— Пап…
— Молли! Разве ты не с мамой?..
— Пап, ты только снеси это Мяусу, — она подала отцу старый, потрепанный мячик. — Ты скажи, я его жду. Скажи, пускай скорей поправится, мы с ним будем играть.
Джек Герри взял мячик.
— Скажу, дружок.
Уильям Тенн
Недуг
Да будет известно, первым оказался русский, Николай Белов, с него-то все и началось. Он сделал открытие назавтра после посадки миль за шесть от корабля, ведя самую обыкновенную геологическую разведку. Он мчался тогда во всю мочь на гусеничном джипе — американской машине, сработанной в Детройте.
Он почти сразу радировал на корабль. В рубке, по обыкновению, сидел штурман Престон О’Брайен; проверяя компьютер, он ввел в машину примерные данные для обратного курса. Он откликнулся на вызов. Белов, разумеется, говорил по-английски, О’Брайен — по-русски.
— Слушайте, О’Брайен! — взволнованно сказал Белов, узнав голос штурмана. — Угадайте, что я нашел. Марсиан! Целый город!
О’Брайен рывком выключил жужжащий компьютер, откинулся в кресле и всей пятерней взъерошил короткие рыжие волосы. Не имея на то никаких оснований, земляне почему-то были убеждены, что они одни на ледяной и пыльной безводной планете. Услыхав, что это не так, О’Брайен вдруг ощутил острый приступ клаустрофобии. Словно сидел в тихой, просторной университетской библиотеке, сосредоточенно обдумывая диссертацию, потом поднял голову, — а вокруг полным-полно болтливых первокурсников, только что написавших сочинение по литературе. Была еще такая неприятная минута в Бенаресе, в самом начале экспедиции: его душил кошмар, снилось, будто он один, беспомощный, уносится в беззвездную черную пустоту, а когда очнулся, увидел над собой свисающую с верхней койки могучую руку Колевича и услышал его густой, истинно славянский храп. И не только в том дело, что разгулялись нервы, уверял он себя; в конце концов, тогда у всех нервы пошаливали… Уж такие то были дни.
Он всю жизнь терпеть не мог толчеи и многолюдья. И терпеть не мог, когда к нему врывались без спросу. С досадой он потер руки и покосился на свои уравнения. Конечно, как подумаешь, если к кому и ворвались без спросу, так это к марсианам. Вот то-то и оно.
О’Брайен откашлялся и спросил:
— Живые марсиане?
— Нет, конечно. Откуда они возьмутся живые, когда у планеты никакой атмосферы не осталось? Тут только и есть живого, что лишайники да, может, два-три вида песчаных червей. Последние марсиане умерли, наверно, миллион лет назад. Но город цел, О’Брайен, цел и почти не тронут временем!
Как ни мало штурман смыслил в геологии, это показалось ему невероятным.
— Город цел? За миллион лет не рассыпался в прах?
— Ничего похожего! — с торжеством объявил Белов. — Понимаете, он подземный. Смотрю, огромная дыра косо уходит куда-то вниз. Что такое? Почему? С местностью она никак не сочетается. И оттуда все время дует, воздушный поток не дает песку засыпать отверстие. Ну, я и въехал туда на джипе, а там огромный, пустой марсианский город — как Москва, да не сейчас, а лет через тысячу, или, может, через десять тысяч лет. До чего же красивый город, О’Брайен!
— Ничего не трогайте! — предостерег О’Брайен. (Как Москва? До сих пор — как Москва!)
— Думаете, я рехнулся? Вот я как раз делаю снимки. Уж не знаю, какая механика поддерживает противопесочную вентиляцию, но она дает и освещение — тут светло, прямо как днем. А какой город! Бульвары — как разноцветная паутина. Дома — как… Куда там Долина Царей, куда там Микены! Никакого сравнения! Я ведь еще и археолог, О’Брайен, это моя страсть. Вы не знали? Так вот знайте. И скажу я вам, Шлиман полжизни бы отдал за такое открытие! Изумительно!
О’Брайен усмехнулся его восторженности. В такие минуты поневоле чувствуешь, что русские — неплохие ребята и, может, все как-нибудь еще уладится.
— Поздравляю, — сказал он. — Фотографируйте и возвращайтесь поскорей. Я предупрежу капитана Гоза.
— Постойте, О’Брайен, это еще не все. Этот народ… марсиане… Они были такие же, как мы! Такие же люди!
— Что? Люди?! Такие, как мы?!
В наушниках зазвенел ликующий смех Белова.
— Вот и я так же зашелся. Чудеса, правда? Самые настоящие люди, совсем как мы. Пожалуй, еще получше нас. Тут посреди площади стоят две обнаженные статуи. Так вот, они сделали бы честь Фидию, Праксителю и Микеланджело. А изваяны они в пору нашего плейстоцена или плиоцена, когда по Земле еще рыскали саблезубые тигры!
О’Брайен что-то буркнул и отключился. Подошел к иллюминатору (в рубке был даже не один, а два иллюминатора) и стал смотреть на пустыню. Вся она, сколько хватало глаз, горбилась однообразными буграми и холмами, они уходили все дальше и под конец тонули в клубах мельчайшего взметенного ветром песка.
Вот он, Марс. Мертвая планета. Да, мертвая, ведь только самые примитивные формы животной и растительной жизни ухитрились уцелеть в этом суровом, враждебном мире, который так скупо оделяет их воздухом и водой. И все же некогда здесь жили люди — такие же, как он и Николай Белов. Были у них и искусство, и наука, и, уж наверно, разные философские учения. Когда-то они обитали на Марсе, эти люди, и вот их больше нет. Быть может, и для них тоже сосуществование стало трудной задачей и они не сумели ее решить?
Из-под корабля неуклюже выбрались двое в скафандрах. О’Брайен узнал лица за прозрачными забралами круглых шлемов. Тот, что пониже ростом, Федор Гуранин, главный инженер, другой — его помощник Том Смейзерс. Должно быть, осматривали хвостовые сопла, проверяли, нет ли повреждений после межпланетного перелета. Через неделю Первая экспедиция Земля — Марс двинется в обратный путь; все снаряжение, все механизмы надо загодя отладить, чтобы работали без сучка и задоринки.
Смейзерс увидел за иллюминатором О’Брайена и приветственно махнул рукой. Штурман помахал в ответ. Гуранин с любопытством поднял глаза, чуть помешкал и тоже махнул рукой. Теперь замешкался О’Брайен. Фу черт, как глупо! Почему бы и нет? Он ответил Гуранину широким дружеским жестом.
И усмехнулся про себя. Видел бы их сейчас капитан Гоз! Его аристократическое кофейного цвета лицо так и расплылось бы в счастливой улыбке. Бедняга! Вот такими крохами добрых чувств он и питается.
Да, кстати, чуть не забыл! О’Брайен вышел из рубки и заглянул в камбуз: там Семен Колевич, помощник штурмана и главный кок, открывал консервы к обеду.
— Не знаете, где капитан? — спросил по-русски О’Брайен.
Тот холодно взглянул на него, продолжая работать консервным ножом, и только когда вскрыл банку и выбросил крышку в мусоропровод, ответил коротким английским «нет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
