Минут через пять д'Артаньян убедился, что Планше не соврал: черт его знает, как он это проделал, но сургучная печать красовалась на прежнем месте, словно ее не касались с тех пор, как отправитель запечатал конверт.
— Твое счастье, мошенник, что ты так мастерски исправил ошибку, — сказал д'Артаньян сурово. — Подумать только: какой-то слуга осмелился вскрыть письмо, предназначенное благородному мушкетеру короля! Молчи об этом, как рыба, чтобы не нанести ущерба мне или себе… Понял?
— Будьте спокойны, сударь!
— Прохвост! — в сердцах воскликнул д'Артаньян. — Видеть тебя не могу! Отправляйся со двора до вечера… постой, вот тебе пара ливров, можешь завернуть в кабачок…
Оставшись один, он попытался было читать «Декамерон» далее, но мысли — и взгляд тоже — то и дело возвращались к лежащему на столе письму.
Д'Артаньян, как известно, был чертовски любопытен. Он хорошо помнил, что речь в письме шла не об одном только любовном свидании — туманные упоминания об «известном деле», несомненно, касались каких-то интриг…
Его безудержная гасконская фантазия вновь напоминала лесной пожар — благо ситуация опять-таки не была предусмотрена теми клятвами, что он вынужден был дать госпоже де Кавуа. Недельное прозябание в скучнейшем квартале буржуа, полное воздержание от всех прежних забав, будоражили и ум, и чувства…
Но что тут можно было поделать? Для него не было места во всей этой загадочной игре…
Не было?
Но ведь недостойно дворянской чести…
А кто сказал, что недостойно?
Ох, нехорошо…
Но чем это отличается от обычной проказы?
Так ничего и не решив для себя, он увидел в окно очаровательную Констанцию Бонасье, чинно шагавшую под руку с законным супругом, — вот уж поистине красавица и чудовище…
Это была очаровательная женщина лет двадцати пяти, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздернутым носиком, чудесными зубками и мраморно-белой кожей. Что же до г-на Бонасье… своей унылой персоною он мог бы заинтересовать, по глубочайшему убеждению д'Артаньяна, лишь ваятеля, искавшего модель для новых скульптур вроде тех, что украшали кровлю собора Парижской Богоматери…
С тягостным вздохом д'Артаньян взял со стола выглядевшее совершенно ненарушенным письмо и торопливо пустился вниз, вышел из дома, столкнувшись с супругами Бонасье как раз в тот момент, когда они подходили к самым воротам.
— Рад буду оказать вам услугу, сударь, — произнес он вежливо, обращаясь к г-ну Бонасье, но глядя главным образом на его молодую супругу. — Мой слуга в мое отсутствие — и в ваше тоже — принял письмо, привезенное некой неизвестной ему особой, передавшей на словах, что адресат вам известен… Извольте!
Он предпочел не упоминать о конверте, вскрытом им самим, надеясь, что такими деталями никто не будет интересоваться.
Г-н Бонасье с опаской взял письмецо, словно ядовитую змею, а бегло прочитав надпись, вообще пригорюнился так, словно ему доставили на дом смертный приговор или по крайней мере повеление немедленно явиться в Бастилию своими ногами, не дожидаясь присланных за ним стражников. Никаких сомнений, ему и в самом деле был прекрасно знаком настоящий адресат — и факт этот не вызывал у бывшего галантерейщика и тени радости. Его очаровательная супруга, наоборот, одарила д'Артаньяна ослепительной улыбкой и мелодичным голоском произнесла:
— Благодарю вас, шевалье…
— О что вы, какие пустяки, мадам, — ответил гасконец, не сводя с нее глаз. — В моем лице вы всегда будете иметь надежного квартиранта, готового к любым услугам…
— Не сомневаюсь, сударь, — скромно опустив глаза, произнесла прекрасная Констанция и впорхнула в дом, как птичка, увлекая за собой унылого супруга, которому, казалось, уже все безразлично на этом свете, даже улыбки, расточаемые его женой юному гвардейцу.
«Да на нем лица нет! — подумал д'Артаньян. — Краше в гроб кладут! Лопни моя селезенка, здесь точно какая-то тайна! А что если это направлено против кардинала? Черт побери, вот способ исправить свои прежние прегрешения и оказаться полезным его высокопреосвященству!»
Он старательно попытался втолковать себе, взбегая по ступенькам, что им движут именно эти соображения и никакого личного интереса тут нет — исключительно забота об интересах кардинала-министра, как же иначе, господа!
Д'Артаньян уже знал, что гостиная домохозяина расположена как раз под одной из двух занимаемых им комнат. Нимало не колеблясь, он выхватил кинжал из висевших на стене ножен и принялся разбирать паркет, поддевая острием дощечки. Буквально через пару минут дело было закончено, и от гостиной его отделял один лишь тонкий потолок. Распростершись на полу, гасконец приложил к нему ухо без малейших колебаний — уж, безусловно, дворянская честь нимало не пострадает от того, что дворянин подслушивает разговор какого-то галантерейщика со своей супругой, принадлежащей к тому же невысокому сословию…
Он отчетливо разбирал каждое слово.
— Сударь, — послышался нежный и мелодичный, но исполненный железной решимости голосок очаровательной Констанции. — Вы немедленно отправитесь на улицу Кассет и передадите письмо господину Арамису…
— Ни за что на свете!
— Что вы сказали, несчастный?
— Извольте, Констанция, я охотно повторю! Ни за что на свете! Довольно с меня этих писем! Пресвятая Дева, каждый раз они мне жгут карман или пазуху, как раскаленные угли… Так и кажется, что каждый прохожий — переодетый сыщик кардинала, а уж в особенности если это стражник или гвардеец в красном плаще с крестом… [21] Это поистине адские муки!
— Галантерейщик! — презрительно бросила супруга.
— Вот именно, сударыня! Галантерейщик! И не стыжусь сего! Потому что покорно, со смирением прожил всю жизнь на месте, отведенном мне Провидением, никогда не пытаясь выйти за пределы, отведенные рождением и наследственным ремеслом! А вы… вы… Как вы себя ведете, Констанция? Вы очертя голову бросаетесь в интриги всех этих знатных господ, словно вы тоже герцогиня или по крайней мере маркиза… Опомнитесь, молю вас! Они вас не защитят в случае чего!
— Вы полагаете?
— Да уж, полагаю! Позвольте вам заметить, что рекомая белошвейка Мари Мишон, а на самом деле герцогиня де Шеврез…
— Без имен, несчастный! Уши есть и у стен!
— Ну хорошо, хорошо! Не забывайте, что она-то — белошвейка только по названию, а на деле… Ее всегда защитит муж-герцог и многочисленная знатная родня… А что будет с вами, Констанция? Вы навсегда сгинете в каком-нибудь монастыре…
— Ну, это мы еще посмотрим… — произнесла Констанция с невыразимым презрением к собеседнику и столь же явной гордой решимостью. — Пока, во всяком случае, мне покровительствует сама королева…
