Из мебели в комнате было четыре лежака из худых и рваных матрасов, наверняка полных клопов, покосившийся платяной шкаф, одну из ножек которого заменяла пачка старых заплесневевших книжек, и пара тумбочек, чьи внутренности облюбовала колония упитанных рыжих тараканов, здоровенных и наглых.
Из удобств — унитаз с отбитым ободком, жестяная раковина, кран с заевшим вентилем и гудящими на различный лад трубами.
Марко раздавил меж пальцами шустрого таракана, сбежавшего по брючине, обтер руку, хмыкнул:
— Не «Принцепс», но сойдет.
И уже через пару минут лежаки были распределены между гостями, приведены в более-менее божеский вид.
Анджей без предисловий повалился на свое место, и уже через пару секунд провалился в здоровый сон, не отягощенный терзаниями совести. Войцех встал в уголок на колени и начал шептать молитву. Марко поменял бинты у брата. Раны уже подживали — слава всем святым, но никакая зараза не прицепилась. Сквозь отшелушевающуюся корку уже проступала молодая розовая кожа. «Главное, чтоб и голова подлечивалась, иначе…» — Что «иначе», Марко думать не хотелось.
Когда наконец-то захрапел и Войцех, Марко сел на лежаке, легонько толкнул брата в плечо.
— Не спишь?
— Уже нет. — Веллер повернулся на другой бок. В темноте его глаза загадочно сверкали.
— Что делать-то будем?
— Лично сейчас я хочу спать…
— Да я вообще имею в виду! Знаешь, такое ощущение, что эта проклятая бумажка жжет меня! Так и хочется сбагрить ее кому-нибудь…
— Мы не можем все так просто бросить! — тихо сказал Веллер. — Слишком далеко зашли…
— Вот я и говорю: сбагрим бумажку Груберу и рванем отсюда! Хоть куда. Можно на юг, можно и в Бургундию. Да хоть в Сан-Эспаньол! Но только ноги моей больше не будет в Теократии — катись она в ад!
— Ты до сих пор не понял?
— Что?
— Это. — Веллер выхватил из рук Марко кусок пластика. Потряс им в воздухе. — Это не просто бумажка, нечто гораздо более важное и… смертоносное. Как думаешь, что больше всего интересует Грубера? Ага, правильно, власть! Безграничная, абсолютная власть! И что же могло заинтересовать его в обыкновенной бумажке, затерянной в богом забытом архиве? Это код! Шифр! Помнишь историю Густава? Кто-то заказал ему шифровальную машинку Грубера, да только не удалось тому далеко уйти от цепких мутовских лап. Сложи два и два. Что получается? Конечно, это шифр к той самой машинке. Нечто, что можно ей скормить и получить крайне важную информацию. Как думаешь, какую?
Марко пожал плечами.
— Не, не знаю, координаты какие-нибудь. — Он ляпнул это совершенно неосознанно, первое, что пришло на ум.
— И снова ты молодец! Именно, координаты, которые указывает на конкретную точку на карте! Точку, мать его, которая очень интересует господина Грубера! А что интересует Грубера? Именно, власть! А что может дать ее еще больше, чем он имеет? Конечно! — Голос его внезапно задрожал: — Карающий Меч Древних! Оружие, способное разрушить все на свете!
— Во как ты завернул! И тем более нам не стоит во все это ввязываться. Не наше это, брат, дело, не наше. — Марко упрямо покачал головой.
— Пойми, братец. — Веллер говорил таким тоном, что становилось ясно: его уже не переубедить. — Пойми, для нас уже нет пути назад. Таких, как мы, исполнителей, не оставляют в живых. Мы слишком много знаем, что повернуть назад.
— И что ты предлагаешь?
— У Грубера есть ресурсы и люди, оружие и все, что душе угодно: мы попытаемся с ним договоримся. Пойдем на сотрудничество.
— Эк, так он сразу и согласился…
— У нас есть козырь! — Веллер потряс запаянной в пластик карточкой. — И разве мы соперники Груберу? Нет, мы простые наемники, без чести и совести, продажные шкуры, которые просто хотят поприятнее устроиться при новой власти.
— А потом что? Когда Грубер найдет Карающий Меч?
— А кто сказал, что он найдет его? Или, вернее, что именно он найдет?
* * *
Марко спал, или, вернее, старался делать вид. Наконец, он не выдержал, повернулся и вгляделся в изуродованное братово лицо, стараясь найти хоть малейший признак бодрствования. Но нет, физиономия Веллера хранила выражение расслабленности, свойственное только людям, погруженным в глубокий и спокойный сон.
Это хорошо — не придется объясняться.
В руках у моонструмца оказался диск. Тот самый, что когда-то, давным-давно, как уже кажется сейчас, хотя прошло всего лишь несколько недель, дал ему Алексей Павлович. Что в нем особенного?
Братьям не раз и не два попадались плоские металлические кругляши, переливающиеся на свету, но назначение их оставалось загадкой. Единственное, на что они могли годиться — и то в самом лучшем раскладе сил, — так только на украшения непритязательным дамочкам со свободными нравами. Конечно, все догадывались, что диски таят в себе куда как больше, чем казалось с первого раза. По старинным записям были сделаны предположения, что они выступали носителями информации, навроде книг, да только пользы от них было — нуль.
Марко вытащил диск из тонкой пластиковой коробочки. Повертел в руках. Одна сторона матовая, другая — блестящая, переливчатая. А ведь диск он так и не показал брату — что-то его сдерживало. Интересно, что же он скрывает? И куда его надобно сунуть? Пока соответствующих слотов не наблюдалось. А слова? Что значат слова, сказанные Алексеем Павловичем? «Нажми красную кнопку, не бойся». Какую, к черту, красную кнопку? Где? Когда? Зачем?
«Потом узнаешь». Хорошо бы.
Мысли роились в голове, составляя причудливые конструкции, создавая самые невероятные фантазии. Марко не любил пророков, но с удивлением осознавал, что не всегда они были неправы. Редко, но метко, как говорят в народе. А есть смысл не верить существу, пережившему сам Ядерный Рассвет и протянувшему триста лет в Познаньской пустоши? По всему выходило, что нет.
Слишком много непонятного, и уже не доверишься брату. Да, Марко сам с трудом себе признавался, что уже не верит Веллеру. Слишком он изменился, после встречи с Кэт. Моонструмец всегда знал, что женщины добра не приносят. Вот и теперь: черт знает, что дальше будет! Даже такая неизменная вещь, как братава верность, подвергается сомнению.
В дверь тихо, на пороге слышимости поскреблись. Марко вздрогнул и обернулся на спящих товарищей. Все, в том числе и брат, спали. Шебуршание повторилось. Марко легко, по-кошачьи поднялся с лежака, не издав ни одного звука. Прокрался к двери. И тоже в совершенной тишине.
«Кобра» с легким шелестом покинула уютную кобуру, щелкнула предохранителем. Звук получился оглушительным в наступившей тишине. Только похрапывал Войцех. Кажется, таинственный незнакомец ничего не услышал. Моонструмец прислушался и уловил хриплое дыхание по ту сторону двери.
В дверь вновь поскреблись, и наемник понял, что кто-то ковыряется в замке. Тихо щелкнул язычок, уходя в паз, и дверь приоткрылась, пропуская вовнутрь застарелый запах сырости и ветхости и чей-то любопытный нос. Марко улыбнулся в полной темноте — окно была предусмотрительно задернуто грубой мешковиной. Нос был знаком, крупный, пористый, сопящий.
Ствол пистолета уперся прямо в широкую переносицу между до крайности удивленных и испуганных водянистых глазок. Соседский старик шумно сглотнул, кадык так и задергался на тонкой морщинистой коже. Марко продолжал лыбиться, как могло показаться со стороны, зловеще.
«Кобра» выпихнула соседа за дверь, вслед за ним проскользнул и наемник, продолжая целиться в незваного гостя.
Когда дверь захлопнулась, Марко перестал улыбаться, до хруста вдавил ствол в переносицу, норовя вдавить ее глубоко в череп. Старик смотрел на черные провалы зрачков, как кролик на удава, и только и мог, что посекундно сглатывать и сипеть свернутым носом.
— У меня есть три вопроса. — Марко не улыбался — он ядовито щерился. — Во-первых, кто ты такой? Во-вторых, что тебе надо? И, в-третьих, по какой причине я не должен расплескать содержимое твоей гнилой черепушке по этой поганому притону?
— Вы можете убрать оружие от моего лица? — просипело-прохрипело в ответ. — Мне трудно говорить.
Наемник хмыкнул, оценивая хладнокровие гостя: не каждый может так связно говорить, когда дыхание перешибает запах оружейной смазки со ствола пистолета, упершегося в лицо. Он убрал «кобру», предусмотрительно не ставя его на предохранитель.
— Ну, я жду.
Старик потер покрасневшую переносицу, шмыгнул сопливым носом.
— Вы всегда так встречаете гостей?
— Только тогда, когда они вскрывают дверь в мое жилище?
— Сие местообитание трудно назвать жилищем, скорее берлогой! — Старик хладнокровно хмыкнул, словно и в него направлялся вороненый ствол «кобры».
— Не отклоняйся от темы. — Бесстрашие соседа раздражало. — Ответов от тебя так и не поступило.
