Теперь у него было совершенно другое представление о хорошей жизни. Прошлое не исчезает... Оно проявляется разом, как только судьба задает вопрос. Говорят, что искусство - это зеркало или преломляющая линза. А разве мы знаем, что такое, к примеру, зеркало? Разве свет отскакивает от зеркала, как мячик? Свет отскакивает от зеркала, как обруч жонглера, пущенный вперед, но вращающийся в обратную сторону.
Когда Сапожников уже засыпал, он услышал песни, которые пели, когда он еще учился в школе... Полюшко-поле... Сердце... Он готов погасить все пожары, но не хочет гасить только мой... Мы так близки, что слов не нужно... Что наша дружба... сильней, чем страсть, и крепче, чем любовь... Вечер обещает радостную встречу, радостную встречу у окна... На дальнем востоке акула охотой была занята... Раз жила пингвинов пара, посреди полярных вод, полярных вод... Он сказал мне "кукарача", это значит таракан... Брось сердиться, Маша, ласково взгляни...
И Сапожников вспомнил, как он был в Новом Афоне, и что у него там было, и как они с женой полезли вверх на гору от турбазы раным-рано, когда все спали, и только был слышен треск мотоцикла на дороге к Гудаутам, и пальмы стояли в росе, и они пошли по каменистому серпантину все в гору и в гору, и становилось жарко, и на середине горы была абхазская деревня, и старик в мохнатой шляпе угостил их стаканом вина, и по ее лицу скользили зеленые зайчики. А потом они дошли до развалин римской крепости и увидели внизу пеструю толпу экскурсантов в белых панамах и услышали голоса, оскорблявшие тишину. Они полезли напрямик по откосу через заросли, и отдыхали, и снова лезли, и была жара и запах нагретого орешника, и Сапожников смотрел на капельку пота у нее на шее, и они вышли наверх, и там была Иверская часовня - одни стены без крыши, и можно было пройти из комнаты в комнату, где на каменных стенах были повешены плохие иконы в бумажных цветах, а над головой белое небо. Потом они вышли оттуда, и Сапожников пошел по гребню низкой стены среди кустов инжира и вышел на самый мыс и увидел немыслимый простор, и синюю карту моря с нарисованным берегом, и точку парохода на горизонте, и купы деревьев, убегающие вниз. И вдруг тень птицы покатилась вниз черным шаром по тропам деревьев, и Сапожников услышал возглас и оглянулся и увидел, что она стоит закрыв глаза. "Мне показалось, что я падаю", - сказала она. Они прошли через каменный дворик в самое время, потому что там две бабки-монашенки ссорились из-за пятаков, положенных возле икон, и уже вваливалась экскурсия с панамами, громогласным гидом и бутербродами. Потом они спустились по дороге, перешли по бревну молчаливый ручей и оказались в странной тишине леса. Серые стволы стояли молча, почти не отличаясь от замшелых корней у их подножья... Их кроны не шелестели... образовали купол храма... наверно, самые твердые деревья на свете, стоящие вечно и вечно живые... Это был самшитовый лес... и это было блаженство... И они тогда только что поженились, и Сапожников не знал, что все так ужасно кончится... Но про это Сапожников не хотел вспоминать даже во сне, не мог, не хотел выворачивать душу наизнанку... и надо бежать от воспоминаний, от их разъедающей сладости...
...Когда Сапожников открыл глаза, он увидел, что в кресле спит Вика.
Когда человек нам нравится, мы хотим, чтобы он был сориентирован к нам одной стороной своей души. как будто он не человек, а картина в музее. И мало кому он нравится во всех своих проявлениях. А говорим - любовь, любовь...
Вот и сейчас она лежала в большом кресло, ровно сложив ноги. И так хорошо было смотреть на нее. И не поверишь, что, когда она проснется, из нее полезут все ее стервозные качества. Ведь знал Сапожников, что легла она напоказ, красиво. А потом не учла, что усталость берет свое, и уснула. Дожидалась, какой она произведет эффект на Сапожникова, и не дождалась. А Сапожникову теперь было приятно сидеть на кровати, поглядывать на нее и чувствовать, что вроде он сторожит ее сон. Хорошо бы она такая и была, когда проснется, думал Сапожников. Как на картине. А ведь проснется - какая она будет?
Да и в плоской картине мы прежде всего ищем себя. Или друга себе. Или врага себе. А если этого нет - то картина нам чужая. И в другом человеке мы прежде всего ищем себя, себя, себя. Нет чтоб поинтересоваться, какой он сам-то, этот другой человек. Все хотим, чтобы он был сориентирован к нам одной стороной своей души. Единственной.
Так все и получилось. Там, в аэропорту. Когда она прилетела в Москву. Много лет назад.
А потом она открыла глаза, и они с Сапожниковым стали смотреть друг на друга.
- Доктор Шура сказал, что ты летающая собака... - медленно проговорила она. - Кстати, он мне сделал предложение... Да... Я сразу побежала к тебе.
- Ты согласилась?
- Пока нет.
- Какой быстрый.
- Что ты делаешь?! - сказала она в отчаянии. - Над тобой все смеются!.. Что ты делаешь?!
- Живу.
- Опять прибежала... - сказала Нюра, открывая глаза. Дунаев кивнул и продолжал смотреть на потолок, на котором переливалась оранжевая полоса рассвета.
- Ничего, - пригрозила Нюра. - Я ему жену найду.
- Устарел он, - сказал Дунаев.
- А это смотря какая баба. Ты-то, поди, не устарел?
Дунаев предпочел промолчать.
Нюра придвинулась к нему.
- Поспи хоть часок... Шести нет, - сказала она. - Чего он хоть им придумал-то? Ты понял?
- Много чего придумал, - сказал Дунаев, глядя в потолок. - Насчет времени... Ну, это меня не касается... А вот Шуре этому, доктору, - я так понял, что будто планеты и всякое вещество - это отходы от прежней жизни...
- Вроде дерьма, что ли? - спросила Нюра.
Дунаев промолчал.
- А ты не волнуйся, - сказала Нюра, придвигаясь к нему. - Иди ко мне.
И первый раз за всю совместную жизнь их терпеливого симбиоза Дунаев не придвинулся. Его волновали космические проблемы.
- А что? - сказала Нюра. - Может, и отходы. Любой сад на отходах стоит... Мало навозу - завянет сад, перебор - сгорит на корню. Дунаев разломил пачку "Беломора", достал папироску, зажег спичку и увидел задумчивое лицо Нюры. Мне одна из бухгалтерии говорила, - сказала Нюра. - На Сукином болоте научный институт стоял...Гидро... как-то еще... Все удобства... Канализация для отходов и этот, как его... ну куда дерьмо собирают?
- Коллектор?
- Ага, коллектор... Крыша бетонная - как в убежище... Дерьма скопилось видимо-невидимо... Кипело оно, кипело, да и шарахнуло... Месяц потом этот Гидро отмывали... Всю бухгалтерию залило.
Дунаев ужаснулся. Нюра додумалась до атомном бомбы и соответствующей ей цивилизации. Критическая масса дерьма чревата взрывом... Гипотеза, понятная даже ребенку.
Глава 34. ИЕРИХОНСКИЕ СТЕНЫ
...У Нюры была одна особенность, производившая, мы бы сказали, даже некоторое неприятное впечатление. Ну, вы читали во многих книжках и видели фильмы, в основном приключенческие, о том, как мчащаяся тройка лошадей или другое взбесившееся животное было остановлено на скаку героическим броском центрального персонажа. Ну, тут, конечно, то-се, ахи-охи, спасенные люди, самопожертвование... Так вот, что касается Нюры, она могла остановить на скаку любое взбесившееся животное. Но для этого она не кидалась наперерез, не повисала на рогах или на дышле. Все происходило до отвращения прозаически.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
