Но до того, как события развернутся подобным образом, фюрер вопреки всему надеялся прорвать кольцо окружения Берлина. Пока он вынашивал планы спасения столицы Третьего рейха, большинство из представителей верхушки выбрались из Берлина: Дёниц, Гиммлер и Шпеер направились на север, а Геринг и Риббентроп – на юг. С фюрером оставались лишь Геббельс, Борман и генералы. На следующий день, 21 апреля 1945 года, Гитлер представил свой план: 9-я армия Буссе, удерживающая линию обороны на Одере юго-восточнее Берлина, разворачивается и наступает на Берлин; 12-я армия Венка, удерживающая фронт от натиска американцев на Эльбе юго-западнее Берлина, также разворачивается и наступает на Берлин, а обергруппен-фюрер СС Штайнер ударит своей 11-й армией[444] из Эберсвальде севернее Берлина на юг к городу. Так как и 9-я, и 12-я армии вели тяжелейшие оборонительные бои, Штайнер должен был приступить к выполнению распоряжения немедленно, а остальные силы должны были присоединяться к нему по мере высвобождения. Иными словами, весь имеющийся в наличии личный состав в районе севернее Берлина надлежало направить к Штайнеру на поддержку его наступления. И Гитлер стал лихорадочно сочинять какие-то приказы[445].
Однако Гитлер пребывал в состоянии, которое Тревор-Ропер охарактеризовал как «мир грез… Его приказы никакого отношения к реальности не имели. Он передвигал по карте воображаемые батальоны, выдавал какие-то замыслы, планы, диспозиции, но войска, которыми он оперировал, существовали лишь на бумаге»[446]. Да, была 11-я армия под командованием Штайнера, но к тому времени ее уже раскидало ураганом сражений последних недель. И на момент издания Гитлером его «приказов» упомянутая 11-я танковая армия представляла собой горстку солдат и офицеров да штаб, отчаянно пытавшийся сколотить боевые группы из моряков кригсмарине, солдат люфтваффе и вообще из всех способных держать в руках оружие.
Но Гитлер, невзирая ни на что, продолжал рассылать приказы – необходимо мобилизовать гитлерюгенд и послать Штайнеру в качестве подкрепления, «немедленно передать под командование обергруппенфюрера СС Штайнера солдат охраны личного дворца Геринга Каринхалле», начальник штаба люфтваффе Карл Коллер получил устный приказ от Гитлера «без промедления передать Штайнеру личный состав всех наземных служб. Каждый командир, кто в течение пяти часов не выполнит данный приказ, будет расстрелян. Вы лично отвечаете головой за то, чтобы все до единого были переданы Штайнеру».
Когда Коллер созвонился с бункером Гитлера доложить о том, что, дескать, дал соответствующие распоряжения, Гитлер, в странном возбужденно-эйфорическом состоянии, принялся заверять его, что, дескать, все еще переменится в лучшую сторону: «Вы увидите, у ворот Берлина русские потерпят самое сокрушительное и кровавое поражение в своей истории». Однако всему ближайшему окружению Гитлера было ясно, что он поставил слишком много на успех наступления Штайнера.
Пока Гитлер ждал сводок об успешном продвижении Штайнера, русские, прорвав внешнее кольцо обороны города, вошли в северные пригороды Берлина. Утром 22 апреля, невзирая на постоянные звонки из бункера, никаких достоверных сведений о броске Штайнера так и не поступило. Из Хоэнлихена, правда, позвонил Гиммлер и заверил, что, мол, наступление началось, но штаб люфтваффе докладывал, что ничего не начиналось. В конце концов к полудню достоверные сведения все же поступили – Штайнер так и не перешел в наступление, поскольку ни одно сколоченное наспех по приказу фюрера соединение в его распоряжение так и не поступило. Но, успокаивал он своего фюрера, завтра он точно начнет атаковать. Естественно, если подтянутся войска.
Эта новость добралась до Гитлера как раз во время оперативного совещания в полдень. Он был уже на грани истерического припадка, это понимали все из его окружения. Так и произошло – в течение следующих пяти часов фюрер буйствовал. Наступал конец. Он уже не мог продолжать осуществление верховного командования войсками. Он лично умрет в Берлине, а все, кто хочет, могут отправляться на все четыре стороны[447].
Эта драматическая сцена описана не раз. Все отчеты основываются главным образом на расследовании Тревора-Ропера, которое, в свою очередь, опирается на свидетельства многочисленных очевидцев – участников знаменательного совещания в бункере Гитлера[448]. Во всех опубликованных материалах однозначно утверждается, что на решение Гитлера остаться в Берлине повлиял провал наступления Штайнера. Но никто из исследователей не предпринял попытки глубинного анализа истерического припадка Гитлера, сменившегося полнейшей апатией. Вероятно, все считают само собой разумеющимся, что именно крах Штайнера послужил единственной причиной, другой, дескать, и быть не могло. Но провалы военных операций случались и прежде. И не раз, и не два. Более того, Гитлер вообще не склонен был связывать свой настрой с обстановкой на фронтах. И вплоть до 30 апреля – дня самоубийства – Гитлер продолжал вынашивать планы прорыва блокады Берлина.
Что же в таком случае послужило причиной тому, что Гитлер пусть временно, но полностью самоустранился от командования, утратил свойственный ему фанатизм и впал в апатию? Ясный ответ на это дает один из немногих, кто пробыл в комнате для совещаний все пять часов до самого его завершения и поэтому имел возможность слышать все, что говорилось там. Это – стенографист Гитлера Герхард Херргезель. Упомянутый стенографист (прихватив с собой и стенограммы совещания) вылетел в Берхтесгаден последним самолетом из Берлина. Там, несколько дней спустя после подписания акта о капитуляции, он заявил корреспонденту журнала «Тайм», что все надежды Гитлера рухнули именно потому, что, мол, ваффен-СС не оправдали его надежд. Причем не просто не оправдали надежд, по выражению Тревора-Ропера. Гитлер неоднократно упоминал о заговоре против него еще задолго до провала Штайнера. Вне всякого сомнения, решающим фактором была его убежденность в том, что его верные «преторианцы» бросили его на произвол судьбы[449].
Вспоминая о том, что говорил Гитлер, Херргезель утверждает: «Он перестал доверять вермахту уже давно… А в тот день (22 апреля) из его уст впервые прозвучали слова о том, что он больше не доверяет и ваффен-СС. Он всегда рассчитывал на ваффен-СС, как на элитные войска, которые ни при каких обстоятельствах не подведут его». Более того, Гитлер был убежден, что обязан сражаться за Германию до последнего, но «поражение войск СС, их неспособность сдержать натиск русских севернее Берлина, по-видимому, окончательно похоронили его веру в них». Херргезель вспоминал, что «фюрер всегда свято верил, что нет силы, как бы многочисленна и хорошо вооружена она ни была, против которой нельзя было бы сражаться, но теперь последние резервы (ваффен-СС) были повержены».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
