Здравствуй, дорогая Линди!
Старший сержант Битман сказал, что это письмо до тебя может не дойти, потому что наши самолеты часто сбивают. Но я все же решил рискнуть.
Вчера был сочельник, и я постоянно представлял, как ты звонишь в серебряный колокольчик, созывая наших девочек. Надеюсь, у вас был торт и красивая елка со свечами. Мы же здесь воображали, что наш черный хлеб — это рождественский кекс. Мы поделились им с одной русской и ее больными детьми, которых капеллан нашел в разрушенном погребе. Затем мы натопили снега и представили, что это — бренди. В полночь нам разрешили запустить в небо ракеты. Видела бы ты это зрелище. Вся немецкая армия стреляла из ракетниц. Было такое ощущение, что вот-вот спустятся ангелы и спасут нас из этого ада. Мы сняли шлемы и спели «Тихая ночь». Некоторые из парней плакали.
Сегодня утром капеллан провел для двадцати из нас причастие и прочитал проповедь из Евангелия. Знаешь, меня совсем не беспокоило, что он — католик. Капеллан напомнил, что Бог сострадает к людям, а затем он за каждого из нас помолился. Когда он опустил на мою голову руку, я ощутил внутренний мир.
Позже я молился Богу, вверяя в Его руки свою душу. Когда ты получишь это письмо, возможно, я буду уже с Ним. Что бы ни случилось, я верю, что Бог защитит тебя и Германию от русских. Он непременно это сделает.
Начинается артобстрел. Прошу, посади себе на колени наших малышек и скажи, что папа сильно их любит. Передай Кларе и Фриде, чтобы они не переставали петь. Скажи им, что я слышу их песни в своих снах. А Гертруда и Ирина пусть продолжают печь печенье, потому что я чувствую его запах даже в России.
Линди, я не мог дать тебе большого богатства, но ты обогатила мою жизнь. Люблю тебя всем своим сердцем. Молись обо мне и моих товарищах. Здесь просто ужасно.
С любовью, Гюнтер.Вечером, в понедельник 1 февраля 1943 года, ферма Ландесов дрожала от яростных ударов ветра. В доме было уныло и холодно. Письмо Понтера пришло в конце января — почти через месяц после того, как было написано. Однако еще неделей ранее Линди навестил Ричард Клемпнер, с прискорбием сообщив, что Гюнтер пропал без вести во время сражения 7 января. Скорее всего, он погиб где-то посреди мерзлых развалин Сталинграда. В своем офисе Ева узнала, что в тот день произошел жестокий штыковой бой, унесший жизни тысяч немецких солдат. В отчете так же было сказано, что доступ к телам убитых невозможен.
— В извещении написано, что Гюнтер пропал без вести, — сказала Линди, крепко обнимая Еву. — Я не верю, что он погиб. Он вернется. Вот увидишь. Сколько времени нужно на то, чтобы добраться сюда от Сталинграда?
— Я не знаю, — ответила Ева, гладя Линди по волосам. Она беспокоилась о подруге.
— Я буду ездить на вокзал каждый день. А этот психопат Гитлер пусть вечно горит в аду, — всхлипывала Линди. — Кому нужна была эта война, кроме него?
— Мама, как ты можешь так говорить о Фюрере? — удивленно спросила Линди ее шестилетняя дочь Ирина.
— Мама просто повторила чужие слова, — с тревогой в голосе произнесла Ева. — Иди лучше в свою комнату и поиграй с сестрами.
Дождавшись пока за Ириной закроется дверь, Ева повернулась к Линди.
— Тебе надо быть осторожнее в словах.
Линди, вытерев глаза, кивнула.
— Я знаю, но Гитлер послал моего Гюнтера на верную смерть. Говорят, от целой 6-й армии осталась лишь горстка счастливчиков. Ненавижу его, — прошипела Линди сквозь зубы.
Ева выключила радиоприемник. По всем каналам передавали траурную музыку в честь немецких героев, павших во время проигранной накануне битвы за Сталинград. Из почти 300.000 участвовавших в сражении солдат уцелело лишь 34.000. Остальные или погибли, или попали в плен и теперь, вне всякого сомнения, направлялись в Сибирь.
Подойдя к окну, Ева остановилась, глядя в темноту. Она набросила себе на плечи свитер.
— В офисе перешептываются, что восточный фронт трещит по швам. — Ева стиснула кулаки. — Русские сильно давят, но нашим во что бы то ни стало нужно удержаться.
— Я рада, что твой отец не стал проводить траурную службу по Гюнтеру, — сказала Линди.
— Он, как и все мы, надеется, что Гюнтер жив. Кроме того, ему есть о ком проводить траурные службы. Например, завтра — очередь Гери Шнайдера.
— Я слышала, Адольф сходит с ума от горя, — сказала Линди, вытирая глаза.
С улицы донесся звук подъехавшей машины. Ева и Линди прильнули к окну, пытаясь рассмотреть в темноте фигуру, направившуюся к парадной двери.
— Здравствуй, Линди, — раздался с порога голос Пауля Фолька. Его глаза были красными от слез. В руке он держал какое-то письмо.
— Господин пастор, заходите, — сказала Линди. — Мой свекор скоро приедет. Он повез в лагерь Ская. О! А вот, наверное, и он, — добавила Линди, услышав, что к сараю подъехал грузовик. — Я приготовлю вам кофе.
Войдя в прихожую, Пауль снял шляпу и пальто и отряхнул с брюк снег.
— Спасибо, но я хотел увидеться не с ним, — сказал он дрожащими губами. — Ева, наверное, мне не следовало приезжать сюда, но мне нужно было сегодня же встретиться с тобой.
— Что случилось? — тревожно встрепенулась Ева.
Смущенно взглянув на Линди, пастор передал дочери письмо. Сев на стул, он уставился в пол.
— Я только что его прочитал.
Присев, Ева быстро пробежала глазами листок.
— Как она могла!
Из глаз Пауля на дощатый пол капали слезы.
— Я знаю, что не был хорошим мужем, а со времени гибели Даниэля Герда была совсем опустошенной.
— И что? Это оправдание тому, чтобы развестись с тобой и выйти замуж за этого гестаповца? — Ева положила руку на ладонь отца. — Папа, мне так жаль…
— Она не переносила мою слабохарактерность…
Пастор не закончил фразу, потому что дом затрясся от взрыва. Ударная волна, вышибив окно на кухне, отбросила Линди к стене. Ева с отцом упали на пол. От расположенного недалеко от дома сарая в черное небо взметнулись языки пламени.
— Это самолет! — воскликнул Пауль. — Самолет упал!
Он вместе с Евой бросился к входной двери. Сарай был охвачен огнем.
— Смотри! — крикнула Ева. — Вон там!
Возле дальней стены пылающего сарая возвышался остов британского «Бофайтера».
— Летчики! — Оббегая горящие обломки, Пауль бросился к кабине пилота. Ева последовала за ним.
Один из летчиков был мертв, а второй пытался выбраться из кабины. Пауль, вскочив на сломанное от удара крыло, начал предпринимать отчаянные попытки высвободить пилота из ловушки перекошенного кресла. В этот момент с другого конца сарая раздался пронзительный крик Линди.
— На помощь! Помогите кто-нибудь!
Линди, прикрываясь рукой от жара, пыталась подобраться к стене огня, перекрывающей вход в сарай. Внутри охваченный ревущими языками пламени, как в гигантской печи, стоял грузовик, в кабине которого просматривались черные очертания пылающего трупа. Ева, оставив отца, бросилась к подруге.
— Линди, нет! Остановись! — Обхватив Линди руками, она пыталась оттащить подругу от сарая.
— Пусти меня! Пусти! Там папа! — кричала Линди, кашляя от удушливого дыма.
Раскаленный воздух обжигал лицо Евы. Она изо всех сил тащила назад подругу, которая не замечала ничего кроме неподвижного, обугленного тела своего свекра в самом центе огненного ада.
— Что ты делаешь! — кричала Ева. — Ты что, хочешь сгореть на глазах у своих дочерей?"
Наконец, она развернула оцепеневшую Линди к дому, и они вместе с перепуганными девочками вошли в кухню, куда Пауль только что затащил британского летчика. Англичанин был в сознании. Растянувшись на полу, он смотрел в потолок. Пилот был сильно изранен, но почти не обгорел.
— Принесите воду! — крикнул Пауль. — И бинты!
Налив в кружку воды, Ева приподняла голову летчика и поднесла кружку к его губам. Это был совсем молодой парень. Он с благодарностью посмотрел на Еву, и в этот момент она, придя в себя, отпрянула. Нахмурившись, она плеснула водой летчику в лицо.
— Из-за таких, как ты, гибнут невинные люди!
Через пятнадцать минут во двор в сопровождении пожарной машины быстро въехал армейский грузовик. Когда он остановился, из его кузова выпрыгнули четыре солдата, которые сразу же поспешили в дом. Среди них был военный врач. Быстро осмотрев англичанина, он начал обрабатывать летчику раны. Ева, упершись спиной в стену, наблюдала за его работой. Что-то в этом солдате напоминало ей Андреаса: возможно — его осанка и сильные плечи, а может — спокойное мужество на его лице…
Завершив перевязку кровоточащих ран англичанина, врач дал какие-то распоряжения остальным солдатам и повернулся к Еве.
— Позвольте обработать ваше лицо.
Ева послушно подчинилась. Прикосновения мужчины были ей приятны. Пока врач осторожно наносил ей на ожоги мазь, Ева изучала его лицо.
