Без сомнения, Иэясу, который всю жизнь жил с крестьянками, понимал, что не сможет владеть женщиной, которую любил сам Тайку. Тайку, перед которым он поклонялся, которому завидовал и которого ненавидел.
Прежде Осибе казалось, что, признав свой вассалитет перед Хидэёси, Токугава должен был бы желать его женщину уже потому, что слуга всегда мечтает заполучить то, что по праву принадлежит господину. Но она ошиблась, трусливая душонка первого сёгуна династии Токугава могла рассчитывать на покорение одних только безмозглых и безотказных крестьяночек, которые были счастливы уже и тем, что столь важный господин обратил на них внимание.
Токугава боялся ее и, желая, не смел предложить брак, потому что умер бы в первую же ночь от желания и страха.
В сердцах Осиба сплюнула на татами. Другое дело Дзатаки, который всегда любил только ее. Другое дело Арекусу, который был готов подчиняться ей, даже зная, что именно она, Осиба, убила его сына.
Нет, исправлять ситуацию имело смысл не тогда, когда Токугава Иэясу получил возможность отказаться от первой красавицы Японии, исправлять ситуацию следовало многим позже. И если даже Ким соврал о том, что Токугава должен был заставить синоби истребить друг друга, а затем изничтожил победителей пушечным огнем, даже если такого никогда не было, она, Осиба, должна была заставить молодого Токугава собственноручно покончить со столь опасным врагом, как синоби. Врагом, который теперь грозил уничтожением ей и ее дочери. Вот о чем следовало думать!
Что же до Арекусу, покорением которого Осиба занималась исключительно ради проверки собственной силы и очарования после пластической операции, Арекусу она рассчитывала еще потерзать. Для него она давным-давно придумала наказание, после которого отважный золотоволосый варвар должен был бы собственноручно вырвать свои проклятые желтые лохмы и сожрать их.
Разумеется, Осиба могла навредить ему прямо сейчас, но она медлила. Проклятый варвар каким-то образом постоянно оказывался возле кормила власти. От него зависел ход истории, как называли это в ордене, а значит, ему еще следовало потоптаться по этой земле, хотя бы до тех пор, пока он будет нужен ей — Осибе, или ее дочери Юкки.
Глава 49
Хозяйка «Ветра»
Дух воина не обязательно должен доставаться рослому воину, он может встретиться тебе в теле коня, прелестной женщины или ребенка. Последние два варианта особенно опасны.
Грюку Юкки, из книги «Наблюдение за жизнью»
Хаято с девочкой на руках гнал коней до тех пор, пока те не начали спотыкаться, качаясь и тяжело дыша от усталости.
— Мы устали и не можем двигаться дальше, — слабо протестовала Садзуко. — Если мы потеряем коней, мы все погибнем!
Хаято проигнорировал ее слова, поднимаясь в седле и тревожно оглядывая окрестности, где-то совсем рядом должна быть деревенька, в которой можно поменять лошадей.
— Хаято-сан, а Хаято-сан, — не отставала Садзуко, — теперь, когда нашего господина, скорее всего, нет в живых, вы обязаны заботиться о своем здоровье, вы глава клана и наш господин.
Хаято отмахнулся от нее.
— Хаято-сан, если вас убьют или вы погибнете в пути, ваше место должен будет занять Содзо-сан, — она кивнула на сомлевшего от долгой езды ребенка. — Но от такого обращения и он может умереть, не только вы. А это уже угроза осиротить клан.
— Есть еще приемный сын Мико, он воспитывается при особе сёгуна и вполне достоин, если что, занять место отца. — Хаято наконец понял, где дорога, и повернул лошадь в нужном направлении.
— Мико-сан всего лишь приемный сын! — Всплеснула руками Садзуко. — В то время как вы и Содзо оба родные. Можно ли так рисковать родной кровью?! Еще немного, и Содзо-сан умрет от жары и усталости. Сжальтесь хотя бы над несчастным ребенком, малыш не может выдержать такого тяжелого пути! Пожалейте хотя бы своего родного брата!
Хаято невольно посмотрел на красное, опухшее лицо маленького Содзо и затем перевел взгляд на веселую мордашку Тсукайко. По возрасту она была чуть старше второго наследника Дзатаки, но, по всей видимости, более сильная. Ее веселые глазки метали искорки, щечки румянились, а хорошенький алый ротик задорно улыбался, словно она не тряслась весь день на спине лошади, спасаясь от коварных синоби, а только что выбралась на увеселительную прогулку.
Хаято нежно прижал к себе девочку, и та, подняв хорошенькое личико, весело рассмеялась.
— Вы щекочите меня, Хаято-сан, — звонко сообщила она. И снова засмеялась.
— Ты не устала, Тсукайко? — неожиданно Хаято почувствовал расположение к этой крошечной девчушке, «любимой кукле Дзатаки», как называли ее в замке.
— Нисколько, Хаято-сан. — Девочка нежно прильнула к нему, и Хаято вдруг ощутил интенсивный запах прелой листвы, исходящий от волос малышки.
Не поверив собственному обонянию, он прижался к ней сильнее, впитывая знакомый запах.
— О чем вы думаете Хаято-сан? — Глаза девочки увлажнились, сделавшись маслеными, от них исходили едва ощутимый свет и сила.
— Я думал об осени, — простодушно поведал Хаято, любуясь красивой девочкой. Странно, почему дома он так мало времени уделял столь обаятельному ребенку? Почему не пытался поиграть или погулять с ней? — А о чем думала ты?
— О «Ветре», — личико Тсукайко сделалось серьезным, — о «Ветре», который невозможно остановить и который несет смерть.
— О ветре, — машинально повторил Хаято, чувствуя, что засыпает прямо в седле.
— Я думала о «Солнечном Ветре», который уничтожает все живое, и о «Лунном Ветре», который имеет возможность миловать или отсрочивать неизбежную смерть. О «Ветре», поселившемся в вашем замке, господин Хаято, и танцующем там сейчас.
Хаято молча кивнул, мысли его были далеко.
— Сейчас мы заедем в деревню, вы возьмете коней, и мы немедленно возвращаемся обратно. — Зрачки Тсукайко расширились и тотчас сузились.
— Да, госпожа. — Хаято деловито кивнул, чуть не вывалившись при этом из седла, его сознание погружалось все глубже и глубже в заполненную осенними листьями яму, свет сделался слабее, жара уступила пряной теплоте и приятной истоме.
— Скажи мне, Хаято, ты адепт ордена «Змеи»?
— Какого ордена? — попытался проснуться Хаято. — Отец говорил об этом ордене с синоби.
— Ордена «Змеи», глупый человечек. — Тсукайко разозлилась. Больше всего сейчас ей хотелось закричать, затопать ногами, но все это грозило неминуемым разоблачением.
— Единственный человек, который мог научить синоби переходить барьер времени, был Дзатаки, а эти дураки и изменники интересов синоби Ига, скорее всего, его потеряли. И что теперь? — Она уже не боялась рассуждать вслух, понимая, что обреченный быть ее рабом Хаято не способен воспринимать ничего, кроме ее приказов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
