Отец у Агапки в партизанском отряде. Раздобыл он в каком-то бою долгожданный гостинец сыну.
– На, получай!
Напялил Агапка – загляденье, не шапка. Помчался мальчик по сельским улицам. Видят его крестьяне, смеются крестьяне:
– Басурман бежит, глядите!
Повстречались Агапке парни. Улюлюкают парни:
– Лови, окружай француза!
Попался Агапке Шарик.
«Тяв-тяв, тяв-тяв!»
– Однако, глупый какой ты, Шарик. Ты что, не узнал Агапку?!
Увидел Агапку гусь:
«Га-га-га, га-га-га», – тянет к мальчишке шею.
Отбился едва Агапка.
Примчался мальчик к дружкам и приятелям. Окружили его ребята.
– Дай поносить, Агапка.
Жалко Агапке. Шапка с султаном – такую ребятам!
Обозлились мальчишки:
– Француз. Бей, колоти француза!
Достается Агапке. Будь ты проклята, эта шапка!
Ванюшка, Марфутка, Филька и трое других ребят
Собрались ребята, бродили по лесу. Было их шестеро: Ванюшка Валуев, Марфутка, Филька и трое еще ребят. Осень. Ни ягод тебе, ни грибов, ни птичьих гнезд на деревьях. Чем бы сейчас заняться? Вот бы поймать француза.
Размечтались ребята.
Француз здоровенный, конечно, с усами. Лошадиные скулы. Глазищи большие, размером с кулак. Ружье при французе, походная сумка.
Представляют ребята, как ловят французов в плен.
– Заходи! – кричит Ванюшка Валуев. – Окружай! Вали его наземь! Бей дубиной… Руки и ноги ему вяжи…
Ванюшка в компании старший. Исполняют ребята его команды. Вместо француза у них бревно.
Наигрались ребята, идут домой. Смотрят – под елкой, под сивой лапой, лежит настоящий француз.
Бредит солдат, лопочет что-то на своем языке. Глаза у него закрыты. Ружья при французе не видно. Нет и походной сумки. И совсем он безусый. И вовсе не страшный. Мундир весь изодран – сквозь дыры голое тело светит.
– Налетай! – закричал Ванюшка. – Вяжи ему руки и ноги…
Однако ребята не двинулись с места. Да и сам-то Ванюшка крикнул не очень бойко.
В общем, пропала вдруг у ребят охота брать лежащего француза в плен.
Стоят, перешептываются:
– Помирает, видать, француз.
– Раненый?
– Голод небось измучил.
Стали ребята думать, как же им быть.
– Может, в село донести об этом?
– Правда, давай в село.
Только хотели бежать, да снова задумались.
– На вилы его мужики подымут.
– Топорами прикончат.
Жалко стало ребятам француза. Уж больно он стонет и мечется. Пусть помирает естественной смертью.
Вернулись в село, разошлись по домам.
Вошел Ванюшка в избу, на душе как-то тягостно. Все видит, как бредит в лесу француз. Он же с голоду там помирает. Покрутился Ванюшка с час – то на улице, то в огородах, даже к речке специально бегал, – никак не может забыть солдата. Наконец вернулся домой, сунул под одежонку краюху хлеба, снова помчался в лес.
Растолкал он француза. Приоткрыл тот глаза. Хотел рвануться с испуга, да слаб – остался на месте. Тычет Ванюшка ему краюху. Увидел солдат, потянулся. Слеза из глаза непрошено капнула.
В это время Ванюша услышал шорохи. Обернулся – мелькнула тряпица. Так это же бежит Марфутка.
Подбежала Марфутка, видит Ванюшку, страшно смутилась: хлеб у нее в руках.
Вслед за Марфуткой явился Филька. За ним и трое других ребят.
Словом, снова ребята вместе в лесу собрались, и каждый еду принес.
С этого дня и стали они приходить к французу. Соорудили ему шалаш, рядно притащили, Марфутка – ниток: зашить мундир.
Завелась у ребят настоящая тайна. В селе – ни гугу. Удивляются их родители. Где пропадают ребята?
– Да так мы… – уклончиво ответил Ванюшка.
– Я на хутор к подружке хожу, – заявит Марфутка.
– Да я тут, я все время у дома, – отвертится Филька.
– Мы в горелки в лесу играем, – скажут трое других ребят.
Стал француз поправляться. Явились как-то ребята. Смотрят – солдат кораблик из дерева выстругал. Весло кормовое к нему отдельно.
– Нате, для вас, – сует француз гостинец ребятам.
На следующий день вырезал им человечка. Человечек забавный – руками, ногами дрыгает. Веселит, как живой, ребят.
Стал француз подыматься. Даже ходить.
Явились ребята на третий день – нет в шалаше француза.
Ушел из тех мест солдат. Лишь кораблик и веселого человечка, как память свою, оставил.
Даже грустно стало ребятам. Вот так взял и ушел, ничего не сказал. Привыкли ребята к французу.
Вернулись домой опять невеселые.
– Да что тут с вами такое творится! – пристали снова родители.
Пожались, пожались ребята, а потом рассказали. Вначале Марфутка, затем Филька, затем трое других ребят. Даже Ванюшка и тот признался.
Рассказали про все: и про первую встречу, и о том, как, не сговорившись, хлеб ему потащили, и про слезы, что были тогда у француза в глазах, и как мундир зашивала Марфутка, и как шалаш ему строили. Потом отдельно про кораблик и забавного человечка.
Думали ребята, что будут в селе их ругать.
Однако крестьяне такую весть встретили как-то спокойно. Не журили ребят. А кто-то даже сказал:
– Ну что ж, дай ему Господь дорогу добрую! Может, и он такой же, как мы, крестьянин.
Поражались ребята. Особенно на следующий день, когда те же самые мужики и в том же самом лесу трех новых французов подняли на вилы.
Что-то топорщится
Забелело. Выпал недавно снег. Идет по дороге отряд французский. Ремни у солдат подтянуты. Холод, конечно. Одежда летняя. Только холод еще терпим. Голод французов мучает.
Вдруг навстречу сани крестьянские по первопутку. Мужик на санях. Мальчонка лошадкой правит. Бежит лошаденка трусцой. Снег пока неглубокий. Хорош у полозьев накат.
Сани груженые. Что-то рядном укрыто. Что-то такое топорщится. Размечтались солдаты:
– Может, хлеба мешки печеного.
– Может, мясо отвозят в город.
– Может, боров рядном укрыт.
– Вот была бы удача!
Смотрят на лошаденку. Лошаденка хоть роста среднего, не кавалерийский, конечно, конь, да неплохо, видать, откормлена. Так и просится прямо с санями в котел. Разгораются страсти солдатские. Криком кричит аппетит.
– Эх, не свернул бы мужик с дороги!
Да нет. Не чует беды лошаденка. Не чует беды мальчишка. Глупо сидит мужик. Скользят по ухабам сани. Все ближе и ближе. Солдатский спирается дых. Еще минута, и знай что хватай.
И вдруг… Развернулись, как в танце, сани. Хвостом повернулась к французам лошадь. Послушно застыла. Спрыгнул мужик на землю. Тянет с саней рядно.
– Берегись – закричали французы. Схватили поспешно ружья.
Пушка на них глядит.
И вот – запал в руках у крестьянина. Мальчишки восторженный вид. Пламя. Грохот. Картечи свист. Ответно раненых стон протяжный. Дорога в телах побитых.
Дело сделано. Что есть силы летит лошаденка. Небо. Поле. Полозьев скрип.
Глава шестая Последний крик наполеона
Ружье
Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о действиях русской армии, всегда преувеличивал наши успехи.
– Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито. (А побито в два раза меньше.)
– При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен. (А взято – дай бог половина.)
Заметил это Кутузов и как-то:
– Выходит, голубчик, мы с одной Бонапартовой армией справились. Почитай, взялись за другую?!
Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время, и опять за то же.
– Сегодня столько-то пушек у французов отбито. (А их вовсе в этот день не отбито.)
– А партизаны доносят, что три знамени взято в плен. (И тоже, шельмец, придумал.)
Разозлился Кутузов:
– Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь беспардонную ложь!
И тут-то Хитаров признался:
– Не могу я, ваша светлость! Оно же хочется, чтобы скорее. Чувства во мне говорят патриотические.
Подивился Кутузов:
– Скорее?
Подумал. Позвал адъютанта:
– Подай-ка ружье.
Опять повернулся к Хитарову:
– А знаешь ли что, голубчик? Чтобы было оно быстрее – на, получай ружье и ступай-ка в маршевый полк немедля.
И тут же отдал приказ об этом.
Нагайка
Кутузов никогда не расставался с казацкой нагайкой. Висела она у него через плечо, без всякого дела. Коня не стегал, руку на солдат не поднимал. Зачем же тогда нагайка?
Спросит об этом кто-нибудь у Кутузова.
– Пусть повисит, голубчик, пусть, – ответит Кутузов. – Даст Бог, дело и ей найдется.
Наступили холода. По-разному одеты в частях солдаты. Там, где интенданты и офицеры заботливы, полки и роты в тепле. Там, где офицеры и интенданты с ленцой, мерзнут, бедуют солдаты.
Как-то приехал Кутузов в полк, где офицеры как раз ленивые. Пошел фельдмаршал по ротам. Явился в одну: одежонка солдатская – старь, башмаки ни разу не чинены, форма к зиме не завезена. Посетил Кутузов вторую роту. И в этой роте все точь-в-точь как и в первой. То же самое в третьей роте.
Вернулся Кутузов в полковую избу, собрал офицеров:
– Как живете, господа офицеры?
– Бог милует.
