Варшавские видения больше не повторялись, и о них вскоре забыли. Однако в 1956 году мне удалось получить разрешение побывать на праздновании тысячелетия Польши в Ченстохове, где на площади полмиллиона католиков стояли на коленях перед статуей черной мадонны и хором распевали: «Славься, Дева Мария, королева Польши!» Именно тогда я понял, что коммунизм во всей Восточной Европе обречен. В 1978 году я снова оказался в Польше, чтобы видеть реакцию ее населения на избрание поляка римским папой. Я заметил двух армейских офицеров, которые стояли у дороги и слушали по транзисторному радиоприемнику трансляцию церемонии из Рима. По их лицам струились слезы гордости и самозабвенной веры. Польша – родина одной из самых изумительных фотографий XX века: забастовщики, молящиеся на коленях на фоне верфи имени Ленина в Гданьске.
И хотя в Польше, наблюдая такие сцены, я испытывал только радость, в Югославии у меня возникали дурные предчувствия. В Польше римская католическая церковь представляет почти всю нацию. Во многих отношениях она и есть нация, выжившая тогда, когда польского государства не существовало. Более того, польская католическая церковь не пыталась уничтожить евреев, цыган или православных христиан. В Югославии, однако, хорватская католическая церковь представляет лишь треть нации, и ее руки обагрены кровью.
Хотя Тито и признавал на словах дружбу с Советским Союзом и членство в «социалистическом лагере», практически все югославы, вне зависимости от того, были они членами партии или нет, считали себя ближе к Западу. Возможно, я смогу лучше всего объяснить это двумя анекдотами. Во время своего пребывания в Варшаве в 1959 году я случайно познакомился с одним журналистом родом из Черногории, который писал серию статей о Восточной Европе для газеты «Борба». Он презрительно относился ко всем восточноевропейским странам, рассматривая даже Польшу как колонию Советского Союза. В особенности презирал он Чехословакию, которая когда-то была самой «западной» и процветающей из всех славянских наций. Когда он приехал в Прагу, чехословаки прикомандировали к нему женщину-переводчицу, которая, как он подозревал, была приставлена следить за ним. Она вступила с ним в интимные отношения и делала вид, что влюблена в него. Когда его командировка подошла к концу, рассказывал мне черногорец, «женщина пришла на вокзал проводить меня. Она сказала, что будет очень скучать по мне и хочет увидеть меня снова. Она предложила встретиться следующим летом – чехам разрешалось их правительством отдыхать на югославском побережье. И тогда я сказал ей, что она – самая красивая сотрудница органов госбезопасности из всех, с кем мне приходилось спать. Вы знаете, это была такая хорошая актриса, что, когда я сказал это, она расплакалась».
Наилучшее доказательство того, где находится Югославия между Востоком и Западом, я получил в 1962 году, выполняя задание проехать по всему периметру железного занавеса, от Киркенеса на Баренцевом море в арктической Норвегии до турецкой границы с Болгарией. Во время этого моего осеннего путешествия произошел кубинский ракетный кризис, и напряженность на границе значительно возросла. Однажды, когда я навел бинокль на восточногерманскую пограничную вышку, находившуюся на другой стороне минного поля, которое было окружено заграждением из колючей проволоки под напряжением, и стал настраивать фокус, то вдруг обнаружил, что смотрю прямо в ствол автомата. Сопровождавшего меня фотографа в Греции арестовали, а в Турции нам обоим пришлось целую ночь провести в приграничном полицейском участке. В Югославии мы захотели взглянуть на румынскую границу, на тот ее участок, находящийся к северо-востоку от Белграда, где были застрелены Арсо Йованович и его друзья, пытавшиеся спастись бегством. Мы приехали в грязную деревушку близ границы в Банате. Там нас остановили жандармы и потребовали предъявить пропуска. Мы объяснили, что у нас их нет, после чего они арестовали нас. В этот момент подошла небольшая толпа жителей деревни и начала спорить с обоими патрульными. Это англичане, сказали они, а англичане были на их стороне в двух мировых войнах и продолжают оставаться их друзьями до сих пор. Вскоре полицейские уступили общественному мнению, улыбнулись и разрешили нам поговорить с местными жителями и сфотографировать их. В Югославии, так же как в Норвегии, Финляндии, Западной Германии, Австрии, Греции и Турции, мы знали во время кубинского кризиса, что находимся по нашу сторону от железного занавеса.
Кубинский кризис миновал, в 1963 году Хрущев дал понять, что он желает улучшить отношения с Западом. Летом того же года он принял предложение Тито приехать на отдых в Югославию. Поскольку я тогда был там, то постарался раздобыть разрешение присоединиться к свите журналистов, большую часть которых составляли корреспонденты газет, аккредитованных в Москве, прибывшие сюда освещать это событие. И хотя мне не удалось охватить весь визит – я пропустил прием, на котором, как тогда говорили, Хрущев плясал вместе с Тито, я все же до некоторой степени проник в тайну того, как югославские коммунисты строили отношения со своими беспокойными советскими собратьями.
Во время своего предыдущего визита в 1955 году Хрущев прибыл в Белград в белом костюме и обнаружил, что Тито встречает его, одетый в черный костюм. В 1963 году Хрущев вышел из самолета в черном костюме, а Тито встречал его в белом костюме. На следующий день при посещении тракторного завода в Раковице, близ Белграда, они опять поменялись цветами. Верный своей репутации, Хрущев и в самом деле заинтересовался тем, как идут дела на заводе, расспрашивая всех, кто ему встречался, о системе рабочих советов. Сначала он, похоже, был намерен доказать, что эта система неэффективна: «Каждый рабочий хочет получить больше. Он говорит, дайте мне больше денег. Директор говорит, что ему нужно больше денег для инвестиций, иначе их производство будет нерентабельным». Руководство завода объяснило Хрущеву, что такие взгляды являются устаревшими. Многие рабочие советы соглашались делать очень большие инвестиции в надежде, что это окупится сторицей, и даже шли на временное снижение зарплаты ниже установленного минимума. Главной проблемой, перед которой стоял рабочий совет, было требование местных властей вкладывать все их деньги в пределах данного района, не заботясь о том, выгодно ли это с экономической точки зрения. После посещения Раковицы Хрущев двусмысленно заметил, что югославские рабочие советы уже «не те, что были десять лет назад».
Хрущев и Тито побывали в македонском городе Скопле, который был разрушен землетрясением за несколько дней до приезда советского гостя. Из всех постояльцев большого отеля, стоявшего на высоком холме, уцелели лишь несколько любителей повеселиться, которые попали в ловушку, находясь в ночном клубе в подвале здания. Когда их извлекли из-под обломков, они тут же поинтересовались: «Кто выиграл войну, Америка или Россия?» То, что Тито и Хрущев бродят по развалинам, мало грело душу оставшимся без крова людям, для которых были поставлены палатки в парке. Они больше интересовались у меня насчет двух английских сенсаций – дела Профьюмо и великого ограбления поезда.
Несколько дней спустя я опять нагнал эту процессию в Копере, в бывшей зоне «Б» Триеста. Они провели уик-энд в резиденции Тито на острове Бриони. Хрущев там изрядно выпил и теперь с похмелья пребывал в мрачном настроении. Один репортер задал Хрущеву неудобный вопрос, и в ответ ему было сказано: «Вы из тех мужчин, которые, завидев красивую женщину, хотят понюхать, чем у нее пахнет из заднего прохода». На следующий день во время посещения свинофермы в Словении Хрущев сравнил ее обитателей с тем репортером. В программу поездки по Словении входил также визит в одну живописную деревню в горнодобывающем районе, где пел прекрасный мужской хор шахтеров в черно-коричневых мундирах с зеленой окантовкой. После этого нас повели смотреть балет на роликовых коньках в исполнении учениц местной школы, где все шло хорошо, пока одна из девушек не потеряла равновесия и не шлепнулась с размаху задом. Повернувшись к почетным гостям, я заметил, что Хрущев недовольно насупился, Тито бесстрастно продолжал попыхивать сигаретой, а Ранкович широко улыбался. Затем Хрущев надел черную шахтерскую спецовку и каску и произнес одну из своих загадочных речей, на этот раз на тему о Мао Цзэдуне и Китае: «Если китайцы хотят так быстро попасть в рай, мы охотно поможем им в этом, запустив их в открытый космос в одной из наших ракет».
На следующий день все переехали в Загреб, где улицы охранялись усиленными армейскими патрулями и нарядами милиции. Власти, вне всякого сомнения, опасались диверсии со стороны усташей. После осмотра нового нефтехимического завода высокие гости направились в Рабочий университет. Женщина-ректор пригласила их в свой небольшой кабинет, чтобы рассказать об учебном плане. Мне и еще одному московскому корреспонденту удалось прошмыгнуть туда и услышать очень показательную дискуссию.
