— Корабль…
— Какой корабль? — тут же спросил Аэйт.
Одноглазый внутренне заметался, услышав его голос. Голос господина. Беспощадный, всепроникающий. Ему хотелось бы скрыться, но он заранее знал, что это невозможно. Он обязан отвечать. Но он не знал, что говорить.
Голос повторил:
— Какой корабль?
— Корабль и я… Нас звали одинаково…
Одноглазый пошевелил губами, но не смог произнести больше ни звука и вцепился обеими руками себе в волосы.
Корабль. В той, прошлой жизни он командовал людьми и у него был корабль. Смутно мелькнуло и тут же исчезло видение полосатого паруса, и одноглазый невольно вздохнул:
— Эх…
— Охи да ахи делу не помогут, — сказал Аэйт разочарованно.
Имд хрипло захохотала.
И тут по спине одноглазого пробежал странный холодок. Он схватил Аэйта за плечи и заорал ему в лицо:
— Повтори! Что ты сказал?
Аэйт слегка отстранился. Однако когда он заговорил, его голос звучал ровно:
— Я сказал: «Охи да ахи делу не помогут…»
— Ахи… — повторил бродяга, лихорадочно вглядываясь в бледное лицо Аэйта. — Ах… АХЕН.
Одноглазый завопил.
После десятилетий пустоты к нему неожиданно вернулось это имя. Оно пришло, как вспышка далекой зарницы, слетев с губ этого мальчика, его врага, маленького колдуна с черным крестом на ладони.
— Ахен! — крикнул одноглазый в туман, упиваясь.
Боги морского берега, как он мог забыть то утро, когда они вошли в поверженный город Карла Незабвенного! Они устало брели по Первой Морской улице, мимо деревянных заборов, расцвеченных пестрыми гирляндами белья… По левую руку крыши домов виднелись почти вровень с мостовой…
Он закрыл глаз.
День был тогда ясный, пронзительно синий. Скрипели колеса, стучали сапоги. Лица вставали перед ним отчетливо, как в кошмаре. Спокойный, рассудительный Тоддин по прозванию Деревянный. Бастард Хилле — у папаши только и хватило ума, что подарить парнишке роскошный плащ (из-за этого плаща Хилле окрестили «Батюшкой-Барином»). Светловолосый зеленоглазый Иоганн Норг — его убили во время ахенского мятежа в первую зиму Завоевания. Худенький драчливый граф Отто фон Хильзен — тогда ему не было и двадцати лет… Интересно, какой смертью он умер, где похоронен…
Одноглазый тряхнул головой, но тени прошлого не уходили. Носатый Меллин, верзила Колдитц, плотный туповатый Иннет, золотоволосая воительница Амда… И только самого себя он терял в этом потоке воспоминаний и все не мог назвать своего имени.
Усталые, голодные, оборванные, они стояли перед ним на площади. На первой площади завоеванного ими города. Как во сне, мелькали перед ним повязки на ранах и заплаты на куртках, дырявые сапоги, ввалившиеся глаза, грязные волосы. Хильзен поминутно зевал, вспомнил одноглазый. Он был ранен и очень устал. А Батюшка-Барин кашлял…
Потом пришло синее небо и полосатый парус над головой.
И оскаленная медвежья морда над волнами…
Корабль назывался «Медведь».
— Бьярни, — шепотом выговорил одноглазый. — Тогда меня звали Бьярни.
— Бьярни, — повторил Аэйт, словно желая привыкнуть к этому имени.
Одноглазый улыбнулся. Так улыбается молодой император, впервые услышав обращенное к себе «сир».
Аэйт тихонько вздохнул от усталости и спросил:
— Ты вспомнил, что ты сделал?.. из-за чего тебя?..
— Да, — сказал Бьярни. — Я завоевал Ахен.
И впервые за все эти годы рассмеялся от души.
— Вот и ладушки, — прозвучал хриплый голос ведьмы, о которой они успели забыть. Имд зашуршала парчой. — И мне, старухе, любопытно было послушать… — Она пристально посмотрела на Аэйта, и в ее глазках появился интерес. — Да, ты мальчик с большим будущим… А что он тебе сделал, этот Бьярни-то?
Аэйт повернулся к ведьме.
— Он убил моего друга, госпожа Имд.
— Какая неприятность! — Ведьма потрясла лохматыми седыми волосами. — Ах, какая неприятность! Как звали-то? Молодой был, небось?
— Вы его знали, госпожа Имд. Его звали Ингольв Вальхейм.
Ведьма замерла. Нос ее заострился, подбородок выпятился и задрожал. Брызгая слюной, она закричала:
— Ингольв! Мерзавец! Говорила я Торфинну: «Не бери под свою крышу человека. Демона, тролля — кого угодно, только не человека!» Ведь это он помог тебе бежать? — Пальцы, унизанные кольцами, схватили Аэйта за плечо. — Говори, крысенок! Говори!
— Да, — сказал Аэйт, слегка отворачиваясь от тяжелого дыхания старухи.
Имд оттолкнула его.
— Ах, мерзавец, — повторила она. — Жаль, что он мертв. Тебя, касатик, я тронуть не могу. Слишком много в тебе света, слишком уж горячий ты. Как бы меня Хозяин не спалил за тебя, видишь какое дело. Разорвала бы я тебя, касатик, на куски, своими бы руками разорвала за Кочующий Замок, да не могу. Опасаюсь. Вот огорчение… А вот Вальхейма бы я зубами сгрызла. Жаль, что умер… Рано погиб, рано. И умер-то, небось, легко, а?
Аэйт кивнул.
— Ну и пес с ним, — вздохнула ведьма. — Но тебе, касатик, из этого мира все равно пути нету. Здесь останешься. Туманно тут, сыровато, конечно, душновато, но уж извини. Иначе сплошные пожары. Моя-то дурища — видишь, как жрет? — Ведьма кивнула в сторону саламандры.
— Почему же нет пути? — возразил Аэйт. — Вы хозяйка этого мира, госпожа Имд, значит, знаете здесь все входы и выходы.
— Входы, голубь, есть. А выходов — нет. Река ушла в болото и исчезла в нем, а болото пересохло. Без реки, сам понимаешь, Аэйт, хоть ты и маленький, никаких выходов быть не может. Так что здесь будешь жить. Хозяин Подземного Огня тебя тут не согреет, и глаз Хорса не углядит в таком-то тумане. — Она зевнула. — Эхе-хе… Может, со мной когда в картишки перекинешься…
Аэйт, щурясь, смотрел на ведьму и молчал.
Он видел, что она не может отыскать границ его возможностей и потому откровенно врет. Из этого мира был выход. И Аэйт знал, что найдет его.
Близилась осень. Стычки между племенами на болотах к северу от Элизабет участились. Гатал оттеснил морастов от соляного озера и сжег святыню их воинского союза. После этого удача отвернулась от Фарзоя и его народа. О страшной гибели Гатала было уже известно, но его место неожиданно занял другой. И об этом другом никто ничего толком не знал.
Фарзой потерял земли по речке Мыленной и таким образом лишился удобного выхода к реке Элизабет. Это произошло совсем недавно.
Было утро второго дня после нового разгрома. Фарзой сидел у входа в свой дом — похудевший, постаревший за эти недели на несколько лет. Красный шрам некрасиво выделялся на изжелта— бледном лице. Он смотрел на солнце, тонущее в осеннем тумане.
Почему же случилось так, что один за другим его предавали самые близкие — его надежда, его будущее? Сперва сыновья единственного друга, погибшего много лет назад Арванда. Лживый, трусливый мальчишка Аэйт попался в плен, и ради него старший брат совершил преступление. Фарзой не мог нарушить клятвы, которую дал при всех. Вор, посягнувший на золото для Тиргатао, должен был умереть. И когда этим вором оказался Мела, Фарзой велел отвести его к обрыву и столкнуть на острия копий. Мела ушел, не оглянувшись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
