В два часа ночи, когда Си и Ос перед возвращением на Гедону, перегруженные информацией, спят без снов в гостинице космопорта, Алику не спится. Он сидит на балконе и, вглядываясь в звездную ткань чистого июльского неба, ведет долгий, беззвучный разговор с Малышом. А Малыш, только что вернувшийся из Голубого города, скажем, перед заходом единственного не ложного солнца, лениво отдыхает на эластическом спиральном завихрении и мысленно обращается к Алику.
…Жизнь мотает туда-сюда, вроде вездехода, скучать некогда, а по тебе, паренек, нет-нет да соскучишься. Поговорить охота, благо и поговорить есть о чем. Приедешь — ничего не узнаешь, даже небо другое. Одно только солнце на нем, обыкновенное рыжее, а ложных и след простыл. Даже голубое погасили — ни к чему. Город стоит теперь открыто, в миражи не прячется: своего солнца ему не нужно, тем более что и не солнце было, а фонарь в пространственном зеркале, прихоть здешней оптики. Спрямили пространство, и зеркало не понадобилось. Одно теперь у нас и солнце и небо.
А от города к нашей станции теперь протянута эскалаторная дорожка, густо-вишневая, глаз не оторвешь — такая яркая. Строили мы ее с голубокурточниками, которые у них эти «улицы» контролируют, вернее, не строили, а монтировали из готовых панелей — движется без мотора, сжатым воздухом, а как работает эта пневматика, я пока еще не постиг. Тут сразу ничего не постигнешь — годы и годы учись! А телепортацию пока заморозили. Почему, по правде говоря, не знаю. Либо трудно было перенести ее на потребу Голубого города, либо признали, что рановато. Думаю, без Библа не обошлось.
Ты, наверно, думаешь, что пустыня кругом, как раньше. Так нет, ее малость отодвинули. Здешние натуртехники переключили свое хозяйство и высаживают зеленое кольцо вокруг города. А как высаживают? Сначала черный камень плавят на дистанции. Близко не подходи — сожжет. Потом тоже дистанционно кладут слой грунта. Откуда его берут, не знаю: может, из праматерии, как и наши панели для дорожки. А потом уже деревья готовые из того же универсального материала: все больше пятиэтажные папоротники да мхи высотой в человеческий рост — они лучше всего приживаются. Между станцией и городом теперь лес, а я сижу тут во мхах и загораю помаленьку, благо начальства поблизости нет…
…Ах, Малыш, Малыш, люблю я чертовски нашу Землю, а на Гедону все-таки тянет. Рано утром отчаливаем, а пока отдыхаю и томлюсь на гостиничной терраске, задрав голову к небу. Где-то наша звездочка в этом рассыпанном бисере, единственное не ложное солнце Гедоны? Как вы там трудитесь, радуетесь или маетесь, мои дорогие? Си и Ос рядом в номере спят, как выключенные. Удивительная у них способность отключаться и включаться, как авторегулятор. И пожалуй, еще удивительнее способность все понимать, не только технику. Сначала они было чуточку очумели от нашего любопытства, суеты и общительности, уличного хаоса и транспортного разнообразия, а потом как-то сразу во всем разобрались и приспособились. Оценили мгновенно и наши развлечения, в особенности кино и телевидение, но как-то по-своему, видимо за документализм, за возможность зрительной передачи действительного потока жизни. Освоили и курорты, в частности приморские пляжи. Думаю, что скоро такие же пляжи, яхты и лодки появятся и в прибрежных океанских водах Гедоны. Мы с тобой, Малыш, я считаю, это тоже оценим: пройтись под ветром на яхточке по их васильковому океану неплохо, а?
Нас теперь без тебя шесть человек: трое еще при тебе прибыли — математик, биохимик и электронщик. По вечерам шумим, но пока не ссоримся. Электронщик, между прочим, твой ровесник, но я его не люблю: уж очень самонадеян и со своим кристаллофоном успел уже всем надоесть. Запись и звук отличные, но репертуар! Неужели такой музыкой у вас там увлекаются? Не понимаю. Отстали мы, должно быть, от земных вкусов. А наши здешние друзья вообще земной музыки не признают: слуховой аппарат другой.
Мы теперь к ним каждый день с утра, как на службу. Глотнем стаканчик чичи — и на эскалатор. Учти: чичи, а не чачи. Это не водка, а младенческая жижица из Зеленого леса. Ее теперь к нам на станцию в таких же бесстеночных воздушных трубках подают — что-то вроде жидкого киселя из айвы, часов на пять хватает, как зарядка аккумулятора. Обедаем кто где. Я — у транспортников, Кэп и Библ — в школе вроде педвуза; один социологическую премудрость читает, другой — астрономическую: все о Вселенной, от Коперника до Дирака. Где электронщик кружится, до сих пор не ведаю, а биохимик говорит, что скоро сам из их праматерии будет лепить любые материальные структуры. Но, честно говоря, подвигаемся слабо: очень уж много замков на их технике понавешано…
…Только что ушел очередной транспортник на Луну, а нашего еще ждать да ждать. Вот и я жду не дождусь, а мои голубые индейцы еще бы с удовольствием на Земле пожили. Да еще с каким удовольствием! Спрашиваю их вчера: что же вам больше всего понравилось у нас на Земле? Семьи, говорят: хорошо вместе с детьми жить, со своими детьми в своих ячейках. Не в ячейках, говорю, а в квартирах, повторите. Повторяют и радуются. А в одном доме-коммуне для молодоженов целую неделю пропадали. Все-то их восхищало — и химическая чистка, и прачечная, и парикмахерская, и телезал. Лишь в столовую ходили с опаской: до сих пор к нашей еде не привыкли. Только и едят что манную кашу, а мясо и рыбу — ни-ни. Чудной народ, хоть и умный. Все на лету схватывают, объяснять не нужно. Только странно: не знают ностальгии, о Гедоне не вспоминают, во всяком случае в разговорах со мной.
…Сейчас солнце над кромкой неба у горизонта — вот-вот уйдет и сразу же навалится ночь, как у нас в южных широтах. Поужинаем, потреплемся — и спать. Совсем как дома. Еще в первые дни, когда мы с тобой оставались здесь, а Кэп и Библ бродили где-то в лабиринтах Голубого города, станция со всем ее беспорядком, барахлом и громоздкостью захламленных коридоров все же притягивала незаметным, но уже ощутимым домашним уютом. А теперь я, совсем как заводской инженер, спешу сюда с работы домой. Зажмуришься, вздохнешь, и все трудности, кажется, уже позади.
А трудностей много, ох как много! Справимся ли, не знаю. Кэп, однако, уверен, что справимся. Надеется на кибернетиков, которые прибудут с очередной экспедицией. Помню, когда еще ты улетал, заспорили, что будет для нас самым трудным препятствием. Мне казалось, что наша психическая несовместимость с хозяевами планеты. Поставь рядом — родственники, а в душу загляни — чужие. Ты не согласился, сказал: «Самое трудное — это Координатор».
И ведь ты прав. С Координатором до сих пор не сладили — где выжмем, а где чуть руку не вывихнем. Новое принимает: трубки с чичей на станцию подвести или рощу высадить — пожалуйста, а за старое зубами держится — не оторвешь. Регенерационные залы до сих пор еще не переоборудованы, операций по изъятию электродов производить негде. За полгода сотню оперировали, не больше, да и то со скрипом: то проводка подводила, то зеркала гасли. А нужна не сотня, а миллион операций.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
