Еще войска стояли на занятой позиции, как прибыл генерал Муравьев с другим батальоном эриванцев, с казачьим полком и восьмью орудиями. Ему приказано было вместе с отрядом Фридерикса сделать рекогносцировку по Арзерумской дороге к замку Зивину. При урочище Чахир-Баба, где начинался крутой спуск в Зивинскую долину, половина отряда осталась в резерве, а другая спустилась вниз и тотчас же наткнулась на турецкую кавалерию. Ее появление не могло быть случайным, и потому Муравьев, имевший приказание не ввязываться в бой, остановил войска и отправил вперед только сотню казаков с поручиком Искрицким. Но и этой сотне двигаться дальше уже не было возможности. И замок, и окрестные поля его были заняты турецкой конницей, а далее, на лесистых горах, белели палатки пехоты. Один из лазутчиков за большие деньги вызвался разузнать, в чем дело, и скоро доставил сведения, что это передовые войска сераскира. Муравьев тотчас приказал отступать. Неприятель следовал за ним до самого подъема на Чахир-Бабу, но, заметив там новый эшелон, остановился. Весь отряд Муравьева возвратился в лагерь.
Поражение Осман-паши, как первая победа на пути к Арзеруму, имела особое значение. Героем этого дня был подполковник Усков с его мусульманским полком. Чтобы поощрить храбрых татар, Паскевич сам выехал к ним навстречу за черту аванпостов, благодарил всех, особенно отличившихся в сражении, и поехал во главе полка, ласково разговаривая с их беками и агаларами. Он восторгался их храбростью, хвалил их усердие, обещал награды. Отбитые знамена мусульмане везли за главнокомандующим. Граф подарил татарам, взявшим их, пятьдесят червонцев, а знамена приказал с особым курьером отправить к государю как живое свидетельство славной службы татар. Усков получил орден Святого Георгия 4-й степени.
В лагерь мусульманский полк вступил при общем крике «ура!», которым приветствовали его солдаты. Однако, к большому огорчению татар, в лагере их не оставили, а провели дальше и поместили в особый карантин, где вместе с ними очутились и пленные турки. Избежать этого было нельзя. Кроме знамен, они привезли с собой много оружия, платья и вещей, награбленных в турецком стане, а недавние бедствия страшной заразы научили русских быть осторожными.
Полезная служба татар в рядах русской армии всецело была делом Паскевича, сумевшего организовать из них отличную конницу. Еще кампания только началась, а два мусульманских полка уже отличились – один под Чаборио, а другой под Бардусом. Этот последний полк составлен был из карабахцев – из тех людей, которые два года тому назад дрались против нас вместе с персиянами, и тем рельефнее выдвигалась теперь заслуга полка в войне с другой магометанской державой. «Враги Христа, – говорит Радожицкий, – носили его знамение и дрались против своих единоверцев! Точно для мусульман настал апокалипсический конец мира!»
Отбитые трофеи Паскевич приказал выставить на высокой горе между нашим и турецким лагерями. Широко взмахнув своими полотнами, разом взвились и, не колеблемые ветром, тихо повисли в воздухе турецкие знамена. Вечер был тихий, ясный, и эти немые свидетели поражения Осман-паши отчетливо предстали глазам и турок и русских. В рядах противника они усугубляли действие страха, уже проникшего в лагерь вместе с бежавшими остатками разбитого отряда; русским они напоминали ту присущую им несокрушимую силу и мощь, перед которой должен был склонить свою голову гордый и многочисленный враг. И действительно, события скоро показали, что эти трофеи были только предвестниками той обильной жатвы, которую славным войскам Кавказского корпуса довелось собрать на высотах Саганлуга.
XXII. ПОРАЖЕНИЕ СЕРАСКИРА
(Битва при Каинлы)
Русские войска уже три дня стояли на горах перед обойденным вражеским лагерем. Сам главнокомандующий во все это время, можно сказать, не сходил с коня, объезжая и осматривая окрестности, причем его всегда сопровождала большая свита генералов и начальников, частей, которые, изучая местность, знакомились с предстоящей им деятельностью на высотах Саганлуга.
Результаты подробного осмотра были, однако, далеко не благоприятные. Оказывалось, что с места, занимаемого русскими, атаковать неприятеля было нельзя. Турецкий лагерь отделялся от нашего тремя грядами конических высот, между которыми лежали глубокие овраги, частью каменистые, а частью топкие[138]. За этими высотами, огибая весь лагерь Гагки-паши и уходя вдаль почти до самого Зивина, тянулось Ханское ущелье – лесистое и окаймленное скалистыми, совершенно отвесными ребрами. Дорога обрывалась над самым ущельем, и артиллерию пришлось бы спускать на канатах. Очевидно, что атака с этой стороны если и была возможна, то стоила бы громадных потерь уже потому, что неприятель мог употребить в дело свою артиллерию, тогда как наша оставалась бы на руках отряда бесполезным бременем.
Между тем русские войска были убеждены, что не сегодня завтра их поведут брать неприятельский лагерь, и, с любопытством и верой в успех рассматривая турецкий стан, делали свои заключения, как именно будут они выбивать басурман из окопов. При каждом появлении главнокомандующего солдаты просились в бой. Но Паскевич не хотел нести на себе нравственную ответственность за большие потери и сдерживал общее желание обещанием побед в недалеком будущем. «Многие из вас, – говорил он в своем приказе по корпусу впоследствии, когда победные лавры увенчали чело его, – просили меня вести испытанное войско этим трудным путем, но я не повел вас оным, щадя кровь вашу. Там мы купили бы победу слишком дорогой ценой, а каждый из вас дорог мне и по заслугам, принесенным отечеству, и по чувствам личной моей к вам признательности».
Предстояло, таким образом, двигаться дальше, в тыл миллидюзского лагеря. Но для этого нужно было сделать трудное пятидесятиверстное обходное движение ввиду неприятеля и, может быть, столкнуться на Арзерумской дороге с самим сераскиром, передовые войска которого уже приближались к Зивину. Трудность движения увеличивалась еще громадным обозом, который нельзя было оставить на месте, не раздробляя войск, а их и без того было недостаточно. Другого выхода, однако, не было, и Паскевич понимал, что это движение – единственное, хотя и опасное средство к победе.
Чтобы скрыть движение от Гагки-паши, в полдень 18 июня генерал Панкратьев с шестью батальонами пехоты, с казачьей бригадой и двадцатью орудиями выдвинулся на те самые высоты, которые в последние три дня постоянно занимались русскими. Увидев эти войска в обычное время и на обычном месте, турки не имели повода думать о каком-нибудь новом предприятии со стороны Паскевича. Да если бы они и проникли в его намерения, колонна генерала Панкратьева была настолько сильна, что всегда могла дать им отпор, в какую бы сторону они ни направлялись. Одновременно с этим два батальона, казачья бригада и восемь орудий прошли вперед, к Чахир-Бабе, и образовали второй заслон, который препятствовал турецким разъездам высматривать движение корпуса с фронта, тогда как колонна Панкратьева закрывала его с фланга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
