– Как он, по-твоему, теперь относится ко мне? – спросил Кон минуту спустя, гоняя вилкой по тарелке кусочек рыбы. – Он и остальные. Не считают ли они, что я их предал?
– Нет, ничего подобного не слышала.
– Но сама ты так считаешь, не правда ли?
– Ты удивился бы тому, что я слышала о тебе, – уверила она.
– И все же сомневаюсь, чтобы твои рабочие сказали, что считают твоего мужа изменником.
– Неужели так важно, что они думают?
– Для меня важно, – сказал он упрямо. – Они были мне друзьями.
– Да, конечно. Но правда, я не верю, что в их отношении к тебе есть хоть доля враждебности. Трэнтер все-таки шутил, а так он постоянно спрашивает о тебе, интересуется.
– Ну, это только один человек, есть и другие.
– Да, но у него сотня друзей. Все его любят, и он по-своему влиятельный человек. Ты был его напарником. Если он не зол на тебя, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь испытывал бы к тебе иные чувства. – Кроме того, подумала она, не их, не шахтеров, он предал, а владелицу рудника. Но вслух ничего не сказала, не желая новой ссоры.
– А как ты, Софи? Как твои отношения с Дженксом, Эндрюсоном и другими?
Она молча вертела ложку на скатерти, потом сказала:
– Никаких трудностей не возникает, правда. Они, конечно, удивились…
– Удивились?
Софи улыбнулась столь же скептически.
– Ну хорошо, они были шокированы. Изумлены, если ты настаиваешь. Думаю, – проговорила она медленно, не сводя глаз с ложки, – Роберт Кродди сдержал слово. – Они старательно избегали говорить о Кродди с того самого дня, как Коннор ударил его возле дома ее дяди. – Если бы он проговорился кому-нибудь, то сейчас все бы только это и обсуждали: каждый мужчина, женщина или ребенок в графстве. А так и Дженкс, и другие думают обо мне только, что я очаровательная женщина, полная удивительных причуд. Им казалось, они понимают меня, но теперь пересматривают свое сложившееся представление обо мне.
Ее беззаботный тон не произвел должного впечатления. Коннор продолжал мрачно разглядывать свой бокал и наконец спросил:
– Все же почему ты призналась Кродди, что беременна, Софи? О чем, черт возьми, ты думала?
Ей очень хотелось избежать разговора на эту тему и неизбежной ссоры, но вопрос Коннора разозлил ее.
– А что еще, черт возьми, мне оставалось делать, как ты полагаешь? – ответила она, понизив голос до шепота, потому что нельзя было угадать, когда Марис может войти в столовую. – Я даже не знала, где ты. У меня не было выбора. Если ты сердишься потому, что думаешь, я испытывала какие-то чувства к Роберту, то заблуждаешься. Он ничто для меня, пустое место. Выйти замуж за него означало бы конец для меня, Коннор. Я знала это, но все равно просила его об этом, потому что была в отчаянии и потому что он сам предлагал мне руку за несколько недель до этого. Коннор тихо выругался.
– И этот сукин сын отказал тебе?
– Категорически.
– Почему я не разбил ему тогда башку? – спросил он недоуменно. – Почему вообще не убил его?
Софи устало прикрыла глаза.
– Не надо, Кон. Пожалуйста, давай оставим этот разговор, ладно?
– Хорошо, – согласился он и, помолчав, добавил:
– Прости меня. За все.
– Давай не будем больше возвращаться к этому. – Есть ей больше не хотелось. Они молча сидели, пока Марис не принесла кофе. – Ну, – сказала Софи, чтобы Марис не заметила их напряженности, – а как прошел день у тебя… дорогой?
Он невольно усмехнулся.
– Думаю, я делаю успехи. Миссис Б. по-прежнему не выносит меня, но Марис, могу доложить, понемногу смягчается.
– Гм! – хмыкнула Марис, сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке.
– О да! Уверен, так оно и есть. Сегодня днем она сама, без просьбы с моей стороны, принесла мне бисквиты и чай. А утром не ворчала, какой беспорядок я оставил в ванной. Такое случилось с ней впервые.
Марис не выдержала и громко рассмеялась.
– Хотела бы я знать, – весело сказала она, подбоченившись, – как это получается, что в доме появился еще один человек, а у бедной служанки стало вдесятеро больше работы. Вот что мне интересно знать. – С довольной ухмылкой она поставила поднос на стол и убежала.
– В субботу день святого Михаила, в Тэвистоке, будет ярмарка, – напомнила Софи.
– Хочешь поехать? – спросил Кон, все еще улыбаясь.
– А ты?
– Только если и ты поедешь.
– Не знаю. Не особенно хочется.
– Тогда давай не поедем.
– Хорошо.
Правда заключалась в том, что они еще не чувствовали себя готовыми предстать перед всем миром вместе. Софи никогда не призналась бы, что они прячутся; просто им нужно было еще немного времени, чтобы самим привыкнуть к тому, что они муж и жена, прежде чем доказать это другим.
Неожиданно она вспомнила, о чем уже несколько недель хотела рассказать ему. Сейчас был подходящий момент.
– Помнишь, что ты писал в своем докладе Радамантскому обществу о плачевном состоянии лестниц на «Калиновом»?
Он настороженно взглянул на нее.
– Помню.
– Ты писал, что человек упал с лестницы на тридцатом уровне и сломал себе ноги.
– Правильно. Об этом мне рассказал Трэнтер. Это был его напарник.
– Да. А рассказал ли он тебе, что этот человек был тогда пьян в стельку?
– Что?
Выражение его лица сказало ей, что Кон не знал об этом, и она почувствовала облегчение.
– Этот Мартин Берр на ногах не держался. После, когда он выздоровел, я его уволила.
Он откинулся на стуле.
– Нет, этого я не знал. Клянусь тебе.
– Верю.
– Но…
Софи знала, что он собирается сказать дальше.
– Но что? – подбодрила она его. Теперь уже он не хотел начинать ссору.
– Но по-настоящему это ничего не меняет, – с неохотой сказал Кон. – Система лестниц все равно устарела и опасна для жизни.
Она подавила вздох.
– Полагаю, ты прав. – Он с изумлением посмотрел на нее. – Почему бы тебе не прийти на днях на рудник? – спокойно предложила Софи.
– Прийти к тебе на рудник? Зачем?
– О!.. Тебе это может показаться интересным. Заодно прогуляешься, а то сидишь все время дома.
* * *
Коннор появился на руднике на другой же день.
Софи сидела у себя в кабинете за столом, делая вид, что работает, а на самом деле думая о нем, об их совместной жизни. Иногда, несмотря на их затворничество, она находила странное удовольствие в такой жизни. Они учились узнавать привычки и особенности друг друга, предпочтения и предубеждения. Так, Коннор брился вечером, а не утром. Это казалось ей чрезвычайно странным, хотя что она знала о других мужчинах? Она могла сравнивать его только со своим отцом. Коннор поднимался рано и долго гулял в одиночестве. Он разговаривал с котом, когда думал, что его никто не видит. Он, к счастью, не храпел, однако спал беспокойно и однажды угодил ей в подбородок, отчего оба проснулись. Он никогда долго не сидел в ванне, что было хорошо, потому что она могла нежиться часами. Так, по крайней мере, он говорил. И еще он не мог понять, зачем одной женщине столько платьев, или шляп, или туфель. Он любил смотреть, как она расчесывает волосы. Она предпочитала спать с приоткрытым на два дюйма окном. Коннору нравилось ездить верхом, а не в коляске, запряженной пони. Пил он немного, не курил, не нюхал табак; по сути, она не могла найти у него никаких дурных привычек. И еще ему нравился ее дом – она это знала, потому что он сам откровенно сказал ей об этом. Вернее, их дом. Но пока было непохоже, чтобы ее дом стал и его домом. Станет ли когда-нибудь?
