Кирьянов заложил лихой вираж, бросил машину в бреющий полет. Белоснежный, зеркально-сверкающий аппарат, похожий на наконечник копья, несся теперь над саванной совсем низко, метрах на десяти, не выше. Легкими движениями пальцев левой руки Кирьянов гасил скорость до минимальной, держа правую на алой рифленой клавише.
Они вымахнули из невысоких густых зарослей и понеслись по равнине, стелясь над землей в заполошном беге – три длинных, иссиня-черных тела, покрытых коротким жестким мехом. Кажется, у них были широкие висячие уши и хвосты вроде помпонов. Кирьянов особенно не приглядывался. Совершенно не было нужды присматриваться к этим дьявольски проворным существам, не стоило ломать голову над тем, почему их требуется перебить всех до одного, чтобы и следа от них не осталось на равнине, огромном пространстве меж океаном на востоке и горной грядой на западе. Не наше дело, как говорится, родина велела… Быть может, это аналог прожорливых кроликов, расплодившихся настолько, что стали угрожать всей системе биоценоза. Быть может, нечто вроде зловредных вирусов. Или переносчиков бешенства. Какая разница?
Троица угодила в сиреневый круг прицела, и Кирьянов нажал клавишу двумя пальцами. Машина едва заметно содрогнулась, сотряслась, излучатели по обоим бортам выбросили снопики фиолетового огня – змеистые, похожие на молнии, они вмиг достигли земли, накрыли мохнатых тварей, взлетели вороха ослепительно-желтых искр вперемешку с взрыхленной серой землей, и на том месте, где только что наметом неслись, спасаясь от смерти, неведомые существа, осталась лишь обширная проплешина и по ее окружности дымилась трава…
Кирьянов выполнил великолепную «горку», одним махом взлетев метров на триста. Пошел над саванной, рыская вправо-влево, словно вынюхивающая след гончая. Детектор молчал. К исходу третьего дня тварей становилось все меньше и меньше, как бы эти уже не последние. Три дня пылала трава и носились похожие на наконечники копий машины, выплевывая неотвратимую смерть, три дня канадская бригада с помощью каких-то там аппаратов выгоняла тварей из нор у подножия хребта, а на равнине их встречали орлы штандарт-полковника. Это была полная и всеобщая мобилизация – запрягли и шофера Васю, и Митрофаныча, даже пару техников, свободных от дежурств, усадили в кабины, не говоря уж о самом Зориче.
Описав большую дугу, Кирьянов откровенно зевнул. Должно быть, он уже вжился в новую реальность – не было ни малейшего интереса к происходящему, все осточертело за три дня, саванна опостылела, твари надоели, стрелять надоело, хотелось вернуться на базу, жахнуть добрый стакан и отправиться на берег, в беседку, к Тае, обрести полное отдохновение души и тела…
Справа его обогнал на приличной скорости однотипный аппарат, зеркально сверкающий наконечник копья, сбросил скорость, поравнялся, и прапорщик Шибко помахал рукой. Кирьянов нейтрально кивнул. После известных открытий он совершенно не представлял, как ему с прапорщиком держаться. Одно дело – узнать от центрального информатория, что в подразделениях Структуры служит масса народа, выдернутого из самых разных исторических периодов за пару часов до неизбежной смерти в таковых, причем народ этот сплошь и рядом воевал не за самые светлые идеалы не на самой правильной стороне, но что поделать, если по своим деловым качествам, складу характера и прочим параметрам именно он идеально подходит для работы во благо Галактического Содружества. И совсем другое – нос к носу столкнуться с этаким вот субъектом, преспокойно бряцающим железками со свастикой и вовсе не намеренным посыпать главу пеплом оттого, что дело, которому он служил, оказалось исторически порочным и осужденным всей прогрессивной галактической общественностью… Он не испытывал особых эмоций – просто не знал, как ему держаться…
Третий аппарат, белоснежный и сверкающий, что твой архангел Божий, свалился из безоблачного неба в крутом вираже, выполнил классическую «мертвую петлю» и развернулся к ним острым носом…
Все произошло на глазах Кирьянова, молниеносно и неожиданно, так что он едва успел бросить машину в сторону. Новоприбывший открыл огонь с близкой дистанции, и вместо привычных пучков фиолетовых молний из его бортовых пушек ударили синие дымные лучи, ослепительные, оглушительно трещавшие, уперлись в аппарат Шибко, и тот, словно получив мощнейший удар огромным невидимым кулаком, бессильно дернулся, задрал нос, вмиг став из белоснежного опаленным, черным, провалился вниз, а вслед за ним и атакующий, будто налетев на невидимую стену, затормозил в воздухе так, что Кирьянову невольно почудился оглушительный лязг-дребезг-хруст (а то и не почудился, право!), и в следующий миг отвесно скользнул к земле, словно выброшенный из окна утюг…
В полной растерянности Кирьянов сначала проскочил по инерции мимо. Опомнившись, развернул машину, снизился, вошел в отчаянное пике, приземлился, практически упал в высокую траву, ломая верхушки жесткого корявого кустарника, рядом с двумя подбитыми машинами, лежавшими на сухой земле почти что бок о бок, в паре метров друг от друга.
Откинув назад прозрачный колпак, выскочил. Но прапорщик Шибко опередил – он уже стоял на земле рядом со своим обгоревшим истребителем, крутя головой в некотором обалдении, пытаясь вернуть себя к реальности.
Внутри кабины атаковавшего ничего не удавалось рассмотреть – ее напрочь заволокло густым сизым дымом, от машины за версту воняло горелой пластмассой и еще чем-то схожим, чад паленой синтетики забивал горло, но Кирьянов все равно кинулся вслед за прапорщиком, Тот, отвернув лицо и жутко перхая от хлынувшего наружу дыма, уже вытаскивал за шиворот кого-то безвольно обвисшего, перевалил через борт, поволок в сторону. Кирьянов наконец добежал, помог, тоже отчаянно кашляя. Вдвоем они оттащили Митрофаныча подальше, опустили на траву. Оружейник пошевелился, перевернулся на живот и, упираясь ладонями в землю, принялся ожесточенно блевать, кашляя, содрогаясь всем телом. Хорошо еще, ветерок относил вонь горелой пластмассы в другую сторону…
Прапорщик Шибко двумя пальцами вытянул из нагрудного кармана пачку сигарет. Дышал он почти нормально, и лицо казалось почти спокойным, но руки все же подрагивали, и губы кривились.
– Нутром чувствовал, право слово, – наконец выговорил он, двумя пальцами поддерживая в углу рта зажженную сигарету, глядя куда-то сквозь Кирьянова прозрачными синими глазами. – Давно к тому шло, но тогда в каминной глазыньки у него стали дозревшими… – Он произнес длинную затейливую фразу на неизвестном Кирьянову языке, судя по интонации, определенно матерную. – Кулибин, мать его, Левша доморощенный, народный умелец, гений-золотые руки… Это ж уму непостижимо, расскажи кому – не поверят. В жизни бы не подумал, что можно кустарным образом, чуть ли не голыми руками переделать излучатели на убойный залп… На один-единственный, правда, вон как все замкнуло-коротнуло, но все равно, уважаю… Ум-мелец, чтоб тебя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
