорю: «Мы же вроде не вызывали?» А он отвечает: «Не знаю, мне начальство приказало!»
Юра довольно разулыбался и уже открыл было рот, но Петр Петрович не остановился:
– Сколько лет течет, никто не шевелился, а тут сам пришел по приказу начальства! С чего бы это? А?
Юра вновь хотел прояснить вопрос, но Беатриса Карловна покачала головой: «Перебивать хозяина некрасиво! Дождись паузы, тогда и говори…»
– Да с того, что наверху прочли мое эссе!
«Господи, так вот из-за чего весь этот сыр-бор! – изумился Юра. – Из-за сортирного бачка!»
Разубеждать Петра Петровича не имело смысла, ибо этим подрывался авторитет хозяина дома и принижались его достоинства. Поэтому Юра перестал улыбаться и сидел молча, слушая про то, как какие-то «они» заигрывают с потенциальным лидером нации папой-не папой, дабы не вызвать международного скандала. Про свой вклад в международное дело починки сортирного бачка он решил не говорить. Беатриса Карловна одобрительно кивнула.
В комнату влетела Шурочка со стопкой тарелок в руках.
– Что это Юра такой грустный? Папа, ты его совсем замучил!
– Действительно, Петенька, прекращай, – вмешалась Анна Матвеевна. – Может, Юра хочет что-то сказать…
Ираида саркастически улыбнулась, обнажив свои замечательные зубы.
– Он же в прошлый раз книжки взял, вот пусть и расскажет – что прочитал, что понял… С «Хеннесси», мы видим, у него хорошо. А вот как с Кафкой?
– Ну что ты вяжешься к мальчику, Ираида? – заступилась Анна Матвеевна. – Молодой мальчик, работает в архиве… Он же не из Литературного института!
– С Кафкой у меня неважно, – самокритично произнес Юра. – Да это в жизни и не самое главное…
– А что главнее? – Ираида артистично выгнула бровь. Но это ее не украсило.
– Главнее то, что я предлагаю Шурочке выйти за меня замуж. На самом деле я не работник архива, я офицер ФСБ. За особые заслуги мне присвоено внеочередное звание капитан…
Итак, рубище было сброшено, и позолоченные латы сверкнули в косых лучах уличного солнца. Но их никто не видел. Наступила ужасная тишина, все замерли. Впечатление было такое, что Юра громко испортил воздух либо цинично выставил на всеобщее обозрение свой половой орган.
– ФСБ, говоришь?! Ну… Ты даешь! – хрипло сказал Петр Петрович. – Значит, по мою душу?
– ФСБ… – страшно меняясь в лице, спросила бабушка. – Это – КГБ?!
– Это КГБ, МГБ, это ЧеКа, – подтвердила Елизавета Михайловна и плотно стиснула губы.
Ираида вытянула палец с облупившимся маникюром, совершенно неприлично указывая на побледневшего Юру Евсеева:
– Он – гэбист! Ты привела в дом гэбиста!
– Нет, – вскрикнула Шура. Тарелки поехали из рук, но девушка успела их подхватить и прижать к груди. – Шутка? – спросила она у Юры. – Ты так пошутил?
– Какая шутка?! – нервно комкала скатерть Елизавета Михайловна. – Он делает тебе предложение! Какие тут могут быть шутки! Отвечай ему! Хочешь быть… обеспеченной дамой! Вся – в награбленных бриллиантах и собольих накидках!
– Что вы такое говорите?! – искренне возмутился Юра.
– Она правду говорит, – мертвым голосом произнесла Анна Матвеевна. – Мне было пять лет. Я все видела. Приехали на черной машине. Забрали моего папу. Все перевернули вверх дном. А когда уходили, у одного из рукава выпала серебряная ложка. Он подобрал и спрятал обратно в рукав. Потом уехали. А потом… приехали на грузовике. И вытащили… Все. Я помню – мой любимый черный такой буфет, очень старинный, внизу можно было спрятаться, я часто пряталась… И комод. Мама кричала, плакала. А они носили. Мы хорошо жили. Профессорская семья. Шубы унесли. Посуду. И бриллианты тоже, господин капитан. Мамины. Ей от ее матери достались. Фамильные, как говорится. У мамы на руках были колечки, так она засунула руки под мышки… Потом стали требовать паспорт, она стала вроде искать и будто не нашла. Она кричала, что это я куда-то спрятала, трясла меня: где, где, вечно ты играешь с документами… Я испугалась, стала плакать. Этот… Гэбэшник… На маму орал: давай паспорт! Я вспомнила, как мама прятала деньги, завернутые в газетку, за трубы в туалете. И сказала: в туалете! Мама стала кричать, что я утопила паспорт в туалете, и как она теперь будет без документов… И тот плюнул. Я побежала за машиной. Мой буфет покачивался, я смотрела на любимые черные розы, а мама подбежала ко мне, стала целовать и говорить, что я умница, что сказала про туалет… А потом, господин капитан… Нас везли очень долго в ссылку. Вши. Голод. С какой-то станции повезли в грузовиках. Сбросили в лесу. Рассказать вам, как мы шли пешком хоть до какого-нибудь жилья? Во что могли превратиться ножки пятилетней девочки? В месиво.
Все молчали.
– Тогда было страшное время, – вымолвил наконец Юра Евсеев. – То время… осуждено. Это совсем другое…
– Шуру, моего мужа, отца Шурочки, посадили в восемьдесят втором, – сказала Елизавета Михайловна. – За то, что переводил Генри Миллера, перепечатывал и давал читать друзьям. Он сгинул, как и мой папа. А Генри Миллер свободно продается в магазинах.
– Часы! – вдруг ожила Анна Матвеевна. – Вам понравились старинные часы!
Юра обернулся к ней.
– Они были в ремонте! Мама отдала квитанцию Степаниде Ивановне, дворничихе! Она их получила! И сохранила! Она и квартиру нам сохранила! Написала заявление, что просит жилплощадь врагов народа отдать ей, многодетной… У нее все дети повырастали и переженились, пока мы вернулись! Мы – боялись! Мы только в пятьдесят пятом, когда уже точно знали, что…
