Времени учиться у них не было.
Совсем не хочется говорить о левой экономике — поскольку это нонсенс.
Поэтому, думая о сегодняшней ситуации в мире, надо понимать, что гнилое — все. И справа, и слева.
Если завтра — трудно представить, разве что в виде кошмара на ночь — некие гипотетические левые возьмут власть, они не смогут связать двух слов, не смогут написать ни единого декрета, не сумеют спланировать хозяйство на пять лет вперед.
Нет левого искусства (авангард — есть рыночная игрушка для рантье), нет левой философии (жижики давно стали клоунами для биеннале), нет левой интеллигенции (а правой интеллигенции не бывает по определению), нет левой экономики — вообще ничего нет.
Если и находится лейборист, то он оказывается ловкачом Блером, а если кто и говорит про «левый поворот», то ворюга и олигарх.
Вот так обстоит дело с современным миром. Поворачивать налево необходимо, направо пути нет, а поворачивать-то некому. Требуется найти слова, а говорить разучились.
Дом с мезонином (19.05.2012)
Определений фашизма много — от крайне простого, принадлежащего Георгию Димитрову («фашизм — это неограниченная власть финансового капитала») до расплывчатого, данного поэтом Рубинштейном («демонстративное беззаконие прикрывается декоративной конституцией»).
Либеральный поэт в первых строках манифеста указывает на то, что фашизмом теперь называют, что угодно, а затем подтверждает это положение, назвав фашизмом что угодно еще раз — и это типично.
Мешает пониманию то, что слово «фашизм» не обозначает принципа отличного от других общественных законов: собирание народа в единую связку и есть смысл любого общества. Даже в «открытом» обществе законы общежития не могут быть эластичными, иначе в домах адвокатов не будет света, а у булочников засорится водопровод. Обличители фашизма указывают на крайнюю степень насилия над индивидом ради процветания коллектива. Это расширительное толкование — таким образом, надо признать, что в Древнем Египте был фашизм, хотя Рамзес об этом не подозревал.
Такое прочтение и предложил либеральный философ Карл Поппер, упростивший историю человечества до оппозиции «открытое общество и его враги». Во враги «открытого общества» Поппер внес Платона, Гегеля, Маркса — короче говоря, всех доктринеров. Когда американские президенты составляют проскрипционные списки неблагонадежных стран, это всегда напоминает список неблагонадежных философов, который составил Поппер. Стараниями Поппера возникла универсальная отмычка истории, дихотомия «свободный индивид — тоталитарное государство», Удобство дихотомии заключалось в том, что политические оппоненты истории XX века (коммунизм и фашизм) оказались уравненными по шкале подавления личности, и конфликт истории был разрешен мгновенно. Оказалось, что атаке подверглась идея либерализма, а коммунисты и фашисты суть разные лики тоталитаризма, в сущности — одно и то же. Теория Поппера была усилена работами Ханны Арендт, рассказавшей миру об универсальности тоталитаризма, Виктора Суворова-Резуна, объяснившего, что Вторую мировую войну начал не Гитлер, но Сталин, а также удобным термином «красно-коричневые». Лист неблагонадежных философов позволил видеть фашиста и в Марксе, и в Платоне, а синтетическое понятие «тоталитаризм» вывело из под суда Франко и Пиночета, которые боролись с мировым коммунизмом.
Равным образом обрело смысл высказывание поэта Рубинштейна «азиатско-византийский фашизм Сталина», каковое высказывание с точки зрения истории является полной абракадаброй (поскольку фашизм пришел из Европы, в Византии фашизма не было, Сталин являлся социалистом). Все то, что насилует либеральную идею, является фашизмом — это очень общо, зато понятно.
Сегодня принято потешаться над новой хронологией Фоменко. Фоменко объединил фигуры разных исторических деятелей в одного человека, тем самым ликвидировав исторический процесс. Было бы справедливым указать, что Карл Поппер сделал с историей мысли то же самое. На главный вопрос минувшего века «что предпочесть для принципа организации общества — права привилегированного меньшинства или права большинства?» — ответ прозвучал так: предпочесть следует права состоявшейся свободной личности. Простите, а с булочниками и электриками что делать станем?
Между тем, общественный конфликт исчезать не желал, из минувшего века перекочевал в век нынешний, оставшись нерешенным.
То, что определяет разницу между коммунизмом и фашизмом, формулируется достаточно просто. Коммунизм декларировал легитимное равенство (как заметил Черчилль, технически равенство было достижимо в нищете). Фашизм провозгласил легитимное неравенство — то есть, хорошее существование избранных за счет уничтожения неполноценных.
Демократия — питательная среда, дающая возможность обоим принципам проявится. Любая крайность чревата насилием. Именно на это указывают последователи Арендт, сравнивающие сталинские и гитлеровские лагеря. Не все ли равно жертве? — в этом есть горькая правда.
Лагеря уничтожения (то есть, серийного удушения людей низшей расы) сталинизмом созданы не были — в России убивали иначе: чудовищными условиями и рабским трудом, расстрелами и пытками, голодомор унес неимоверное количество жизней. Сегодня принято ставить знак равенства между сталинизмом и нацизмом, хотя последней черты, то есть, планомерного истребления детей, удушения младенцев на конвейере, — в сталинских лагерях не перешли. Сталинские лагеря истирали людей до однородной массы равных, гитлеровские лагеря — проводили прополку человечества, удаляли сорняки, поскольку еврея перевоспитать невозможно. И то, и другое — кромешное зло. Но это разное зло, и надо знать — чем зло рознится. Зло вообще многолико. От холеры умирают так — а от чумы умирают иначе, а от рака — еще по-третьему. Если врач считает, что всякая болезнь — суть проявление нездоровья, он в целом прав, но лечить он не может.
Сегодняшний мир сознательно вытоптал принцип директивного равенства — и если думать, что коммунизм и фашизм это одно и то же, то бояться фашизма больше не надо. Но это не одно и то же. Здесь мировой Фоменко ошибся.
Закономерное превращение демократии в олигархию, обособление обслуги в сонм избранных, выделение наиболее успешных как креативного класса, который возьмут в будущее, обозначение прочих граждан как несостоятельных (ср. быдло, анчоусы) — есть ни что иное как родовые признаки фашизма.
Именно фашизм следует за крупными экономическими кризисами, поскольку фашизм закрепляет уничтожение среднего класса легитимным неравенством (по признаку расы или креативности), именно фашизм подменяет классовую солидарность и общее дело (чреватое равенством) корпоративным сознанием. И это именно фашизм гарантирует законные права власти меньшинства над большинством.
Мир качнулся влево — но право и лево уже перепутаны, коммунизм объявлен фашизмом, откуда левой теории взяться? В это время мещанин заявляет о своих уникальных правах на свободу — он креативная личность, интересуется интерьерами, он любит авангард. Кстати, Риббентроп начинал продавцом шампанского, то есть, начинал с обустройства своего уютного мезонина — затем приложил опыт к общему дому.
Нет человека, который был бы как утес, сказали Джон Донн и Хемингуэй. А креативный класс ответил: мы не на утесе, мы в мезонине.
По миру катится фашистский мятеж, и часто тот, кто произносит фашистский лозунг, мнит себя антифашистом.
Поппера беспокоило качество жизни свободных индивидов, проблема достатка электроэнергии, либерал призывал бороться с демографическим взрывом и ограничить рождаемость в Европе, дабы дети рождались только желанные, а остальные — не рождались.
Я впрочем, не думаю, что Поппер — фашист, он просто тщеславный дурень.
Что делать (20.05.2012)
Это важно.
Недавно ситуация казалась безнадежной. Сейчас все изменилось.
Когда проблема сложная и делается еще трудней, то однажды набирается столько компонентов, что их необходимо рассортировать. Расставляешь детали по порядку — видишь: все просто.
Перелом во Второй мировой войне наступил в декабре 1941 года, когда Гитлер дошел до Москвы, в Африке англичан разгромили, японцы разбомбили Пирл Харбор, и тут еще Гитлер объявил войну Америке. В этот момент — в момент предельного торжества нацизма, когда фюрер сказал: «фактически мы уже выиграли войну» — в этот момент случился решительный поворот. Вместо нескольких войн, дипломатических маневров и лживых обязательств — образовалась мировая война, все соединилось в единый внятный сюжет: вот мы — и вот они.
Перелом в безнадежной новейшей Российской истории наступил сейчас.
Задача перед страной простая: необходимо победить олигархию.
