Татьяна уже неделю не вставала с кровати. Вначале не могла, теперь не позволяли. Хорошо еще рассказы ее слушали с пристрастием, а то совсем было бы скучно.
Андрейка, правда, в эти рассказы все время норовил подбавить ложку дегтя. То, видишь ли, парня-проводника в будущее за подставного посчитал. То принялся строить научные догадки, как можно, не касаясь, поджечь бумагу, али свечной фитиль… А ныне и вовсе ввалился в спальню с газетой в руках. Тычет ею Татьяне под нос, будто та в таком состоянии печатное разберет!
А потом сам начал читать: «Гишпанец граф Килиостро (живущий на дворцовой набережной в доме генерал-поручика Миллера), имеет намерение покинуть пределы империи».
— Не может того быть, — округлила голубые глазища жертва нападения. — Шварин говорил, что Калиостро еще пару месяцев в Москве пробудет.
— Значит, переменились планы у твоего чародея, али кто их ему переменил, — Анклебер хитро подмигнул.
— Извините, что встреваю, — вымолвил Мануэль, принесший со двора раздутый самовар. — Вот вы, барин, при дворе служите, а самого главного конфуза не знаете!
— Ну так расскажи, что за конфуз, — садовник его и впрямь не знал. Но нутром чувствовал, выложит управляющий нечто пикантное, позабавит.
Оказалось, не дале как позавчера, Калиостро занимался волшбой на берегу Невы, неподалеку от Летнего сада. А именно, избавлял бесноватого купца от недуга, путем купания в воде. Знахарь вошел в состояние помрачнения сознания и общения с духами, начал мотать головой из стороны в сторону, вот она, головушка, и закружилась-то. В конце концов, потерял равновесие и плюхнулся в реку. Его почитатели, коих на время представлений завсегда собирается превеликое множество, вытащили кумира из невских волн. И в самый тот момент, когда он, в платье, с оного ручьями стекала вода, ступил на гранит набережной, толпа вдруг раздалась и глазам собравшихся предстала сама императрица. Она стояла под кружевным зонтиком, украшенным теми же цветами, что и оборки на юбке с широченным кринолином. Ее Величество пристально разглядывала незадачливого знахаря в лорнет. Вдоволь налюбовавшись, она переметнула взор на хлопотавшую подле супругу мага, госпожу Лоренцо.
— Хороша! И впрямь хороша! Впрочем, не для одного графа! — произнесла Екатерина Алексеевна и удалилась…
Для управляющего Мануэля это была просто байка. И мотивов императрицы резко обращаться с гостем он не разумел. А вот дошлый садовник смекнул, неприязнь владычицы Всея Руси к известному чародею была вызвана не токмо ее трезвым умом и рассудительностью. Это было мерзкое чувство, присущее каждой влюбленной женщине, и сподвигающее оную на самые глупые и нелепые поступки. Это была ревность.
Дело в том, что Калиостро пользовался расположением у человека, бывшего ее фаворитом на протяжении последних тринадцати лет, Григория Потемкина. Поговаривали даже, будто императрица тайно была обвенчана с Григорием Александровичем, и что сие событие состоялось в 1774 году в храме Большого Вознесения на Никитской улице в Москве. Конечно, всякое в их жизни было, и размолвки, и отдаления друг от друга. Но в последние год-полтора будто бы сызнова все наладилось. И тут явился этот самый Калиостро. Да ладно бы один, а то с красавицей женой.
Светлейший князь принимал Калиостро в своем доме и даже предоставлял в распоряжение чародея одну из зал, где мага никто не смел побеспокоить. Сидя в зале гишпанец проводил сеансы врачевания, а гостеприимный хозяин в это время весьма смело развлекал его очаровательную женушку… Вот что послужило причиной столь скорого отъезда иностранца из империи…
Ночное видение
«2 сентября 2000-го года.
Ужас! Ужас! Ужас!
Сегодня я проснулась на квартире у Гридасова. Как такое могло случиться? Выпила вроде немного. Генрих Ильич утверждает, что я ему сказала…
Нет, прежде всего, он рассказывает, что мы вчера перешли на «ты» и я начала называть его Гешей. Ужас какой!
Ужас! Ужас! Ужас!
Так вот, этот, теперь для меня, тьфу, Геша, якобы, спросил не пора ли нам домой. На что я, также якобы, ответила: «Конечно, дорогой, едем к тебе!» Про то, что было дальше, я разузнать не смогла, как ни собиралась с силами. Ну и Гридасов, разумеется, тактичная личность, энтузиазма в вытаскивании правды на свет не проявил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И это еще не все. Первым делом, я поделилась переживаниями со Светланой Артемьевной. А та сходу предложила сообщить о случившемся капитану Отводову. И орала я, и плакала, и грозилась разругаться с ней на веки вечные. Но бабуля настояла на своем.
И, ах, как хорошо, что настояла. Ираклий договорился с каким-то доктором, гинекологом, что меня проверят, мол, было что, или нет. Ну, то есть, «исследуют взятый материал на наличие в нем семенной жидкости или смазки, обычно применяемой на изделиях из латекса.
Ужас! Ужас! Ужас!
На месте мне провалиться прямо в ад. Гореть щекам, словно первомайскому солнцу и век голубого неба не видать. Сходила я к этой гинекологине. Окончательные результаты завтра. Предварительные — «не похоже, чтобы что-то было».
Я готова ко всему. Ежели экспертиза (боже, и терминологию-то применяю, как в криминалистическом морге) покажет плюс, значит, я, как честная женщина, буду вынуждена выйти за своего начальника замуж.
Ужас! Ужас! Ужас!
Вот когда стоило бы напиться до коматозного состояния. Но, после вчерашнего, даже валерьянки на сахар накапать не могу.»
Х Х Х Х Х
В первый же день, как только Ольга вышла на работу после «ужина» в японском ресторанчике (а случилось это уже после получения результатов заключения гинеколога), она пригласила Гридасова отведать его любимого «Джонни Уокера» в местном буфете.
— Знаешь, Геш, я прямо себя не узнаю. Этот вечер, он сильно изменил мое к тебе отношение.
Гридасов сидел, как и тогда, откинувшись на спинку стула, крутил в руках стакан с виски и самодовольно щурился. Да, еще, нонсенс! Он сбрил бороду.
— Я тоже не могу его забыть.
— И, веришь ли, — Ольга засмущалась, — я все чаще вспоминаю другой вечер, точнее ночь…
— Да? — Генрих Ильич округлил, насколько было возможно, глаза и приосанился, изображая внимание.
— Помнишь, когда на меня напали в подъезде, а ты меня спас?
Он снова сощурился:
— Конечно, помню.
— Так вот, — Ольга убрала из голоса елейность, — мне стало это сниться по ночам…
— Что «это»?
— То, как ты меня спасаешь, твое лицо, — Гридасов щурился все больше и больше. — Ну, и лицо напавшего на меня амбала.
Гендиректор нового канала вздрогнул:
— И давно?
— Нет. Минувшей ночью. Работа подсознания, верно?
Мужчина кивнул на автомате. А Лобенко продолжила:
— Но сегодня… — она напустила во взгляд побольше ужаса. — Сегодня у меня начались галлюцинации наяву. Мне показалось, что я видела этого человека у входа в телецентр.
— Это нервы. Такое бывает, — успокаивал ее Гридасов, хотя и сам тем временем уже лихорадочно ерзал на стуле.
— Да я почти уверена, — стукнула кулачком в собственную грудь Лобенко.
— Ты же говорила, темно было, ты его почти не запомнила.
— Не запомнила. А как увидела, так почему-то абсолютно уверилась, — он.
— И давно ты его видела?
— Да только что. Бегала в газетный киоск, а там он. Стоит и пытается что-то втолковать охраннику. Я даже не знаю, может быть, капитану Отводову об этом рассказать?
Не успел Гридасов ничего ответить, как в кафешку влетел Саша Вуд. Ольга расплылась в улыбке. Гридасов тоже силился растянуть губы:
— Александр, вы снова на свободе. Какая ра…
— Потом-потом, — перебил новое начальство экс-ведущий. — Генрих Ильич, вас спрашивают. На входе. Какой-то тучный мужчина. Говорит, срочно.
Креативный директор «Картопака» уже не мог ничем прикрыть свою панику. Покраснел. Бегло извинившись, помчался вниз. На входе его ждала записка: «У меня проблемы. Кажется, на меня вышли. Требую увеличения гонорара, чтобы свалить на некоторое время из столицы. Торчать перед ментом больше не могу. Жду звонка в машине.»
