Стали перебирать остальных; про каждого Ферсит знал какую-нибудь обидную историю. Наконец, кто-то назвал Паламеда. Ферсит замялся. «Видите, — торжествующе вставил один из ратников названного героя, — про него он ничего даже сочинить не может». — «К нему не пристает, это верно. Тем хуже для него: недолго они его оставят живым». — «Ты лжешь!» — крикнул ратник, бросаясь на балагура. «Эй, ты, потише!» Стали их разнимать, поднялся шум. «Тише, тише! — крикнуло несколько голосов. — Слышите, какие-то стоны раздаются из этой рощи!..» И впрямь стоны… все ближе и ближе…
Относительно Филоктета тот шутник не был совсем не прав: только не смертную красоту приметил юноша, а нимфу, самое Хрису, владычицу острова. Или, вернее, она его приметила и тайно от других шепнула, чтобы он пришел к ней на свидание в ее заповедную рощу. Забыл Филоктет, что тот остров — уже вражеская земля; разыгралась его молодая кровь, пошел он, никому ничего не говоря, в указанном ему направлении. Едва вошел он в рощу, как послышалось тихое отдаленное пение: видно, это его нимфа поет и песнею его манит. Пошел еще бодрее. Песня все громче и громче, но и заросли все гуще и гуще, все непроходимее; приходится мечом разрезать ползучие растения, обвивающие его тело и не пускающие его вперед. И голоса слышатся через пение нимфы — знакомые, нежные, жалостные: «Не ходи, не ходи!» Но нимфа зовет; он идет все дальше и дальше. И вот, наконец, роща точно расступается; перед ним расстилается широкий зеленый луг, весь поросший цветами неописуемой красоты. Посередине луга точно ложе из дерна, на нем полусидит, полулежит прелестница. Завидя Филоктета, она еще громче, еще нежнее запела и простерла руки к нему: «Иди ко мне, мой прекрасный, мой желанный; здесь ждет тебя любовь…»
Сладостно затрепетало сердце у юноши; быстрым взмахом ножа он разрезал последнюю сдерживающую его ползучую лозу — ее концы со стоном опустились — и устремился вперед. Цветы ли это благоухают или тело богини? Он опьянен, он ничего не видит, не слышит, кроме нее. Вот он нагнулся над ней — пара жарких рук обвила его шею — пара медовых уст слилась с его устами…
И вдруг — адская, невыразимая боль охватила его ногу, его тело, все его существо. Смотрит — в него впилась своими зубами большая змея, зеленая, с багровым гребнем и огненными зеницами. Замахнулся мечом — поздно: она уползла и снова скрылась под ложем из дерна. Нимфа исчезла, цветов уже нет; обыкновенная лужайка среди колючих зарослей. Только рана не исчезла, все сильнее, все мучительнее ноет.
Надо возвращаться; но как больно, как невыносимо больно опираться на ужаленную ногу! Филоктет срубает своим мечом молодой ясень, чтобы он был ему посохом, и так, прихрамывая, плетется обратно. Куда ступит ногой, там остается след, сначала ярко-багровый, потом все чернее и чернее. Да, сначала кровь, а потом уже гной струится из раны. И вся нога распухла, окоченела — точно не часть его тела, а какая-то приросшая, посторонняя тяжесть. И зловоние поднимается от раны, заглушая вечернюю свежесть леса: он сам едва не задыхается в нем.
Вот уже и опушка роковой рощи; виден луг, на котором пируют ахейцы. Его стоны привлекают многих, но немногие отважились к нему приблизиться через окутывающий его покров зловония — да и те долго не выдерживают. Чередуясь, помогают ему подойти, но ложе стелют ему подальше от других. Врачи промывают, перевязывают ему рану, качая головой, — ничего подобного не доводилось еще видеть.
Ночь была беспокойна: крики больного мало кому дали заснуть. На следующее утро пришлось сняться без обычного жертвоприношения: крики нарушали благоговение, обязательное для молитвы и общения с богами. Поплыли; для спутников Филоктета это плавание было настоящей пыткой, его зловоние наполняло весь корабль, никакие морские ветры не могли его разогнать. Остановились у лемносского побережья, но не там, где некогда была царицей Ипсипила, а теперь правил ее сын, Ясонид Евней, а в необитаемой пустынной части острова. Оба Атрида и Одиссей устроили совещание: как быть дальше с товарищем, общение с которым стало невозможным и для богов и для людей?..
Когда Филоктет после позднего тяжелого сна проснулся на заре следующего дня, весь берег был пуст. Рядом с собою он увидел свой лук, предсмертный дар Геракла, несколько плащей и вдоволь съестных припасов. А на восточном горизонте в багровых лучах рассвета исчезали паруса последних ахейских кораблей.
54. ПРОТЕСИЛАЙ
За Лемносом — Тенедос, а там уже троянское побережье, долина Скамандра между Сигейским и Ретейским мысами с возвышающимся в отдалении холмом Пергама. Телеф исполнил свое дело, и его отпускают на его корабле; он не хочет, чтобы его, царского зятя, увидели трояне. А трояне тут же: они, с царевичем во главе, заняли побережье, готовые напасть на врагов при самой высадке. Но высаживаться они еще не намерены. Война не объявлена, надо попытаться предотвратить ее миром. Ахейцы желают послать послов к Приаму и троянам; Гектор согласен. Послами собираются быть двое: потерпевший Менелай и лучший ахейский вития Одиссей. По приказанию Гектора их окружают сыновья Антенора, первого троянского вельможи, и вводят в дом своего отца; Антенор, угостив их по обычаю, представляет их троянскому совету. Требования ахейцев очень умеренны, но главное и неукоснительное — возвращение Елены. Мнения совета разделяются; пусть решит дело народное собрание троян.
Народ собирается; на помосте, рядом с Антенором, ахейские послы. Засматриваются на них трояне, сравнивают между собой. Впечатление благоприятное. Собрание открывается; глашатай дает посох Менелаю. Менелай встает, смотрит на собравшихся — прямо, открыто… Его речь громка и немногбсловна. Есть два пути, путь правды и путь обиды; правда требует возвращения беззаконно похищенного; ужели трояне изберут путь обиды? За Менелаем поднимается Одиссей; глашатай вручает посох ему. Стоит Одиссей, начинает тихо, вперив взор в землю и сжимая в правой руке недвижный посох. Ну, думают трояне, этот похуже будет; смущен, бедняга! Видно, первый раз говорит он в собрании. Но Одиссей мало-помалу одушевляется, поднимает голос; говорит он о том же, о чем и Менелай, но как! И сравнения, и примеры, и наставления, и заклинания; голос, что раскаты грома, слова, что снежная буря в зимний день! Да, такого оратора еще не слышали трояне; они тронуты, потрясены, и если бы голосование состоялось теперь же — требование ахейцев было бы исполнено, война предотвращена. Но нет, надобно выслушать и обвиняемого обидчика — царевича Париса.
Он всходит на помост, встречаемый ропотом собрания. Говорить он не мастер, румянец смущения покрывает его щеки — как он все-таки прекрасен! Обида, похищение, возвращение — как будто дело шло о безвольной, бесчувственной вещи, а не о живом человеке! Елена добровольно за ним последовала, потому что любила; будем мы вторгаться в священные права любви? И какая жизнь ждет ее в доме покинутого мужа, среди граждан покинутого города, ее, опозоренную беглянку? Кому на радость, ей или мужу? Или ее не на жизнь выдают, а на смерть?.. Его голос дрожит, слезы не дают продолжать. Вот что значит любовь! Речь подействовала; многие, и притом молодежь, на стороне юноши. Взлетает даже на помост безумец, предлагающий убить обоих ахейцев: не послы они, мол, а соглядатаи. Его, положим, заставляют сойти, но при голосовании большинство высказывается за Париса. Предложение ахейцев отвергнуто; они, под охраной тех же Антеноридов, возвращаются на свои корабли.
Итак, высадка. Она затруднена — берег занят троянами. И тут еще смущающее вещание: чья нога первая коснется вражеской земли, тот падет первой жертвой войны. Робких оно смущает, но смелых — нет; а смелых большинство. Соскочили Ахилл, Диомед, другие в воду по пояс, вброд направляются к берегу, потрясая копьями; но всех ближе к берегу корабль Протесилая, он первый достигает земли, торжествующим криком возвещая о своей победе. Его бы окружили, но второй за ним — Ахилл со своим огромным копьем, пелионским ясенем. Трояне несколько подаются назад; но вот два их бойца протискиваются в передние ряды, два сына богов: Эней, сын Афродиты, и огромный Кикн, сын Посидона. Эней выступает против Протесилая, Кикн против Ахилла; остальные невольно замерли, следя за единоборством вождей. Храбро защищается Протесилай, но ему не сравняться с сыном богини: после нескольких безуспешных ударов он падает, сраженный Энеем. Война нашла свою первую жертву. Эней бы не прочь по праву победителя сорвать с него доспехи, но Ахилл, видя грозящее товарищу бесчестие, мощным ударом поражает Кикна и бросается против Энея. Остальные за ним; и труп Протесилая спасен, и побережье осталось за ахейцами.
Они с помощью вальков вытягивают свои корабли на сушу в один длинный ряд; с наступлением вечера они торжественно сжигают труп Протесилая, чтобы отправить его вдове урну с его прахом…
