Алекс вскидывает на меня глаза.
— Это поэзия.
— Что такое поэзия? — Этого слова я никогда раньше не слыхала, но мне нравится его звучание. Оно элегантно и просто, как красивая женщина, плавно кружащаяся в длинном бальном платье.
Вот зажжена последняя свеча, и теперь трейлер наполнился тёплым мерцающим светом. Алекс подходит ко мне и пригибается, выискивая что-то на полках среди книг. Наконец, вынимает какой-то том, выпрямляется и передаёт его мне.
«Собрание знаменитых стихов о любви».
У меня что-то дёргается в животе, когда я вижу это слово — «любовь» — вот так в открытую напечатанным на обложке. Алекс, не отрываясь, наблюдает за мной, так что, стремясь как-то замаскировать охватившую меня неловкость, я открываю книгу и просматриваю список авторов на первой странице.
— Шекспир? — О, это имя мне известно! По урокам здоровья. — Тип, который написал «Ромео и Джульетту»? Назидательную историю?
Алекс фыркает.
— Тоже мне назидательная история! Это великая история любви.
А я вспоминаю свою первую Аттестацию в лабораториях — ту самую, когда я впервые увидела Алекса. Такое ощущение, что это произошло страшно давно, годы назад. Помню, как у меня в мозгах случился заскок, и я сболтнула: «Она такая красивая». Ещё помню, что тогда мне на ум пришло самопожертвование...
— Они предали поэзию анафеме много лет назад, когда изобрели Исцеление. — Он забирает у меня книгу и открывает её. — Хочешь послушать стихи?
Я киваю. Он откашливается, прочищая горло, расправляет плечи и опускает голову, будто собирается влиться в игру на футбольном поле.
— Ну, давай же! — смеюсь я. — Что же ты застыл?
Он опять прочищает горло и начинает читать:
— «Сравню ли с летним днём твои черты?[26]»
Я закрываю глаза и слушаю. Если раньше у меня было чувство, будто я купаюсь в теплом свете, то теперь тепло проникает внутрь, вздымается волной и захватывает всё моё существо. Поэзия не похожа ни на что, слышанное мною до сих пор. Я не понимаю всего; лишь фрагменты образов, отрывки незаконченных фраз реют в моём воображении, словно развевающиеся на ветру разноцветные ленты. И вдруг, как озарение: поэзия похожа на ту музыку, что потрясла меня около двух месяцев назад на ферме «Поющий ручей». Она и действует точно так же — мне грустно и в то же время весело.
Алекс замолкает. Я открываю глаза — он внимательно смотрит на меня.
— Что? — растерянно спрашиваю я. Сила его взгляда такова, что у меня заходится дыхание. Кажется, он смотрит прямо мне в душу.
Он отвечает не сразу. Переворачивает несколько страниц, но не смотрит на них. Его глаза прикованы ко мне.
— Хочешь другое? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, начинает:
Как я тебя люблю? Душа мояТобой полна от края и до края[27]...
Вот, опять это слово «люблю». Моё сердце замирает, когда он произносит его, а потом начинает биться в неровном, лихорадочном ритме.
От тех высот, где ангелы летают,И до глубин иного бытия.
Я понимаю — он лишь передаёт слова, написанные кем-то другим, но кажется, будто они исходят от него самого. Его глаза горят, в зрачках я вижу яркую точку — отражение пламени свечи.
Он делает шаг вперёд и нежно целует меня в лоб.
Люблю, смятенье чувств от всех тая,Днём, ночью, хлеб неся, стихи слагая...
Пол подо мной качается, я вот-вот упаду.
— Алекс... — пытаюсь я сказать, но слова вязнут в глотке.
Он целует мои скулы — лёгкими, порхающими поцелуями, едва касаясь кожи.
Дышу, смеюсь и плачу — всё любя…Дай Бог и в небесах любить тебя.
— Алекс, — говорю я чуть громче. Сердце колотится так, что, боюсь, пробьёт рёбра.
Он отстраняется, его губы трогает чуть кривоватая улыбка.
— Элизабет Барретт Браунинг, — говорит он и проводит пальцем по моей переносице. — Тебе не понравилось?
От того, как он задаёт этот вопрос — тихо, серьёзно, неотрывно глядя мне в глаза, — у меня возникает чувство, будто он на самом деле спрашивает о чём-то другом.
— Нет. В смысле, да! В смысле, понравилось, но...
Сказать по правде, я не знаю, что и думать. Ни мыслить, ни говорить не могу. В моей душе, словно буря, словно ураган, бушует одно-единственное слово, и я вынуждена сжать губы, чтобы не дать этому слову вырваться на свободу. «Люблю, люблю, люблю, люблю»... Слово, которое я никому никогда не говорила, которое не разрешала себе произносить даже мысленно.
— Можешь не объяснять.
Алекс отступает ещё на шаг назад. Снова у меня чувство, будто мы говорим о чём-то другом. Он разочарован, и источник этого разочарования — я. То, что сейчас случилось между нами — а между нами точно что-то случилось, хотя я и не уверена, что и почему — огорчило его. Я вижу печаль в его глазах, хотя на лице у него улыбка, и хотела бы извиниться или обхватить его руками и попросить поцеловать меня. Но я по-прежнему боюсь открыть рот, опасаясь, что страшное слово вырвется наружу, и в ужасе от того, что может последовать за ним.
— Иди сюда. — Алекс ставит книгу на полку и протягивает мне руку. — Я хочу показать тебе кое-что.
Он ведёт меня к кровати, и снова меня охватывает смущение. Я не совсем уверена, чего он от меня хочет, поэтому когда он садится на постель, я в смятении остаюсь на ногах.
— Это ничего, Лина, — молвит он. Как всегда, когда я слышу своё имя из его уст, напряжение оставляет меня.
Алекс ложится на спину, я делаю то же самое, и теперь мы лежим рядом, тесно прижавшись друг к другу боками. Кровать очень узкая, для двоих на ней едва хватает места.
— Смотри! — говорит Алекс, дёргая подбородком кверху.
Над нашими головами сверкают, и вспыхивают, и перемигиваются звёзды. Их тысячи и тысячи, так много, что они напоминают снежинки, порхающие в чернильном мраке. Не удерживаюсь и ахаю. По-моему, я ещё в жизни не видала такого количества звёзд. Небо так близко, так туго натянуто над лишённым крыши трейлером, что кажется, будто мы падаем в него; наверно, если бы мы действительно упали, оно подхватило бы нас и закачало, словно на волнах...
— Ну как? — спрашивает Алекс.
— Люблю! — Вот слово и сказано, и мгновенно тяжесть в моей груди рассасывается. — Я люблю Дебри! — повторяю я, словно пробуя слово на вкус. Стоит только сказать его в первый раз — и дальше уже оно само скатывается с языка. Лёгкое. Краткое. Прямо в точку. И почему это я всеми силами избегала произносить его раньше?!
Алекс доволен, улыбается — это ясно по его голосу:
