Тем вечером мы повесили над входом табличку, сообщавшую, что по непредвиденным обстоятельствам клуб закрывается, а об открытии будет сообщено дополнительно. Потом мы забаррикадировали двери и расселись внутри, слушая, как возмущенные посетители колотят в дверь, требуя вернуть им деньги за купленные билеты. Я чувствовал страшное разочарование, смешанное с необоримым желанием предпринять что-нибудь правильное и практичное.
Отчасти это разочарование имело сексуальный характер. Хелен завела меня, но не удовлетворила, и сейчас я с неудовольствием думал о том, что вскоре предстоит заняться любовью с Дэнни. Вокруг меня мрачно напивались хмурые люди, от которых не приходилось больше ждать острот или благодушия. Я объявил оставшимся членам нашей труппы:
– Я расскажу вам, что я собираюсь сделать завтра. Мне заплатили за работу, а вам, наверное, нет. Так?
Им не заплатили. Тогда я продолжил:
– Так. Если завтра к обеду Брайан и Хелен не вернутся, я разберу наш зал для выступлений и верну материалы компаниям, которые нам его одолжили. Я также расплачусь за аренду микроавтобуса, так что Родди и Роури смогут вернуть осветительное оборудование в Глазго.
– К чему такая спешка? – буркнул кто-то после паузы.
– Никакой спешки, – ответил я. – Я просто не люблю расточительство. В условиях, когда репутация наша подмочена, мы на примете у полиции, на нас точит зуб хозяин и его адвокат, на нac сердиты посетители, сломана часть оборудования й ранен режиссер, наше шоу больше не имеет никаких шансов. Оставаться здесь – означает попусту тратить время, деньги и силы. Полиция продержит у себя документы еще по меньшей мере два дня, так что, даже если клуб откроется опять, даже если отпустят Брайана и вернется Хелен, у нас останется всего лишь одно выступление и народу на нем будет меньше, чем актеров, можно не сомневаться. Давайте не будем скатываться до такого уровня.
Диана сказала:
– Джок, ты же не режиссер, ты всего лишь электрик. Не все настолько однозначно хреново, как ты думаешь. Мы не должны ничего предпринимать, пока не выпустят Брайана.
ОДИННАДЦАТАЯ НОЧЬ
На следующий день к трем часам Брайан не появился. Я не собирался больше ждать и позвонил в фирму, где мы одолжили материал для подмостков. Там нашелся какой-то человек, который согласился забрать все в течение часа. Он даже был готов помочь демонтировать сцену.
– Приезжайте, разберемся, – сказал я.
С помощью молодых коммунистов Горбалса, которые совсем засиделись от безделья, мы вывинчивали болты, разбирали крепления, складывали детали в стопки, а Родди, Роури и Диана молча смотрели на нас. Мои помощники поработали на славу. К пяти вечера все планки, зажимы и направляющие были вынесены из помещения. Я снял рабочий халат.
Умылся. Вернулся к компании, которая молча сидела за столом в главном зале. Тело мое приятно расслаблялось после двухчасовой работы. Я понимал, что все мною недовольны, но понимал также, что это скоро пройдет, ведь я действовал благоразумно.
Десять минут спустя нас привлекли приветственные возгласы и сияющие лица тех, кто сидел ближе ко входу. В зал вошли Брайан и радикал с пластырями на лбах и сияющими решительными улыбками. Брайан тут же направился к нам.
– Ну, дорогие мои, все в порядке, – провозгласил он своим обычным манерным тоном. – Простите за вынужденный простой, теперь мы готовы продолжать. Сегодня работаем как обычно.
– Ты хочешь сказать, что клуб открыт? – спросила Диана.
– Да. Они вернули нам документы, когда выпускали нас два часа назад. Сержант за стойкой окликнул нас и спросил: «Эй, ребята, а эти бумажки вам не нужны? Нам они совершенно ни к чему» – и выдал нам документы.
– А что с обвинениями?
– Наш адвокат сказал, что если мы признаем себя виновными в оскорблении полиции, то они снимут обвинения насчет сопротивления при аресте и порчи служебного имущества. Похоже, максимум, что нам грозит, – штраф в пять фунтов. Но даже от этого можно отбояриться, если вести себя с ними достаточно учтиво.
– А картины? Хозяин?
– Мы только что от них. Они повели себя очень тактично. Я объяснил, что их Рэйбернс закрашен гуашью, которая элементарно смывается. Кроме того, клуб готов заплатить аренду за самовольно занятые помещения, так что все в порядке. Кто-нибудь, сделайте мне очень крепкий кофе. Я чувствую, что заслужил этого. Кстати, где Хелен?
– Она уехала домой.
– Так позвоните ей, черт возьми! Она нужна нам для вечернего выступления. На самом деле позвоните и сразу скажите, что мы едем, чтобы ее забрать. Джок, она тебе доверяет, съезди, пожалуйста, за ней. Ее предки живут в Камбусланге, это час езды на поезде. Господи, да что вы все на меня так смотрите?
Я объяснил Брайану, что я сделал. Он присел на стол и спросил:
– Ты все разобрал?
– Да.
– И сцену, и зрительские места?
– Да.
– Боже мой. Сколько сейчас времени?
– Слишком поздно, чтобы успеть собрать все заново. Конторы, где мы брали материалы, уже закрыты. Прости, Брайан. Вы все, простите меня, пожалуйста.
Долгое время Брайан сидел неподвижно. Только по его глубоким судорожным вздохам было понятно, как ему больно. Я вдруг осознал, что он единственный по-настоящему любил этот спектакль. Актеры, писатель и я любили спектакль только за свое участие в нем, а Брайан один любил все действие целиком. Теперь он понуро сидел, тяжело вздыхал и качал головой. Диана села рядом и положила руку ему на плечи – очень осторожно, словно доктор, накладывающий повязку на рану. Он слегка улыбнулся:
– Все нормально, Диана. Со мной все в порядке.
Я хотел сказать ему, что завтра первым делом восстановлю всю площадку, сам заплачу за ее аренду, если это понадобится, но тут же понял, что все это блеф. Чтобы восстановить площадку и зрительный зал, понадобится не меньше четырех дней. Это можно сделать за один день, только если все будут активно участвовать, но у кого хватит на это сил после всего, что случилось? Хелен, например, точно не пошевелит и пальцем. Я сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Я действовал опрометчиво и глупо.
– Да, – сказал Брайан, – я тоже так думаю. Но в любом случае спасибо тебе, ты нам здорово помог. Ты и помимо выступления действовал более предусмотрительно, чем актеры, я имею в виду финансовую сторону дела, но, видимо, для техника это нормально. Мне жаль, что в конце концов ты нас окунул в такое дерьмо…
– Да он обыкновенная посредственность, вот в чем его беда! – выкрикнул писатель.
– Не всегда, – ответил Брайан, – во всяком случае не с начала. Но сейчас он явно устал. И я тоже. Все мы устали. Если разобраться, моя вина в этом тоже есть, не надо было так горячиться в полицейском участке. Давайте собираться. Возвращаемся в Глазго.
– Это глупо! – закричал писатель. – Не так уж много нужно балок и шестов, а он, между прочим, вообще не нужен… – Он ткнул в меня пальцем, и тут я понял, почему этот жест считается оскорблением. – Ведь это он сорвал наше последнее выступление своими дурацкими фокусами с поперечными балками. Все, что нужно для нормального спектакля, – это помещение, зрители, ваш талант и мои слова. У нас есть это. Актерские навыки и текст моей пьесы находятся у вас в головах. Отчертите мелом место для действия, положите вокруг матрацы для зрителей. А затем – приглашайте публику и играйте! Играйте! Это прекрасная возможность для моей пьесы быть сыгранной именно так, как она задумывалась, без всяких хитрых приспособлений и дьявольских устройств.
– Отличная идея, – вздохнул Брайан. – Беда в том, что публика едва ли готова к подобным шоу. Во всяком случае я не готов работать в таком формате.
В тот вечер Брайан, писатель и я вернулись на поезде в Глазго. Родди и Роури решили пожить в клубе до конца фестиваля. Я оставил им деньги на аренду фургона, чтобы они могли привезти в Глазго остатки осветительного оборудования. Сейчас мне уже казалось, что я не более удачлив, чем остальные члены труппы, по крайней мере в финансовом отношении. У Брайана были официальные расходы, и, наверное, ему пришлось заплатить штраф, но все это были последствия его собственной ошибки. Диана тоже осталась в Эдинбурге, полагаю, чтобы продолжать видеться с английским режиссером. Она проводила нас до станции, поцеловала Брайана и даже писателя, а меня совершенно игнорировала. Мне было жаль видеть это, ведь до того дня она была моим лучшим другом.
В поезде писатель болтал больше всех. Временами он смотрел в окно и, как бы невзначай, делал вслух всякие колкие замечания, так или иначе относившиеся ко мне.
– Маленькие крепкие люди… – бурчал он, когда поезд выезжал из Фалкирка. – Эти маленькие крепкие люди – настоящее проклятие Шотландии. Я обвинял англичан в заурядности. Я думал, они смогли покорить нас благодаря своей образованности. А они не так уж и образованы. У них больше денег, они больше уверены в себе, чем мы, поэтому они могут позволить себе расслабиться и подождать, пока наши маленькие крепкие человечки не вобьют Шотландию в землю до уровня собственной заурядности.
