«Нет! Довольно баловаться, — сказал я себе. — Потешились и хватит».
До Пужичей оставалось не более километра. Из-за поворота нам навстречу выехал человек на хорошей верховой лошади. Расспросили его. Он заявил, что немцев в деревне нет. Тип был явно подозрительный. Но его отпустили, и он поехал своей дорогой.
Время подходило к полудню. Мои хлопцы уже потирали руки, готовясь к очередной «атаке», но я, не говоря ни слова, повернул с дороги в густой кустарник и, пройдя с полкилометра вдоль дороги назад, приказал расположиться на дневку, установив тщательное наблюдение за дорогой. Некоторые попробовали «позондировать» почву насчет того, чтобы перенести привал в Пужичи. Антон Петрович, как всегда, выступил с ходатайством, но я настоял на своем. Настроение у ребят было испорчено. Мне нездоровилось, и я прилег передохнуть.
Меня разбудили не более как через двадцать минут.
— По дороге мимо нас только сейчас проехало на Пужичи пятьдесят гитлеровцев-велосипедистов! — доложил мне Брынский.
Я немедленно поднял людей и повел их в более глухое место за болото.
А из селения в это время высыпало на облаву около ста полицейских, прибывших из Ленино.
Каратели, надо полагать, были поражены. Как же так? Два дня шли партизаны совершенно открыто, лакомясь сливками и сметаной, подошли вплотную к целому сметанохранилищу и исчезли… Тридцать два человека с тяжелыми вещевыми мешками не иголка.
Несколько раз полицаи возвращались и рассматривали, куда повернули наши следы. Они сравнительно быстро нашли место, где мы свернули с дороги. Но они не сразу могли додуматься, что мы вернулись в тот же кустарник, мимо которого прошли дорогой.
Гитлеровцы начали цепью прочесывать лес и кустарник вокруг деревни. Мимо нас они прошли в двадцати метрах уже незадолго до заката солнца. Но мы умели правильно выбирать место и хорошо маскироваться.
— Ну, как, хлопцы, насчет яиц и сметаны? — спросил я с наступлением темноты, построив людей для дальнейшего движения.
— Да, здесь бы нам дали сметану, — ответил за всех Миша Горячев.
Мы тихонько обошли Пужичи, Хворостов и за ночь сделали около тридцати километров, без дороги, по сырой, вязкой почве. Утром остановились на привал рядом с маленьким хуторком, расположенным в двух километрах западнее Новины.
Два небольших деревенских домика стояли от нас в семидесяти метрах. В окно на пришельцев посматривали хуторяне, Один из бойцов забежал в хату за солью. Хозяйка, отпуская соль дрожащими руками, умоляла бойца, чтобы мы немедленно уходили.
Боец доложил мне о разговоре с хуторянкой. Мы снялись и начали опушкой огибать домишки. Справа тянулся густой кустарник, метров за сто слева — дорога с Пужичей на Новины. Шли по краю огородов. Как обычно, я шел впереди, остальные цепочкой следовали за мной.
Др-а-ах!.. — раздался залп справа из нескольких винтовок.
Стреляли из-за небольшого куста, с расстояния не более двадцати метров, но пули никого из нас не задели, Наши пять автоматов и пулемет покрыли куст очередями. Два полицая остались на месте, другие разбежались. Как оказалось, эти пять или шесть полицейских находились в одной из хат, где наши хлопцы одолжили соль, они нас видели из окна, но не решились обстрелять потому, что вторая хата принадлежала семье полицая и могла быть нами уничтожена.
Поэтому полицейские сопроводили нас чуточку дальше и обстреляли около дороги, на которой ожидали партизан полсотни полицаев с двумя пулеметами, вышедшие вслед за нами из Пужич рано утром. Эти шесть человек были посланы в разведку, но прежде чем доложить — решили отличиться.
На тридцатый день пути, имея на своем счету тридцать два пущенных под откос вражеских эшелона, мы прибыли к озеру Червонное, на новое место базирования, Можно было только удивиться, что все мы пришли на место живые и здоровые: ни у кого ни простуды, ни грыжи, ни даже растяжения сухожилий, — борьба делала человека крепче железа и выносливей лесного зверя.
В Москву была дана радиограмма об окончании перехода и выборе района базирования. Из Москвы поздравили нас с успешным завершением трудного шестисоткилометрового марша в тылу врага и обещали в ближайшие дни выслать питание для рации, взрывчатку и другое необходимое для действий отряда в новом районе.
Находясь в подчинении высших армейских органов, имея оперативную связь с Москвой, мы, москвичи-десантники, по существу представляли собой что-то среднее между партизанским соединением и авиадесантной частью Красной Армии, У нас не применялся целиком армейский устав внутренней службы и боевой устав, но систему управления и тактику действий мы устанавливали у себя приказами и распоряжениями, исходящими из штаба соединения. У нас немало было кадровых командиров Были техники и саперы — специалисты подрывного дела. Вся наша структура была более оперативной и пригодной для больших и малых переходов по тылам врага. Мы не разрешали нашим бойцам и командирам обрастать семьями.
Бойцам и командирам запрещалось жениться или приводить жен в расположение наших подразделений. А если по необходимости приходилось вывозить семьи из деревень в лес, — они помещались в специальных так называемых семейных отрядах.
В сорок втором году в Пинской области были прекрасные боевые подразделения, умело сражавшиеся с фашистскими оккупантами и наносившие им большие потери. Бригада имени Ворошилова имела даже орудия, танкетки и небольшую группу кавалерии. Из маленьких групп выросли бригада имени Шиша во главе с молодым офицером — ленинградцем Мишей Герасимовым, отряд Воронова, которым командовал Петрович. Были отличные боевые подразделения в соединении Василия Ивановича Козлова. Взаимопомощь и координация действий лежали в основе отношений между этими отрядами.
Еще в начале июня сорок второго года, под Вилейкой, мы встретились с представителями местных партизанских отрядов «Мститель», «Борьба», отряда «Дяди Васи». Снабдили их взрывчаткой, арматурой, противотанковыми минами и проинструктировали по технике минирования, Такую же помощь мы оказывали бригаде имени Ворошилова, отряду имени Шиша, отряду Петровича и другим.
Крушения вражеских эшелонов, которые устраивались нашими подрывниками, наглядно показали эффективность этого метода в борьбе с противником, Лучшие из местных партизанских соединений переключались на подрыв фашистских поездов. Дело дошло до того, что на железной дороге Пинск — Калинковичи работать стало «тесно». Между нашими подрывниками и любаньскими партизанами стала устанавливаться очередность в проведении операций на дорогах. Проходившая в этом районе линия Старушки — Бобруйск была полностью выведена из строя.
Когда-то в обиходе слово «партизанить» означало — своевольничать, нарушать принятый порядок, пренебрегать дисциплиной. За годы советской власти это слово почти вышло из обихода нашей жизни. Планомерный порядок нашей работы в условиях победившего социализма ликвидировал мелкобуржуазную стихию, не оставил места для своевольного кустарничества и распущенности, которую часто и называют «партизанщиной».
Ничего общего с этой «партизанщиной» не имело славное партизанское движение в годы Великой Отечественной войны, подчиненное разумному руководству на основах строжайшей партийной и военной дисциплины. Именно эти качества и характеризовали борьбу наших подразделений. Новый советский социалистический человек по-новому и вел себя в народном движении. Он враждебен по своей природе любому проявлению анархической распущенности. Были ли исключения? Очень редко, причем такие случаи вызывали сильное возмущение среди наших бойцов.
Командир одного партизанского отряда при встрече с нами выпросил у нас несколько десятков килограммов взрывчатки для минирования шоссейной дороги, идущей из местечка Старобино до местечка Ленино. Здесь дня через три-четыре должны были проследовать гитлеровцы на автомашинах. Мое предложение заминировать эту дорогу при помощи наших подрывников командир отклонил.
— Мы и сами можем поучить ваших инструкторов, — сказал он заносчиво.
Дня через три, рано утром, на дороге послышался взрыв. Мы ожидали, что вслед за этим начнется перестрелка, так как командир, получая у нас взрывчатку, говорил, что сразу же за взрывом его отряд из засады перестреляет уцелевших гитлеровцев, как куропаток. Но перестрелки не последовало. Мы послали на место взрыва своих подрывников и установили, что мина была поставлена неправильно. На ней подорвалась только крестьянская корова. Гитлеровцы же спустя несколько часов благополучно проехали по этому месту.
Вскоре этот же командир предложил нам провести совместную операцию по подрыву железнодорожного моста. Он заявил, что может дать для этой операции семьсот человек, и страшно был удивлен, когда наши подрывники попросили у него значительно меньше.
