На западе твои земли граничат с поместьем Хейверингов, – он указал на линию из точек. – На этой карте нет Хейверинг-Холла. Он большую часть года пустует, семья Хейверинг живет в Лондоне. Вы с ними в дальнем родстве, – сказал он, – но они приезжают только на лето.
– А это деревня? – спросила я, указывая на россыпь квадратиков в правой части карты.
– Да, – ответил Джеймс Фортескью. – Если выехать из Дол-Холла по аллее и повернуть направо, вот по этой тропе можно добраться до Чичестерской дороги, вот, видишь? Но если повернуть с аллеи налево, попадешь в деревню.
Она почти вся расположена вдоль главной улицы. Здесь церковь, – указал он. – В нее ударила молния, и теперь на ней новый шпиль. Дома по эту сторону улицы повредило той же грозой, некоторые из них выстроены заново. Но те, что на другой стороне, старше. И нуждаются в ремонте. Напротив церкви – дом священника. Викарий, доктор Рид, как ты сама убедишься, не вполне одобряет то, что деревня управляет сама собой. А вот эти дома стоят на дорожках, ведущих к выгону. Это дома сквоттеров, которые пришли сюда жить, но никак толком не отстроятся.
Я кивнула. Я знала о праве сквоттерства. Это была одна из причин, по которой приходские приставы каждый раз сгоняли па с земли. Они боялись, что он заявит, будто живет на этой земле достаточно давно, чтобы стать членом прихода, и потребует у прихода помощи.
– А вы их не сгоняете? – деловито спросила я.
Джеймс покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Мы даем им возможность работать или за плату – не очень большую – или за участие в прибылях поместья. Если хотят остаться, вступают в долю. У нас не так много народу, чтобы не принимать новых людей.
– А где живет тот человек? – спросила я. – Управляющий?
– Уилл Тайяк, – сказал Джеймс. – Он из очень древнего рода. Они здесь дольше, чем Лейси. Его кузен стал первым управляющим, когда умерла твоя мать. Но потом с ним случилось несчастье, и Уилл переехал сюда из другого поместья и принял его дела. Он живет в доме управляющего.
Джеймс указал на один из маленьких квадратиков чуть в стороне от главной улицы. Извилистая синяя линия означала, что позади дома протекает через лужайку речка Фенни.
– А к югу от дороги и от деревни идут поля, – сказал Джеймс. – Некоторые под паром, мы каждый третий год оставляем их под траву. На некоторых выращивают овощи – там очень солнечно. Но большей частью поля пшеничные. Это поместье знаменито высокими урожаями пшеницы.
Он помолчал.
– Из-за этого были войны, – сказал он. – В прежние времена, пока мы не учредили корпорацию. Были бунты и поджоги, когда Лейси продавали пшеницу за границу, моря голодом своих работников. Но все изменилось, когда мы учредили корпорацию и стали делить прибыль. Поля поднимаются так высоко по склону, как может взойти с плугом лошадь. Выше земля годится только на то, чтобы пасти овец. Здесь край холмистый, отсюда до Южной Гряды растет низкая сочная трава, а весной тут тысячи мелких цветов и орхидей. Бабочки летают огромными стаями – мелкие голубые и желтые. Жаворонки поют громко-громко, и кроншнепы водятся.
Он замолчал.
– Вам тут нравится, – сказала я. – Почему вы тут не живете?
Он покачал головой.
– Я собирался жениться на твоей матери и построить для нее дом, – сказал он. – Когда ее не стало, я не смог здесь жить.
Он на мгновение умолк.
– Я часто приезжаю, – сказал он. – Уилл Тайяк знает о работе на земле больше, чем я когда-либо выучу, но мне нравится приезжать и приглядывать: как идут дела.
Я кивнула, глядя на свою землю, распростертую на карте Джеймса, как лоскутное шитье из богатых тканей.
– Тебе надо будет изучить эту землю, – тихо сказал он. – Теперь ты здесь, и тебе надо будет освоиться, понять, что тут сажают, какие люди здесь живут и работают.
Я смотрела на карту. Мне казалось, что передо мной лежит мое будущее, а не просто поля.
– Наверное, я так и сделаю, – сказала я.
– Может быть, захочешь проехаться, все осмотреть? – предложил Джеймс. – Уилл Тайяк сказал, что приедет сегодня и повезет тебя прокатиться, если ты пожелаешь. Он лучше всех тебе тут все покажет, и он всех знает.
Я взглянула на Джеймса, и он увидел пустоту в моих глазах.
– Хорошо, – сказала я. – Я поеду.
– И, Сара… – сказал Джеймс, когда я шла к двери.
Я обернулась:
– Что?
– Ты хотела здесь оказаться, и вот ты здесь, – мягко сказал он. – Позволь себе радоваться хорошему. Я не скажу «забудь прошлое», потому что это безумие, это отрежет от тебя былую жизнь и тех, кого ты любила. Но – откройся Широкому Долу, Сара. Если ты станешь смотреть на него как на то, что пришло к тебе слишком поздно, плохо будет только тебе.
Я помолчала.
Он был прав. Боль и холод внутри меня не исчезнут, не излечатся огромной тоской и мучением.
Но я была упряма. И зла.
– Это все? – спросила я.
– Да, – сказал он, сдаваясь.
Я ждала в своей комнате, пока не увидела, как по аллее подъезжает бурая лошадка. Когда я спустилась на конюшню, Уилл был уже в деннике и пытался надеть на Море уздечку.
– Я велел Сэму не тревожить его, – приветливо сказал он поверх двери. – Ему с конем было нелегко, да и сам конь волновался. Вид у него испуганный. С ним дурно обращались?
– Да, – ответила я. – Он вообще-то не любит мужчин.
Уилл улыбнулся.
– А я вообще-то не люблю гунтеров, – сказал он. – Стало быть, оба мы сделали исключение.
Он подтянул подпругу и вывел Море.
– Где-то у нас тут было дамское седло, – сказал он. – Сэм может его для вас сыскать, если вы предпочитаете ездить боком.
Я покачала головой и забрала у него повод Моря.
– Нет, – сказала я. – Я в бриджах, так что могу сесть по-мужски. Я надевала амазонку, только когда… – я прервалась и про себя выругалась. – У меня нет амазонки. Наверное, надо будет завести и ездить все время боком.
Уилл кивнул и придержал повод Моря, пока я забиралась в седло.
– Я подумал, не съездить ли нам к Гряде, – сказал он. – Чтобы вы поглядели на поместье с высоты птичьего полета. День погожий. Видно будет до самого Селси и южных островов.
Я внутренне сжалась от упоминания о Селси, но на моем лице ничего не отразилось.
Уилл сел на лошадь и поехал первым по гравию дорожки, мимо террасы и розового сада, лежащего по правую руку от нас, на каменистую дорогу с глубокими колеями.
Колея была такой старой, что, казалось, ушла в землю и стала ее частью. Желтые камни в ней влажно мерцали, канавки по обе стороны дороги тоже были светло-желтыми, с пятнами черного торфа.
– Песчаная почва, – сказал Уилл, проследив за моим взглядом. – Для земледелия в долине лучше не придумаешь.
Нас затеняла от весеннего солнца путаница веток над нашими головами. Молодые листья окутывали их зеленым туманом, изгороди и лес выглядели так, словно кто-то накинул серо-зеленый кисейный шарф на черные кости ветвей. Море насторожил уши, слушая стук копыт по сырым камням.
